Дело о психиатрах-убийцах

$85 тыс. заработал нейрохирург Уолтер Фримен, пробив несколько тысяч человеческих голов ножом для колки льда. Таким способом Фримен лечил психические заболевания, беря за каждую операцию всего $25. Метод Фримена назывался лоботомией. Другой борец за душевное здоровье, доктор Генри Коттон, сколотил состояние, вырезая психически больным людям жизненно важные органы. Методы психиатрии нередко вызывали ужас у современников, но на смену им приходили другие, подчас еще более ужасные.

Кирилл Новиков

Настоящий Бедлам

В августе 1925 года небольшой, но процветающий американский городок Трентон в штате Нью-Джерси гудел как потревоженный улей. За последние годы горожане привыкли гордиться одной из главных местных достопримечательностей — Трентонской психиатрической лечебницей, которая славилась на всю страну. Под руководством доктора Генри Коттона больница добилась поразительных результатов: около 85% психически больных полностью выздоравливали. По крайней мере, подчиненные Коттона называли именно такую цифру. Но теперь все переменилось. Газеты наперебой писали об ужасах Трентонской лечебницы. Больных жестоко избивали, а потом насильно тащили на операционный стол. Поначалу несчастным вырывали зубы, а потом удаляли один внутренний орган за другим, пока не сводили бедолаг в могилу.

В городе работала комиссия сената Нью-Джерси во главе с сенатором Уильямом Брайтом, и в ходе слушаний вскрывались новые факты. Вскоре по городу прошел слух о том, что сам доктор Коттон сошел с ума. Люди видели, как директор клиники выбежал из зала заседаний комиссии без зонта и плаща, хотя шел холодный дождь, и бросился бежать по улице. Когда его нашли, он с трудом понимал, где находится, и вообще был в состоянии близком к помешательству. Одни жалели именитого врача, другие полагали, что его место в тюрьме, если не на электрическом стуле. Большой психиатрический скандал был в самом разгаре. Казалось, у комиссии были все основания для того, чтобы положить конец чудовищной практике доктора Коттона. К несчастью, кошмар со временем приобрел только еще более ужасные формы.

Психические болезни всегда ставили общество в тупик по двум причинам. Во-первых, было не ясно, как лечить больных, а во-вторых, на их содержание надо было где-то изыскивать средства. В средние века официально признанных сумасшедших было не так уж много. В эпоху всеобщей религиозности никто не удивлялся, если у кого-то возникали видения или если кому-нибудь слышались голоса. Различные психические отклонения трактовались либо как проявления святости, либо как одержимость бесом. И все же некоторых людей признавали душевнобольными и помещали в места, где они не могли причинить вреда себе и окружающим. Чаще всего умалишенных держали в монастырях и в монастырских больницах. Так, в Париже сумасшедших с незапамятных времен отправляли в Отель-Дье — старейший госпиталь города, основанный еще в VII веке, где за больными ухаживали монахи. Лечить безумие в те времена не умели, как, впрочем, не умеют его лечить и сейчас. Сердобольные монахи просто старались облегчить страдания пациентов, и это им обычно удавалось.

В 1247 году в Лондоне был основан приорат Святой Марии Вифлеемской, который поначалу служил домом для монахинь ордена Богородицы, но уже в следующем веке начал принимать психически больных пациентов. Позднее лондонцы сократили название приората до одного слова — Вифлеем (Bethlehem), которое вскоре преобразилось в других языках в Бедлам. Так родился один из первых в Европе сумасшедших домов, одно название которого впоследствии внушало ужас. В начале XV века здесь содержалось всего шестеро больных, и жизнь их была, судя по всему, не такой уж плохой. Но уже в XVI веке количество умалишенных стало стремительно расти. Быстрые перемены в обществе, оплаченные стремительным обнищанием масс, многих сводили с ума, и вскоре Бедлам превратился из тихой богадельни в некое подобие тюрьмы. Число пациентов выросло до 31, причем некоторых из них держали в цепях. По свидетельству современника, несчастные постоянно орали, выли и гремели цепями, так что производимый ими шум "был столь великим и ужасающим, что и разумный человек мог бы утратить рассудок". Зато медперсоналу было гораздо проще управляться со скованными пациентами. Аналогичные заведения возникли в голландском Гарлеме, испанском Толедо и многих других городах Европы, причем порядки были везде примерно одинаковые.

Чем больше становилось больных, тем затратнее оказывалось их содержание. В XVI-XVIII веках богатые люди старались, чтобы их помешанные родственники оставались дома, так что Бедлам и ему подобные заведения превращались в узилища для бедных, от которых не было толку в работных домах. Финансовые затруднения решали главным образом путем экономии. Кормежка была скудной, а одежды часто не было совсем. Больных не одевали даже зимой, поскольку тогдашние медики были уверены в том, что безумие низводит человека до состояния животного, а значит, сумасшедшим не может быть холодно, как не холодно овцам или волкам.

Некоторые лечебницы пытались зарабатывать. Больше всех в этом деле преуспела предприимчивая администрация Бедлама. По легенде, безобидным умалишенным выдавали специальную лицензию, позволявшую просить подаяние, и выпускали на улицы Лондона. Больным подавали довольно хорошо, и вскоре побиравшихся "бедламцев" стало больше, чем самих пациентов, поскольку многие лондонские нищие стали выдавать себя за сумасшедших. В XVIII веке Бедлам открыл свои двери для посетителей. Всего за один пенни можно было полюбоваться на безумцев, и мало кто из лондонцев мог отказаться от такого развлечения. Первыми платными посетителями Бедлама стали английские аристократы, а вслед за ними потянулись горожане попроще. В первый вторник каждого месяца Бедлам можно было посетить бесплатно. В одном только 1814 году знаменитый сумасшедший дом посетило 96 тыс. человек, благодаря чему Бедлам перешел на самоокупаемость.

"Терзаемый голодом мертвец"

Методы исцеления больных были столь же многочисленны, сколь и малоэффективны. В медицинских справочниках XVII-XVIII веков можно найти замечательные средства от душевных расстройств: "Человеческие волосы хорошо осаждают истерические пары, если их жечь и давать нюхать больным... Свежая моча человека... хороша против истерики". Существовали проверенные народные средства. Так, в Шотландии жил фермер-силач по имени Грегори, бравшийся лечить все формы психических отклонений, и слава о нем гремела по всей Европе. Французский врач Филипп Пинель писал об этом Грегори: "Метод его состоял в том, что на умалишенных он взваливал самые тяжкие сельскохозяйственные работы, одних использовал как вьючных животных, других — в качестве слуг, и в конце концов, обрушивая на них целый град ударов за малейшую попытку ослушания, приводил их к полному повиновению". Повиновение считалось синонимом выздоровления.

Существовали и более научные методы. Авторитетный ученый и поэт Эразмус Дарвин, внук которого впоследствии создал теорию эволюции, считал, что лучшее средство от психических болезней — это сон. Но как же заставить душевнобольного спать столько, сколько нужно? Дарвин предложил использовать нечто вроде центрифуги, которая очень быстро вращала бы пациентов, пока они не потеряют сознание, а вместе с ним — и безумие. Методом вращения всерьез увлекся американский доктор Бенджамин Раш, более известный как один из отцов-основателей США, поставивших подпись под Декларацией независимости. Раш пытался "лечить" больных на вращающемся стуле, но больших успехов не добился.

И все же XVIII век дал больным надежду на лучшую долю. В эпоху Просвещения в разных странах Европы появились медики, считавшие, что с больных нужно как минимум снять цепи и кандалы, да еще и перестать их бить. Первыми гуманного подхода удостоились, конечно же, богатые пациенты. Для некоторых из них просвещенные врачи начали устраивать сложные психодрамы с участием актеров. Современник писал об одном обеспеченном французе, который убедил себя в том, что он уже умер, и на этом основании отказывался от приема пищи. Ради него было разыграно целое представление: "Группа людей, изобразив на лице бледность и одевшись как подобает мертвецам, входит к нему в комнату, ставит стол, приносит блюда с едой и начинает есть и пить в виду его кровати. Терзаемый голодом мертвец смотрит на них; они же выражают удивление, что он не встает с постели, и убеждают его, что мертвецы едят во всяком случае не меньше, чем живые люди. Он без труда применяется к этому обычаю".

Вскоре гуманное обращение стало распространяться и на бедных обитателей сумасшедших домов. В 1780-х годах врач Винченцо Чиаруги, возглавлявший лечебницу во Флоренции, запретил заковывать больных в цепи. В те же годы в Париже управляющий приютом Ла Бисетр по имени Жан-Батист Пуссен совершил аналогичный поступок. В годы Французской революции примеру Пуссена последовал Филипп Пинель, главный врач знаменитой лечебницы Сальпетриер. Торжественное освобождение сумасшедших от стальных оков было разрекламировано как подлинно революционный акт.

С тех пор в Европе начал распространяться метод "морального исцеления", когда душевнобольных не истязали, а увещевали. Казалось, жестокость и варварство навсегда остались в прошлом. Но это было вовсе не так.

Метод доктора Коттона

В XIX веке число душевнобольных начало стремительно расти. В сумасшедшие дома все чаще стали попадать даже богатые люди, и причиной тому были технический прогресс и новые инвестиционные возможности. Одним из первых богачей, не выдержавших научно-технической революции, оказался лондонский чаеторговец Джеймс Мэтьюс, попавший в Бедлам на рубеже XVIII-XIX веков. Несчастный утверждал, что его преследует шайка шпионов, искушенных в "пневматической химии" и вооруженных "воздухоткацким станком". Шпионы облучали его невидимыми лучами, насылали магнетические поля, мешавшие кровообращению, и явно стремились погубить Англию. Другая история случилась с французским помещиком, которого свели с ума возможности мирового рынка. Помещик, не сказав никому ни слова, уехал в Париж, где продал почти все свои ценные бумаги, затем съездил в Венгрию и купил 500 лошадей, приехал с ними в Швабию, где приобрел крупное поместье и разместил там свой табун. После этого бизнесмен вернулся домой и начисто забыл обо всех своих инвестициях.

Если рост деловой активности сводил с ума богачей, то бедняки и "господа средней руки" теряли рассудок в массовом порядке. Французский психиатр Поль Реньяр писал в конце XIX века: "Характерным недугом нашей эпохи является преувеличенная любовь к успеху и могуществу, желание достигнуть их во что бы то ни стало и непомерная жажда величия... Деловая лихорадка, внезапное накопление и исчезновение крупных состояний произвели нечто вроде умственного кипения... вследствие чего слабые должны гибнуть с большей легкостью, чем в прежние времена".

Реньяр описал немало случаев, когда бедняки сходили с ума, мечтая о золотых горах. Одна женщина, например, собрала целую кучу старых газет, считая, что все это акции Суэцкого канала и банковские билеты. Себя она мнила графиней. Бывший адвокат воображал себя хозяином 12 млрд лошадей и надеялся однажды перепахать всю Францию с помощью 30 тыс. львов, которых для него изловили в Африке. Другой пациент утверждал, что зарабатывает 10 тыс. франков в час, давая уроки игры на барабане, а третий все время боялся, что ему отрубят голову, ведь его позвоночник сделан из чистого золота.

Стремительный прогресс, разрушение привычного уклада, отупляющий фабричный труд и надежды в одночасье разбогатеть сводили с ума тысячи несчастных. Если в 1827 году в Англии на каждый сумасшедший дом приходилось 166 больных, то через сто лет их было уже 1221, при том что число заведений увеличилось. В особенности много психически больных появилось после Первой мировой, ведь ужасы траншейной войны могла выдержать далеко не каждая психика. В первые послевоенные годы в психиатрических лечебницах США содержалось 417 тыс. человек. Со всеми этими больными нужно было что-то делать, и тогда на сцену вышли врачи-новаторы, предлагавшие чудодейственные методы массового излечения. Наступало золотое время для доктора Генри Коттона и ему подобных.

Генри Эндрюс Коттон родился в 1876 году. О его юности известно не так уж много, но зато не вызывает сомнений, что он получил блестящее образование. Коттон учился в Европе у самого Алоиса Альцгеймера, а потом стажировался в США у лучших психиатров своей страны. Карьера доктора Коттона была стремительной. Уже в 30 лет он возглавил Трентонскую лечебницу и вскоре начал на практике применять передовые идеи, что возникали в его голове.

Коттон полагал, что практически все психические недуги вызываются инфекцией. Главным источником заражения он считал зубы, ведь из-за них воспаляются десны, а десны находятся недалеко от мозга. Доктор публично выражал надежду, что "однажды наступит эра, когда все дантисты поймут, что надо делать не то, чего желают пациенты; не спасать надо больные зубы, а вырывать все до одного". Поэтому трентонским пациентам для начала безжалостно удаляли зубы. Если же это не помогало (а это обычно не помогало), врач приходил к заключению, что инфекция скрыта где-то еще. Коварные микробы могли укрываться в гландах, в желчном пузыре, в толстом кишечнике, в желудке, в яичниках у женщин и в тестикулах у мужчин. Все это подлежало удалению хирургическим путем. Больные кричали, упирались, умоляли о пощаде, но их никто не слушал: они ведь были сумасшедшими.

Судьба больных, подвергшихся такому лечению, была незавидной. Так, в 1922 году в Трентон доставили Джулию Томпсон — молодую женщину, страдавшую от тяжелой депрессии. Через два дня после прибытия Джулии удалили гланды, а еще через девять дней ее подвергли "стандартной полной колэктомии", то есть удалили ей ободочную кишку. В течение последующих шести недель больной вырвали 16 зубов, после чего она начала "активнее реагировать на окружающих". Джулию выписали домой, но через восемь месяцев она снова впала в депрессию. В этом не было ничего удивительного, поскольку умерла ее мать. И все же несчастную вернули в Трентон. Джулия пыталась сделать вид, что у нее все в порядке, лишь бы убедить врачей в том, что ей больше не надо ничего удалять. Ей, разумеется, не поверили: сумасшедшие такие хитрые. Джулия пыталась отбиваться, но санитары оказались сильнее. Хирурги снова копались в ее животе, и через восемь дней она умерла от постоперационного перитонита.

Тем временем Коттон рапортовал о сказочных успехах своего метода. Он ездил по конференциям, выступал на банкетах, писал статьи в солидные медицинские журналы и всюду твердил о 85% исцелившихся больных. Награды и почетные степени сыпались на него как из рога изобилия. Деньги тоже текли рекой. Трентонская лечебница принадлежала штату, так что Коттон и его персонал жили на зарплату. Но клиника принимала также коммерческих пациентов, которые платили за себя или же, что бывало чаще, за них платили родственники. От желающих устроить своих близких в чудесную лечебницу не было отбоя. В 1921 году в Трентоне находилось 2033 пациента, из которых 317 платили за свое лечение. Среди больных были родственники богатых и знаменитых. Так, профессор Йельского университета знаменитый экономист Ирвинг Фишер поместил туда свою дочь Маргарет, страдавшую шизофренией. Коттон прописал ей операцию на слепой кишке, и девушка вскоре скончалась.

В 1924 году некоторые члены попечительского совета обеспокоились положением дел в лечебнице. Они обратились в Университет Джона Хопкинса за помощью, и светило тогдашней медицины доктор Мейер прислал в Трентон свою ученицу Филлис Гринакр. Женщина-врач приехала в лечебницу Коттона и начала проверять местную статистику. Результат поверг ее в ужас. Гринакр обработала данные о 100 случайных пациентах, из которых, как оказалось, лишь 32 пошли на поправку. У 35 человек не было улучшений, а 15 умерли. Оказалось также, что выздоравливали в основном те пациенты, которых не лечили или почти не лечили, зато все скончавшиеся успели побывать под ножом доктора Коттона и его коллег. Вдобавок Гринакр обнаружила, что статистика велась крайне небрежно. Врачи либо не умели правильно считать, либо сознательно завышали процент выздоравливавших. Гринакр пришла к выводу, что в целом в лечебнице выздоравливают только 8% больных, у 41,9% нет улучшений, а 43,4% отправляются на кладбище.

Вскоре сенат Нью-Джерси создал комиссию для расследования ситуации в Трентонской лечебнице. К тому времени поступили жалобы от родственников нескольких скончавшихся больных, так что комиссии было чем заняться. Как оказалось, некоторые пациенты умирали, даже не дожив до операции. Их тела были покрыты синяками и ссадинами, что санитары объясняли падениями, драками между умалишенными и тому подобными причинами. Комиссия была склонна думать, что эти пациенты просто слишком рьяно боролись за свою жизнь, не давая увести себя в операционную. Коттон был до того раздосадован ходом расследования, что потерял контроль над собой и закатил истерику на заседании комиссии. Какое-то время он пребывал в прострации, но в конце концов взял себя в руки и повелел вырвать себе несколько зубов. Лишившись этого источника всех болезней, Коттон вернулся к жизни и начал с удвоенной энергией бороться за свое доброе имя.

Слишком многие именитые врачи в свое время поддержали метод Коттона, слишком много научных репутаций погибло бы, будь Коттон осужден. На комиссию начали давить медицинские светила и даже политики. В итоге расследование спустили на тормозах, и доктор Коттон вернулся к своей ужасающей практике с ореолом победителя. Филлис Гринакр не дали закончить ее исследования, отстранив от работы в Трентоне. Коттон возглавлял лечебницу до 1930 года, когда ушел на почетную пенсию. Возможно, если бы Генри Коттон был осужден в 1925 году, психически больным удалось бы избежать того ужаса, который вызревал в недрах медицинской науки.

Нож для колки льда

Вскоре после неудавшегося осуждения Коттона мировая психиатрия пополнилась несколькими новыми методами лечения. В 1927 году австрийский доктор Манфред Закель, делая инъекцию инсулина, случайно ввел в кому наркоманку, больную сахарным диабетом. Очнувшись, женщина сказала, что больше не нуждается в наркотиках. Закель решил, что психические заболевания можно лечить, вводя пациентов в искусственную кому, и его метод, как казалось, приводил к некоторым результатам. По крайней мере, больные, погруженные в кому, не шумели, да и по выходе из комы какое-то время вели себя довольно тихо. Последующие исследования показали, что заметного эффекта такая терапия не дает, но и большого вреда она не приносила.

В 1933 году в Будапеште молодой врач по имени Ладислас Медуна пришел к выводу, что шизофрения и эпилепсия находятся в состоянии "биологического антагонизма". Иными словами, у шизофреников не бывает эпилепсии и наоборот. Медуна решил, что если организовать шизофренику эпилептический припадок, то шизофрения не выдержит соседства с ненавистным ей недугом и уйдет. Врач начал вызывать у пациентов судороги с помощью инъекций различных препаратов и в конце концов остановился на метразоле. Больных колотило с такой силой, что у 42% исцеляемых возникали травмы позвоночника, включая переломы. Шизофрения, разумеется, никуда не уходила, но больные в течение некоторого времени пребывали в состоянии шока и были просто не способны бредить. Мыслить здраво, впрочем, они обычно тоже были не способны. Выбирая между комой и метразоловым шоком, клиники обычно выбирали шок, поскольку метразол был дешевле инсулина. Так началось победное шествие шоковой терапии, сулившей больным немалые испытания.

В 1938 году итальянский врач Уго Черлетти узнал, что свиньи, которых на бойне бьют разрядом тока, на самом деле не умирают, пока их не заколют ножом. Если же свинье дать отлежаться, то она снова поднимется, но будет вести себя спокойнее, чем прежде. После серии экспериментов с животными Черлетти решил пропустить ток через мозг одного из своих умалишенных пациентов. Разряд в 400 вольт не сделал больного приемлемым членом общества, но заметно снизил его агрессивность. Коллега Черлетти — доктор Лючио Бини предположил, что ток можно использовать вместо метразола, и вскоре революционная методика пошла в массы. Электрошок оказался еще дешевле, чем метразол, и поэтому врачи во всем мире стали отдавать ему предпочтение. Иногда электрошок действительно помогал — в случаях тяжелых депрессий и кататонии, но его применение довольно часто вело к частичной или полной потере памяти. Некоторым пациентам это даже нравилось.

Несколько раньше, в 1936 году, португалец Эгаш Мониш разработал метод, названный им лейкотомией. Нейрохирург проводил трепанацию черепа больного и рассекал белое вещество, соединяющее лобные доли с остальной частью мозга. Операция вела к необратимым изменениям личности больного, а порой приводила к тому, что он впадал в растительное состояние. И все же в 1949 году Мониш удостоился Нобелевской премии.

Если Мониш считал лейкотомию крайним средством в безнадежных случаях, когда пациент испытывает ужасные муки, то его американский почитатель Уолтер Фримен думал иначе. Вскоре после первой операции Мониша Фримен провел собственную лейкотомию, прорезав белое вещество у одной домохозяйки из Канзаса. После этого доктор решил поставить процедуру на поток. Лейкотомию он переименовал в лоботомию, а сам сделался первым и единственным хирургом, практикующим этот передовой метод лечения. Фримен рекламировал лоботомию как средство устранения "эмоциональной составляющей" из душевной болезни. И действительно, многие прооперированные больше не испытывали никаких эмоций.

За первые два месяца после успеха в Канзасе Уолтер Фримен и его ассистент Джеймс Уаттс провели 20 лоботомий, а к 1942 году они совершили более 200 операций. В 1941 году лоботомисты получили заказ своей мечты — их пригласили поработать в доме клана Кеннеди, который уже в те годы обладал немалым влиянием. У тогдашнего главы клана Джозефа Кеннеди была дочь Розмари, которая была на год моложе своего брата Джона — будущего президента США. 23-летняя Розмари была своенравной и порой довольно агрессивной. По ночам она частенько сбегала из католического пансиона, в котором училась, чтобы развлекаться в веселых компаниях. Одним словом, Розмари порочила репутацию семьи и рано или поздно должна была стать источником какого-нибудь скандала, который мог погубить политическое будущее клана. Фримен и Уаттс обещали Джозефу Кеннеди, что операция решит все проблемы, и слово сдержали.

Во время операции Розмари оставалась в сознании, а Фримен и Уаттс разговаривали с ней, копаясь в ее мозгу. Фримен просил ее читать "Отче наш" и петь "Боже, храни Америку", и она послушно читала и пела, пока не замолчала навсегда. С тех пор Розмари Кеннеди вела себя исключительно хорошо, как и подобает овощу. Она прожила до 2005 года, так и не узнав о трагической судьбе своих братьев. В 1958 году Джозеф Кеннеди писал директору клиники, в которую поместили его дочь: "Я очень благодарен вам за оказанную помощь. В конце концов, решение проблемы с Розмари сыграло важную роль в том, что все Кеннеди смогли дальше заниматься делом своей жизни". В общем, заказчик остался доволен даже таким результатом.

Фримен и Уаттс продолжили заниматься своим делом. В 1950-е годы Фримен разработал новый метод лоботомии, еще больше ускорявший и удешевлявший процесс. Он брал нож для колки льда, приставлял к кости глазной впадины, бил по рукоятке ножа молотком и, пробивая кость возле глаза, входил в мозг. Легкий поворот ножа, и лобные доли переставали причинять пациенту какое-либо беспокойство. Новая технология ужаснула Уаттса своей топорной простотой и жестокостью, и он вышел из дела. Зато удешевление операции сделало лоботомию доступной для масс. Фримен теперь брал всего $25 за процедуру. Он колесил по стране в автомобиле, который прозвал лоботомобилем, читал лекции, обучал персонал клиник своему искусству и, конечно же, пробивал черепа несчастных своим ножом для колки льда. Его карьера главного лоботомиста Америки завершилась в 1967 году. За это время Фримен успел поработать в 23 штатах, проведя порядка 3,4 тыс. операций.

Благодаря Фримену лоботомия в США одно время воспринималась чуть ли не как панацея от всех психических расстройств. С ее помощью лечили даже непослушных детей. Так, Говард Далли попал в руки Фримена в возрасте 12 лет. Ему повезло — он не стал овощем. Более того, впоследствии он написал книгу о своем детском опыте под названием "Моя лоботомия". После операции Далли не мог нормально учиться и продуктивно работать, многие годы не мог взять свою жизнь под контроль и чуть не спился.

С тех пор как Фримен завершил свою карьеру, в мире психиатрии многое изменилось. Варварские методы доктора Коттона давно осуждены и отошли в прошлое. Электрошок теперь применяют только в крайних случаях, когда другие методы не помогают, и только с согласия пациента, если он, конечно, способен принимать решения. К тому же обычно больным делают укол, расслабляющий мышцы, чтобы судороги не повредили кости. Лоботомию практически перестали применять с 1970-х годов. И все же в массовом сознании прочно укоренился страх перед психиатрическими клиниками, где люди оказываются один на один с медперсоналом, вооруженным последними достижениями медицины. На Западе с 1960-х годов развивается движение "антипсихиатрии", которое борется против смирительных рубашек и прочих символов классического Бедлама. Но пока люди продолжают сходить с ума, с ними приходится что-то делать.