Премьера кино
Потребовался год с лишним, чтобы "Туринская лошадь" Белы Тарра, нагруженная одной-единственной просмотровой копией, доковыляла с прошлогоднего Берлинского фестиваля до московского проката. В отличном состоянии нашел священную кобылу авторского кино АНДРЕЙ ПЛАХОВ.
Критики говорят о "Туринской лошади" либо патетически — как о "последнем фильме" и "лебединой песне" великого венгра, либо иронически. Подозреваю, второй подход пришелся бы автору больше по душе, ведь он заложен в самой картине. Взяв за исходный пункт историю помешательства Фридриха Ницше в Турине (философ увидел, как кучер избивает старую больную кобылу, в припадке сострадания расцеловал ее и окончательно потерял рассудок), режиссер выкладывает известный эпизод в первые две минуты фильма, да и то в словесной, а не визуальной форме. То есть оставляет исторический анекдот за кадром, в то время как в кадре — заполнившая экран чернота в прямом и переносном смысле.
Черная ирония звучит в словах о том, что про Ницше мы знаем достаточно много, но ничего не знаем о той лошади. И дальше два с половиной часа нас погружают в апокалипсический мир венгерского хутора, где, словно после Чернобыля, бушует разрушительный ветер, гаснет свет, высыхает вода в колодце, а отец с дочерью (Янош Держи и Эрика Бок) и доходягой лошадью (ее имя остается неизвестно) доживают последние шесть дней перед концом всего и вся. Кучер и дочь каждый день встают, одеваются, безуспешно пытаются запрячь несчастную лошадь и загоняют обратно в стойло, съедают по одной обжигающей пальцы сваренной картофелине, хозяин выпивает свою дозу палинки. Их одиночество в распадающейся вселенной нарушают визиты соседа и залетных цыган — они тоже несут с собой вести о конце света.
В черно-белом, предельно аскетичном фильме, склеенном всего из тридцати кадров и трех нот саундтрека Михая Вига, минимум диалогов (сценарист — Ласло Краснохоркаи), единственное понятное слово — "курва", нет решительно никакого просвета, а каждый раз, когда открывается дверь разваленной конюшни, мы как будто буквально вступаем во врата ада. Потому что если страдания людей, как мы все равно понимаем, разыграны артистами, то умирание лошади, отказывающейся есть и пить,— одно из самых страшных зрелищ мирового кино.
И однако это зрелище тоже инсценировано! Не надо сравнивать Белу Тарра с Брессоном, Тарковским и Триером. Он не убил ни зайца, ни ослика, не тронул ни корову, ни даже таракана. "Доходяга лошадь" получила хороший гонорар, родила, стала отличной матерью и живет припеваючи на богатом хуторе. Вот она, волшебная сила искусства, в том числе гримерного. Надо поменьше делать из художника Художника, Гуру, Пророка — и он сам покажется проще, к людям потянется. А если ввернет в интервью какой-нибудь красивый апокалипсический оборот, так на то ему и дан талант образного мышления.
Теперь насчет "лебединой песни". Логически рассуждая, "Туринская лошадь" должна была победить на Берлинском фестивале — как самый бескомпромиссный, самый радикальный, стопроцентно авторский фильм. Но ее обогнал иранский "Развод" — политкорректный образец актуального киноискусства из страны-изгоя (последовавший "Оскар" лишь утвердил эту выигрышную позицию). Получая "Серебряного медведя" из рук другого самобытного автора, Гая Мэддина, осыпавшего Белу Тарра комплиментами, тот в ответ назвал его лжецом. Потому что для таких, как Бела Тарр, не существует второго или третьего места — оно должно быть первым или никаким.
При этом индивидуалист Бела Тарр остается венгром, а это еще больше усугубляет ситуацию. Венгерское кино вот уже полвека считается самым мрачным, самым идиосинкразическим в Европе. Оно практически никогда не побеждает на фестивалях, будь то старые шедевры 90-летнего Миклоша Янчо или недавний фильм Бенце Флигауфа "Просто ветер", получивший второй — но не первый — приз на последнем Берлинале. Уже после своего награждения Бела Тарр высказался (вместе с режиссерами-соотечественниками, а также с Михаэлем Ханеке, Гасом Ван Сентом и Тильдой Суинтон) против нововведений в венгерской киноиндустрии, которые должны подчинить ее коммерческому фактору. Он также произвел символический жест — внес в созданный Фонд спасения авторского кино €10, а в его системе координат это серьезное вложение, которое, глядишь, и заложит основу для будущего проекта. "Пессимизм интеллекта — оптимизм воли" (Лукино Висконти).