Выставка иконопись
В Третьяковской галерее проходит выставка эскизов Виктора Васнецова для росписей Владимирского собора в Киеве. При посещении ГРИГОРИЙ РЕВЗИН не смог отделаться от размышлений о сегодняшней РПЦ.
История Владимирского собора более чем известна, выстроен он к 900-летию Крещения Руси, замысел относится к 1852 году, высказан митрополитом Филаретом (Амфитеатровым), утвержден императором Николаем I. Идея была — показать величие русской православной церкви, ее истории и святых. Архитектура собора — результат бесконечной халтуры, переделок и ошибок. Начинал проект Иван Шторм, потом его упрощали в местной епархии, фундамент треснул, строительство встало, был создан новый проект Рудольфа Бернгарда (характерный для России проект реконструкции непостроенного), потом его переделал киевский архитектор Владимир Николаев — это был анекдот. Но что выросло, то выросло к 1882 году. Освящен собор был в 1896-м, при Николае II. Васнецов работал над росписями десять лет, с 1885 года, привлек его к работе Адриан Прахов, археолог и историк искусства. Он выступал автором программы росписей и набирал артель художников. Поразительным образом замысел заключался в том, чтобы создать интерьер, стилистически соответствующий времени святого Владимира. Хотя Прахов был специалистом и, скажем, первым открыл мозаики Михайловского златоверхого собора, для росписей он решил позвать современных художников "прогрессивного направления" (кроме Васнецова там работали Нестеров, Сведомский, Котабринский, молодой Врубель), вряд ли уместных для времен Владимира.
И история Васнецова в этом соборе хорошо известна. Он сделал там основную работу, расписал главный неф, купол, апсиду, среднюю часть хоров и столпы. Васнецов происходил из семьи священника и к работе относился с большим энтузиазмом, хотя никогда не полагал религиозную живопись главным своим достоинством — характер русского народа, который был его главной темой, он больше искал в сказках и былинах. Работа сначала вызывала большой энтузиазм художественной общественности, но уже Александр Бенуа в 1902 году в своей "Истории русской живописи в XIX веке" однозначно приложил эти росписи: "Религиозная живопись Васнецова не внесла ничего нового и истинно отрадного в наше искусство, а явилась только последним, очень остроумно замаскированным отголоском помпезного, поверхностного и эклектического академизма". В истории искусства Васнецов куда больше остался "Тремя богатырями", "Аленушкой" и "Иваном-царевичем", чем своей Богоматерью из алтаря Владимирского собора, притом что этот образ по сю пору широко распространяется в открытках, продаваемых при храмах. Отчасти из-за этого иногда возникает ощущение, что православие в его время — это мирочувствование, близкое к "Трем богатырям".
И все же, разглядывая эту выставку (а в Третьяковку попала большая часть эскизов Васнецова к росписям), невольно задумываешься о странности общественного института под названием РПЦ. У Васнецова в эскизах есть три типа лиц. Первый — для второстепенных персонажей — это правильные академические лица, исполненные общего энтузиазма, именно их Бенуа определял как "помпезный академизм". Получаются они в результате сначала долгого рисования античных слепков в Академии (в первую очередь Аполлона Бельведерского для молодых и Вакха для пожилых лиц), а потом попыток разглядеть эти заученные рукой черты в реальных мужчинах и женщинах. Людям моего поколения эти образы хорошо запомнились в образах ликующих комсомольцев, а теперь они обратно вернулись в храмы, прежде всего в ХХС. Это государственное искусство, в котором нет ничего интересного, так расписывали в XIX веке массу храмов, и понятно, что именно такими — энтузиазированными статуями без задней мысли — РПЦ и хотела бы видеть свою паству.
Но там есть еще два типа лиц. Одни — пророки, святые, и даже Саваоф — это типичный передвижнический портрет интеллигента. Так писали своих героев Перов, Крамской, ранний Репин — этими лицами заполнено несколько залов Третьяковки. Это люди пожившие, со следами судьбы на лице, и своим видом и выражением лица они гневно или скорбно, смотря по темпераменту, обличают зрителя.
Другие — это лица с очень широко раскрытыми черными глазами. В принципе, те же статуи, но глаза прямо ой-ой-ой. Считается, что Васнецов подцепил этот прием, изучая (несколько мельком) мозаики Равенны, но раннехристианские лики там все же очень сильно отличаются. Зато они очень похожи на портреты раннего модерна, в особенности женские, когда в каждой женщине было принято подчеркивать мистический настрой порочного свойства. Обычно это лица женские или ангельские, и вид у них откровенно странный. Дева Мария выглядит так, будто много дней провела без сна в темных комнатах вовсе непонятно зачем. Этот идеал женской красоты воспет Александром Блоком, и строки "Ты мне взоры бросала // И, бросая, кричала: "Лови!.."" до такой степени подходят к лику васнецовской Богоматери (ее широко раскрытые глаза видны от входа в храм), что даже как-то неудобно. Все же у Блока там дальше "А монисто бренчало, цыганка плясала // И визжала заре о любви", а вовсе не "благословенна Ты в женах и благословен плод чрева Твоего".
Эти два типа Васнецов и привел в церковь, и это обеспечило ему успех у думающей и чувствующей публики. На стенах она узнала себя. Здесь надо понимать некоторую специфику положения РПЦ в конце 80-х годов позапрошлого века. В 1850-е, когда храм задумывался, с ней все было понятно, это было сравнительно мерзкое министерство веры, и попытки Гоголя сказать, что там вообще-то есть другие темы, кроме выдачи справки о причастии для канцелярий и двойного налогообложения староверов, вызывали искреннее недоумение и подозрения в умопомешательстве. Для художников, кругу которых принадлежал молодой Васнецов, РПЦ — это был перовский "Сельский крестный ход на Пасху" или его же "Чаепитие в Мытищах" (где в образе разглагольствующего попа мне все время чудится отец Чаплин), репинский "Отказ от исповеди" — моральные банкроты, занимающиеся проповедью от имени государства, что-то вроде райкомовских агитаторов в 70-80-е годы прошлого века. Но в 80-е нечто изменилось. В церковь пошла интеллигенция (и недаром росписями собора руководит Адриан Прахов, лицо вовсе не церковное) искать истины, сначала нравственной, потом, в следующем поколении,— мистической. В итоге из всего этого родился русский религиозный Ренессанс, наивысшее достижение русской философии.
И вот когда смотришь на эти лица, в очередной раз невольно задумываешься, до какой же степени они неуместны в художественном строе православного храма XIX века. Ну просто немедленно их надо гнать из храма, они там на редкость некстати. Ну не надо женщине туда ходить в мистическом экстазе, в ней же вовсе Pussy Riot того гляди проснется. И интеллигенту незачем там показывать свой гневный и скорбный лик, для этого есть поп, тоже бездумный и благостный, а ты или лицо прибери, или в сторонке постой, в церковь не спасать идут, а спасаться.
Проблема в том, что они до сих пор туда ходят. РПЦ хочет вернуться к своему золотому веку, к величию Министерства Веры, и в добрый путь. Шла бы себе, и все бы с ней было понятно, это проповедники от государства, получающие блага земные за то, чтобы рассказывали о том, как Христос любит "Росвооружение". Не было бы там этих подвижников и мистически верующих, за РПЦ не стояло бы вообще никакого нравственного чувства. Так ведь нет, нарисовались там и никак не уйдут.
Хорошо хоть это все теперь в Киеве.