Фонд "Сколково" призвал русскую научную диаспору на Западе поработать на историческую родину. Удастся ли нашим соотечественникам помочь вытащить Россию на путь модернизации?
В Кембридже, как и в Москве, свои особенные понты — только в британском городе-университете кичатся не громадными лимузинами или маркой мобильников, а плоскодонными лодками — понтами, от английского the punt.
— Маленькая лодка есть почти у каждого уважающего себя студента,— говорит британский профессор Андрей Старинец.— Это и традиционный транспорт, и средство досуга, и пропуск в высшее академическое общество, где свято чтут старинные гребные традиции.
Еще в Кембридже гордятся своим особенным стилем гребли, так, если все англичане стоят на носу и гребут к корме, то кембриджцы, напротив, стоят на корме и толкают вперед свою лодчонку. По одной из легенд, этому необычному способу гребли научил англичан новгородец Никифор Олферьев — один из первых русских студентов, который, чтоб "выучиться премудростям", в 1603 году был послан сюда Борисом Годуновым. В Кембридже Олферьеву так понравилось, что он решил остаться здесь навсегда, став основателем русской диаспоры в Англии. С тех пор русские ученые — неотъемлемая часть местной академической среды; в старинном Jesus College уже много лет действует Русское общество, еженедельно проходят концерты и дружеские посиделки. Поэтому, наверное, и не случайно, что именно Кембридж стал местом проведения первой конференции, на которой представители российского фонда "Сколково" попытались понять: возможно ли если и не вернуть в Россию уехавших ученых, то хотя бы наладить с ними дистанционное сотрудничество на благо российской науке.
— Изначально мы планировали, что в нашей конференции примут участие несколько десятков человек,— говорит президент Международной ассоциации русскоговорящих ученых Вячеслав Сафаров.— Но за несколько дней мы получили две сотни заявок, и я был приятно удивлен тем интересом, который уехавшие когда-то из России ученые проявили к российским инициативам.
Нужна пятая колонна
— Со времен перестройки это уже второе серьезное обращение к русской зарубежной диаспоре,— говорит Олег Алексеев, вице-президент фонда "Сколково".— Первый опыт был не очень удачным — в конце 80-х страна обратилась за интеллектуальной помощью к представителям разных волн русской эмиграции. Но контакт так и не состоялся: страна неожиданно закрылась и стала сама, своими внутренними силами проводить политические и экономические реформы. Возможно, в этом не только вина российских государственных чиновников. Определенная доля ответственности за срыв контактов лежит и на самой диаспоре, так, нам и сегодня встречаются наши бывшие сограждане, которые с нами отказывались даже по-русски говорить. Но сегодня наступила пора для научной и технологической модернизации, и мы вновь обращаемся за помощью к русской диаспоре.
— Вы хотите вернуть этих ученых мужей на родину, в Сколково?
— Понимаете, мы еще пока не очень хорошо понимаем, что такое российская научная диаспора и как она работает в современных условиях, когда сетевой способ организации мира стал уже нормой. И до тех пор, пока мы не будет рассматривать диаспору как часть мировой научной сети, мы будем смотреть на наших бывших соотечественников как на некий ресурс, который нужно обязательно вернуть стране. То есть нам будут важны не их статус в академической среде, не их связи и наработки, а их местонахождение. Хорошо, что в последнее время и российские чиновники стали понимать, что не надо никого и никуда перевозить, надо оставлять ученых там, где они прижились, если хотите, оставлять их в качестве пророссийской пятой колонны, как людей, которые смогут обеспечить нам нужные связи. В этом отношении полезен пример Тайваня, который прекрасно использовал потенциал своей диаспоры, внедрившейся в крупные корпорации США: эти люди переводили производства на свою историческую родину, которая специально для этого открыла настежь все двери, создав режим наибольшего благоприятствования иностранным инвестициям. Благодаря такой помощи диаспоры Тайвань смог модернизироваться в кратчайшие сроки. Другое дело, что подобных примеров в мировой практике очень немного. То есть наличие помощи со стороны диаспоры еще не означает непременного успеха. И для нас это очень серьезный вопрос, можем ли мы повторить тайваньский опыт.
— Наверное, для этого необходимо культивировать в стране особый дух свободы, открытости, частного предпринимательства, чтобы люди сами хотели приезжать и работать в Сколково...
— Действительно, сегодня мы много думаем о том, как создать такой особый анклав в России — более либеральный, более деловой, более инновационный по сравнению с остальной Россией. Другое дело, что наших партнеров больше интересуют куда более прагматичные вопросы: а в чем, собственно, заключаются наши технологические преимущества? Что мы можем делать быстрее и качественнее, чем все остальные? Сегодня же в мире нет ни одного инновационного центра, где бы делали абсолютно все вещи на высшем уровне. К примеру, в том же немецком инновационном центре "Адлерсхоф" какие-то вещи делаются очень качественно, а какие-то на среднем уровне. Но и международные команды разработчиков не топчутся на одном месте, а перемещаются по всему миру, скажем, начальный этап исследований они выполняют в одном месте, компьютерное моделирование — в другом, рабочие испытания — в третьем. И для нас очень важно занять свое место в этой международной системе, а для этого надо понять, в чем же мы можем быть лучше остальных.
— И в чем же?
— Наша сильная сторона — легкий доступ к финансированию, недаром все выступающие об этом прямо говорят: "Хотите стать миллионерами? Реализуйте свои проекты в России". Но помимо денег должны быть и технологические преимущества, а какие именно — это дискуссионный вопрос. У нас по этому поводу пока согласия нет.
— Что же мешает прийти к консенсусу?
— Если говорить откровенно, мы, как оказывается, конвенционально слабы, у нас не развита способность договариваться, а потом следовать своему договору. Этот высокий уровень недоверия — главная проблема нашего общества, потому что этот вакуум конвенциональности заполняется всякими нехорошими вещами — коррупцией, кумовством, клановостью. Поэтому главная задача Сколково — это разрушение культурно-негативного имиджа России и создание культурно-позитивного феномена.
Россия — щедрая душа
Но пока наши бывшие соотечественники заинтересованы в России как в источнике финансирования. И это неудивительно: Министерство образования и науки уже несколько лет оказывает финансовую поддержку научным исследованиям, проводимым группами ученых под руководством россиян-эмигрантов. Кроме того, правительство проводит раздачу так называемых мегагрантов (до 150 млн рублей) ученым, которые готовы создавать на территории нашей страны лаборатории и заниматься в них инновационными исследованиями. Да и вообще, только в этом году бюджет фонда "Сколково" достиг 26,9 млрд рублей — приличные деньги по всем западным меркам.
— Напишите о нас в России, — умоляюще говорит мне биолог Татьяна Бандалетова из Кембриджа, соучредитель компании DiagNodus, где занимаются разработкой передовых методов диагностики рака толстой кишки.— Нам нужен русский спонсор для продолжения исследования.
— Неужели так трудно найти британского спонсора?
— Получить деньги на развитие молодой компании в Кембридже очень-очень сложно. Конечно, можно подать заявку на грант, но для этого нужно, чтобы у компании уже был свой первоначальный капитал, которого у нас еще нет. Остается лишь уповать на частных инвесторов, а это весьма непросто. Хотелось бы верить, что сколковцы окажутся намного мобильнее и разумнее англичан. Нам нужны-то на самом деле не очень большие деньги: около 120 тысяч долларов на период клинических испытаний. Зато потом цена нашей компании вырастет на порядки.
Биография Татьяны типична для представителей русской диаспоры: окончила знаменитый Первый Ленинградский мединститут, работала в НИИ онкологии им. Н.Н. Петрова. Там она встретила свою любовь и соратника — Александра Локтионова. Молодые люди поженились, потом родился сын.
— Когда СССР распался, все мои коллеги из института онкологии стали разъезжаться по разным странам,— рассказывает Татьяна.— Большинство, конечно, уехало в Америку, а мы с Сашей подались в Германию, в Национальный раковый институт в Гейдельберге. А через два года работы нам предложили перебраться в Кембридж. Потом нас позвали в частную научно-исследовательскую компанию, которой руководил младший брат одного из лондонских миллионеров, сделавший состояние на торговле игрушками. В конце концов, устав от безграмотных и безумных приказов, решили создать свою лабораторию.
К российским ученым присоединились и британские исследователи, к примеру, Пол Вайт, который одно время был советником министра здравоохранения Англии. Но в эпоху финансового кризиса и связи в правительстве не могут обеспечить устойчивого финансирования даже таких приоритетных направлений, как разработка оборудования для ранней диагностики рака толстой кишки, который в онкологии считается "убийцей N 2" — после рака легкого. Так что теперь вся надежда на российские гранты.
Другой пример: Алексей Кавокин, создатель собственного Средиземноморского института фундаментальной физики.
— Ну, институт — слишком громкое название,— говорит Алексей.— Это офис, снятый на физфаке Римского университета, сотня ученых и пять человек административной группы, которые координируют наши научные работы, благо теоретические работы в области физики можно делать без денег, имея только кабинет с рабочим столом.
Тем не менее и у Алексея есть свои предложения для коммерческого воплощения:
— К примеру, мы разрабатываем проект нового лазера, с помощью которого можно проводить хирургические операции. Все имеющиеся сегодня на рынке лазеры слишком тяжелы и громоздки, а мы предлагаем лазер размером с обычную авторучку. Другой проект касается новых способов кодировки и передачи информации — собственно, такие проекты и позволяют физикам жить и работать.
Знание — сила и деньги
Впрочем, в ходе Кембриджского форума неожиданно прояснился и еще один аспект, способный стать полюсом притяжения для наших бывших соотечественников,— это возможность создать свою научную школу с чистого листа.
— Я уехал в 1991 году, в то время когда в России возможностей вести исследовательскую работу практически не было,— говорит физик Дмитрий Денисов, руководитель лаборатории DZero в Институте Ферми, США.— Промышленность рухнула, финансирование прекратилось, потребности в инновациях со стороны бизнеса также не наблюдалось. А преподавание в школе, по моему мнению, стало бы началом деградации. Так я по примеру друзей решил обратиться в посольство США. И, знаете, въездную визу мне дали через десять минут после моего обращения в посольство, а через полторы недели у меня уже была грин-карта — вид на жительство. Позже я узнал, что в США был принят специальный закон о содействии эмиграции всех ученых, имевших отношение к ядерным исследованиям. Но теперь мне хочется вернуть мои знания на родину и преподавать студентам.
— Переезд в Россию для многих моих коллег уже затруднителен,— говорит математик Олег Толмачов из Лондонского Imperial College.— Люди давно обзавелись здесь домами, семьями, детьми, так что никто не согласится на переезд. Но вот возможность приезжать с лекциями или принимать у себя студентов из России — это, уверен, заинтересует каждого.
Новой точкой притяжения для русской научной диаспоры и призван стать проект фонда "Сколково" — Сколковский институт науки и технологий (SkTech), создаваемый при участии Массачусетского технологического института MIT. Ректором нового института стал профессор аэронавтики, астронавтики и инженерных систем в MIT Эдвард Кроули.
— Уникальной чертой нашего института станет интеграция исследований мирового уровня с обучением и инновациями,— говорит профессор Кроули.— Это будет один из первых университетов в мире, который с самого начала создается с целью привлечения предприятий в учебный процесс. Обычно компании сами приходят в университеты в поисках самого дефицитного товара — интеллекта и таланта, человеческого капитала. Приведу пример: в США профессора довольно часто основывают свои фирмы. И я создал за свою жизнь четыре компании. Вот я как-то искал офисное помещение рядом с MIT для одной из них, но так и не смог в результате найти. Почему? Да потому что Microsoft скупила все офисы вокруг университета. Они пришли к MIT, чтобы пригласить к себе наиболее одаренных выпускников. И такую картину можно увидеть по всему миру. К примеру, если вы попадете в Швейцарский технологический институт в Цюрихе, то увидите, что вокруг института открыты офисы крупнейших промышленных компаний Европы. Если вы подойдете к главному входу в Пекинский университет, то рядом вы увидите вывеску Google. Они приехали, чтобы перехватывать мозги: это главное, что движет ими, а совсем не облегченный режим налогообложения. Но я хочу пустить компании и внутрь студенческого городка, и не просто ради того, чтобы повесить на стене табличку со словами "эта аудитория создана на деньги такой-то компании". Гораздо более важно вовлечение предприятий в учебный процесс института, нужно, чтобы они формировали повестку дня в учебной деятельности и научной жизни университета.
Убеждать компании он намерен личным примером: профессор Кроули собирается открыть в Москве пятую компанию, по его прогнозам, самую успешную. Причем без всякого распила бюджетных средств и без откатов в чиновничьи карманы.
— У меня и так безбедная жизнь,— говорит Кроули.— Отправляясь работать в Россию, я прекрасно отдавал себе отчет, с какими проблемами мне придется столкнуться. И что у вас работать сможет либо циник, либо наивный идеалист, уверенный, что все возможные "за" перевешивают "против". Но я сказал себе: либо мы изменим эти порядки, либо я уеду. Но если я уеду, вы будете знать, почему это произошло.