"Я не американская пропаганда"

В российский прокат выходит фильм Анджелины Джоли "В краю крови и меда" — о гражданской войне в бывшей Югославии. С начинающим режиссером побеседовал обозреватель "Огонька"

"В краю крови и меда" посвящен сербско-боснийской войне 1992-1995 годов. В центре повествования — история любви серба Даниэля и боснийской женщины Айи. Их роман начинается задолго до трагических событий, но с наступлением войны Даниэль вынужден под давлением отца и общины возглавить военные действия в регионе, и его любимая девушка оказывается в числе тех, кого нужно истребить. Попытки Даниэля защитить Айю от издевательств и насилий не приносят никакого результата, поскольку во время войны такие общечеловеческие нормы, как рационализм, гуманность и понимание, не имеют никакого смысла. По крайней мере, так считает сама Анджелина Джоли.

— Во время берлинской премьеры вам пришлось пережить трудное время: теплый прием фестивального руководства, с одной стороны, и нападки сербской прессы, назвавшей ваш фильм "американской пропагандой", с другой. Угрозы доносились и из самой Сербии. Местная общественность возмущена тем, что ваш фильм изображает боснийцев "цивилизованной нацией", а сербов — "дикими крестьянами". Сербский режиссер Эмир Кустурица посчитал, что вы недостаточно разобрались в ситуации и добавил, что, если вы надумаете приехать в Белград, он хочет об этом знать заранее, чтобы покинуть страну...

— Подобная реакция на мою картину понятна: раны, оставленные войной, еще не затянулись, и люди реагируют чувствительно. Я не американская пропаганда, и вообще я не ничья не пропаганда. Я старалась изобразить сербов и боснийцев как можно нейтральнее. В картине у меня присутствуют не только "плохие", но и "хорошие" сербы, а также "плохие" боснийцы. Кроме того, в мою съемочную группу вошли как боснийские, так и сербские актеры. Все они поддержали мой проект. Однако нужно понимать, что моя лента посвящена судьбе боснийских женщин, агрессии, которую проявили сербские солдаты по отношению к ним. Поэтому абсолютная объективность в этом случае невозможна. Война — тяжелая тема сама по себе. Она связана с нарушением элементарных человеческих прав. Сербская пресса отказывается это понять. Поэтому я была готова к подобной реакции, а также к многочисленным дискуссиям, которые вызовет эта тема.

— Что же вы хотели изменить, подняв такую болезненную тему много лет спустя после событий?

— Изменить я ничего уже не могу. Это не в моих силах. Но я могу начать диалог между людьми и, если повезет, между политиками различных стран. И если завтра в новостях вы услышите, что где-то взрываются бомбы и снова погибают люди, то, может быть, вы вспомните мою картину и также то, какими последствиями чреваты подобные конфликты для людей. И, если повезет, не только вы воспримите близко к сердцу страдания этих людей, но и тех, кто ответственен за конфликт.

— Критика вашей картины доносилась не только со стороны сербов. "Женская ассоциация жертв войны" в Сараеве обвинила вас в излишней романтизации любовной истории между боснийской женщиной и сербским солдатом. Вы настаивали на реальности событий, но даже не упомянули, что оба героя — кстати, их реальные имена Борко Бркич и Азмира Измич — были зверски убиты в Сараеве в 1993 году при попытке перейти мост с мусульманско-боснийской на сербскую территорию.

— Я не снимала документальную хронику войны. Мой фильм — художественный, а значит, его сюжет вымышленный, не основанный на реальных событиях. Поэтому финал вымышленной истории, как и она сама, могут свободно варьироваться автором. Что касается "Женской ассоциации", то у нас были переговоры с ее представителями, они видели фильм и теперь начали поддерживать мою работу.

— Как возникла идея вашего фильма?

— Во время деятельности в качестве посла ООН мне приходится много путешествовать, особенно в военные и кризисные регионы. Много лет назад я посетила бывшую Югославию. Хотя я была еще молода, помню, как меня поразили рассказы людей, которые рассказывали о войне. Обычно я веду путевые заметки, записываю туда все, что меня поражает. Тема сербско-боснийского конфликта меня занимала очень долгое время, поэтому я решила написать сценарий. Но о съемках я даже не помышляла, мне хотелось доверить тяжесть темы бумаге. Сценарий попался на глаза Брэду (Брэд Питт, актер, муж Анджелины Джоли.— "О"), и он стал настаивать на том, чтобы я не оставляла эту тему в архиве, а предала ее на суд общественности. Он даже пообещал выступить продюсером будущей картины, в случае если я найду в себе мужество ее реализовать. Брэд сдержал свое слово. Мы вложили часть своих сбережений в эту картину. Мою идею поддержал также Грэм Кинг — замечательный продюсер, с которым мне неоднократно приходилось работать. Но это было позже. Сначала я решила послать рукопись в Югославию и проверить историю на людях, которые пережили эти события. Свое имя я оставила в тайне. Реакция была самая позитивная. И убедила меня в правильности решения в том, что мне нужно снять эту картину. "Почему?" — спросите вы. Потому что мне 36 лет, потому что популярность означает для меня не фланирование по красной дорожке, а возможность посвятить себя по-настоящему важному делу, например помощи людям, которые в ней нуждаются. И именно известность дает мне то преимущество, что к моему мнению могут прислушаться многие люди, даже те, которые обычно игнорируют страдания простого человека. В отличие от большинства, в своей повседневной жизни я могу позволить себе комфорт и излишества. Но я не предаюсь неге, а стараюсь быть благодарна за все те привилегии, которыми окружена. Кроме того, мне повезло, что у меня замечательная семья и рядом со мной люди, которые меня понимают. Я благодарна своему замечательному мужу, который стоит за мной и помогает мне в проектах. Например, чтобы поддержать мою европейскую премьеру, он прервал свои съемки на несколько дней и приехал в Берлин.

— Тем не менее большую часть времени живете в Лос-Анджелесе? Как под влиянием общественно-политической деятельности изменились ваши взгляды на Голливуд?

— Эгоизм и концентрация на собственных проблемах уступила место более глобальным вопросам, например: "Могу ли я пассивно созерцать и быть довольной своей жизнью, когда вокруг меня столько страдания?" или "Почему Запад живет в собственных домах, разъезжает на дорогих автомобилях, пользуется новейшей техникой, в то время как на земле есть регионы, в которых у людей отсутствует даже вода и пища?". Как я уже упомянула, я стараюсь быть благодарной за свои привилегии, а не принимать их как само собой разумеющееся. Однако я не собираюсь осуждать Голливуд. Несмотря на весь гламур, местная киноиндустрия делает и сделала много хороших вещей. Она воспитала многие поколения людей. Она учила их эмоционально реагировать на несправедливость и беспринципность. Кино переносит своего зрителя в другой мир, который может оказаться не только позитивным и благополучным, но и жестоким. Оно не только развлекает, но и учит не оставаться равнодушным к горю других, учит гуманизму и пониманию.

— Тема вашего фильма далека от того, что можно было назвать "классическим Голливудом". Откуда у женщины взялось мужество снять фильм на мужскую тему — тему войны? Почему для своего режиссерского дебюта вы избрали такую жестокую тему?

— Это было моим намерением — показать жестокость этого мира. Я хотела, чтобы зритель был шокирован насилием, которое переживают люди во время войны. Мне нужно было, чтобы публика чувствовала себя некомфортно, тяжело, подавлено. Как же иначе можно себя чувствовать, когда убивают людей и насилуют женщин? Однако я против натурализма. Например, я никогда не показываю крупным планом трупы детей, обнаженные тела, изнасилованных женщин. Но в какой-то момент мне приходится забывать об условностях, не считаться со зрителем — иначе не получится эффекта, который я хотела достичь своей работой.

— Вы сняли свой фильм на боснийском и сербохорватском языках. В Америке фильм вышел с субтитрами. Каковы ваши ожидания от проката?

— Уже сейчас известно, что в США фильм вышел в ограниченном прокате, хотя я благодарна уже за то, что он там вообще вышел. Предполагаю, что американскому зрителю будет трудно смотреть фильм с субтитрами. Обычно большая часть американцев относится нетерпимо к подобным вещам, иностранный язык и субтитры могут вызвать негативную реакцию и нежелание идти в кино. Поэтому мне была очень важна премьера фильма в Европе, на Берлинском фестивале. Однако у меня никогда не было сомнений по поводу того, на каком языке следует снимать. Только родной язык актеров смог придать подлинность их игре и моему фильму, впрочем, как и их личный опыт в этой войне.

— Как вам удалось так быстро овладеть режиссерскими навыками?

— Я наняла людей, которые ими владели. Кроме того, у каждого актера есть привилегия брать пример с режиссеров, с которыми им приходилось работать. Мне особенно помог опыт работы с Майклом Уинтерботтомом. Он заставлял своих актеров жить в сценарии, как если бы он был реальностью, не замечать камеру и съемочную команду. Того же я ожидала от своих актеров.

— Должны ли мы ожидать, что теперь вы поменяете свое амплуа и станет снимать политические фильмы?

— Я буду их снимать лишь в том случае, если мне будет о чем рассказать. В противном случае я останусь по другую сторону камеры. Ведь именно актерская, а не режиссерская профессия является моим истинным призванием.

Беседовала Татьяна Розенштайн