В российский прокат вышел "Диктатор", очередной фильм Ларри Чарльза с Сашей Бароном Коэном, на этот раз — про потерявшегося в Нью-Йорке ближневосточного тирана. Специальный корреспондент ИД "Коммерсантъ" Олег Кашин попытался отнестись к фильму* как к политическому высказыванию, но не смог.
*После скандала с российскими рецензиями на "Железную леди", когда практически все ведущие кинокритики, как оказалось потом, отрецензировали пиратскую русскую версию картины с выдуманным какими-то шутниками переводом, очевидно, стоит уточнить, что автор смотрел "Диктатора" в русском переводе и надеется, что он соответствует оригиналу.
"Однако скоро стало ясно, что во многих странах события разворачиваются не по цивилизованному сценарию. Вместо утверждения демократии, вместо защиты прав меньшинства — выталкивание противника, переворот, когда доминирование одной силы сменяется еще более агрессивным доминированием другой. И как апофеоз — отвратительная сцена даже не средневековой, а какой-то первобытной расправы с М. Каддафи". Эта цитата из предвыборной статьи Владимира Путина — одно из множества косвенных доказательств огромной, несмотря на географическую удаленность, роли событий "арабской весны" в российской политике. Официальные лица не говорят об этом прямо, но то в речах ораторов на пропутинской Поклонной горе слово "Ливия" прозвучит чаще, чем слово "Россия", то в комментариях федеральных телеканалов о Болотной площади вместо слова "майдан" промелькнет слово "Тахрир", то в лагере оппозиционеров на Чистых Прудах соберет аншлаг лекция местного международника о свержении Мубарака в Египте. Голливудский кинофильм, вдохновленный "арабской весной",— это не шоу-бизнес, это политика, и в России, очевидно, его будут смотреть именно как политическое кино. Митинги на площадях, революции, полицейские водометы, споры о демократии и диктатуре — это у нас сейчас модно.
Правда, с политической точки зрения это кино совершенно провальное, и, судя по посвящению — "Светлой памяти Ким Чен Ира",— Ларри Чарльз и Саша Барон Коэн и сами почувствовали, что что-то не так. Без посвящения Ким Чен Иру история воспринимается слишком однозначно: выдуманная Вадия, в которой происходит действие "Диктатора", слишком похожа на Ливию, а адмирал-генерал Аладин, которого играет Саша Барон Коэн, слишком похож на Муамара Каддафи. Саша-барон-коэновская сатира — жанр злободневный, сиюминутный. Успели бы создатели "Диктатора" выпустить свое произведение при жизни Каддафи, все бы сравнивали этого "Диктатора" с чаплинским. А сейчас если и сравнивать, то не в пользу наших современников: Чаплин издевался над живым и страшным Гитлером, а Коэн — над несчастной жертвой "даже не средневековой, а какой-то первобытной расправы", и это уже не шутовская смелость, а какая-то пошлятина — что-то вроде нашистского стрит-арта в Москве, когда объектами издевательств уличных художников становился то отставленный и уже безобидный Лужков, то изгнанный из "Правого дела" Прохоров. Поэтому упоминание Ким Чен Ира — это, наверное, что-то вроде подсказки, чтобы зритель не зацикливался на Каддафи и ближневосточных персонажах, а представил на месте главного героя фильма любого другого диктатора из тех, что еще остались на свете.
Российскому зрителю в этом смысле будет проще. Ближневосточные пейзажи вполне похожи на кавказские, а золотые пистолеты, позолоченные Hammer и бесконечной длины кортежи из одних только Porsche — мы это видели и не в кино. Ну а сцена, в которой Меган Фокс, демонстрируя недюжинную самоиронию, играет саму себя (прилетела усладить диктатора за гонорар, но без ночевки, и диктатор потом спит один, обнимая гигантскую позолоченную подушку), выглядит прямой цитатой из прошлогоднего скандала с актрисой Хилари Суонк. После критики правозащитников ей пришлось отдать на благотворительность гонорар за выступление на празднике в Грозном и пообещать больше туда не ездить.
Все неприятные ассоциации с Ливией бесследно исчезают, если смотреть "Диктатора" с этой точки зрения. Сама по себе политическая составляющая до неприличия беззуба, а без нее "Диктатор", вероятно, самый большой компромисс Саши Барона Коэна с мейнстримом, на высмеивании которого он когда-то и прославился. Даже кусок дерьма, падающий с неба на случайную прохожую, в "Диктаторе" не задерживается в кадре и на четверть секунды.
Сюжет "Принца и нищего" неисчерпаем только в том случае, если и в мире принца, и в мире нищего добро и зло перемешаны в неоднозначных пропорциях. А когда мир принца — это хоть и карикатурная, но все равно ужасная диктатура, а мир нищего — современный Нью-Йорк, наверное, нельзя не сорваться в глупую советскую кинокомедию, что-то вроде "Человека ниоткуда" Эльдара Рязанова. Лишившись власти, одежды и даже бороды, адмирал-генерал Аладин превращается в милого дикаря, который хоть и ведет себя как дикарь (топчет органический огород, лапает феминистку, обзывает негра Кинг-Конгом, а безрукую женщину — капитаном Крюком), но понятно же, что это дело времени: коллектив и общество научат его жить, любить, работать, уважать меньшинства и даже мастурбировать. Конфликт хорошего с лучшим заканчивается известно как, и как только героя принимают за вадийского диссидента и политбеженца и он делается хорошим, сюжет становится на рельсы соцреализма и не сходит с них до самого финала, в котором — и это, наверное, самая натужная и при этом самая политически острая шутка "Диктатора" — герой Саши Барона Коэна произносит речь о преимуществах диктатуры, перечисляя в ней все популярные язвы современного Запада вплоть до главного лозунга оккупантов Уолл-стрит по поводу 99% людей, обкрадываемых финансовыми воротилами.
Наверное, это единственно возможный путь для любого успешного контркультурщика. Когда-то съемки фильмов с Бароном Коэном прерывала вызываемая фрустрированными обывателями полиция, но времена пощечин общественному вкусу для бывшего Бората остались позади. В роли Аладина — уже не Борат, а герой второго плана из "Суини Тодда" и "Хранителя времени", популярный актер, о котором неумелые биографы пишут, что любое его появление на экране вызывает у зрителя улыбку. И он это сам понимает и ничего не может с этим сделать, и в итоге получается просто комедия — смешная, добродушная, хорошая, с обязательными, чтобы зритель ничего не пропустил, пустотами после каждой шутки. Когда вышел "Борат", кто-то из российских критиков написал, что "Тупой и еще тупее" братьев Фаррелли куда остроумнее. Прошло шесть лет, Саша Барон Коэн исправился и теперь, вероятно, победил в соревновании с создателями "Тупого". Другое дело, что вряд ли он хотел с ними соревноваться, но, кажется, ничего другого ему не оставалось. "Я переосмыслил свою жизнь, как в "Ешь, молись, люби"",— говорит диктатор, а кажется, будто это Саша Барон Коэн говорит о себе.