Возвращение внутреннего врага

"Прометей" — имя фильма под стать самому Ридли Скотту, режиссеру не то что мифологического, а хтонического темперамента, то есть певцу — в своих лучших работах — темных, первородных, хаотических энергий, дочеловеческих и нечеловеческих. Именно эти энергии заставляли двух наполеоновских офицеров, презрев все на свете, от устава до судьбы Империи, раз за разом сходиться в поединке ("Дуэлянты", 1977). Солдатку Джейн — изничтожать свою женскую сущность ("Солдат Джейн", 1997). Опального римского полководца — лелеять месть ("Гладиатор", 2000). Американских морпехов и сомалийских ополченцев — захлебываться кровью на руинах Могадишо ("Падение "Черного ястреба"", 2001).

"Прометей" — имя космического корабля, устремляющегося, повинуясь "приглашению" инопланетных прародителей жизни на Земле, зашифрованному в доисторических африканских, ацтекских, шумерских пиктограммах, к системе Дзета Сетки. Именно туда, где космический рудовоз "Ностромо" принял (а по отношению ко времени "Прометея" — еще примет) то, что показалось экипажу просто сигналом бедствия, но оказалось предупреждением об опасности, и заполучил в результате на борт мерзостных ксеноморфов — лицехватов и грудоломов, дарящих жизнь склизким "чужим" и смерть — человечеству.

Фильм "Прометей" — приквел "Чужого" (1979), возведшего Скотта в ранг императора кинофантастики, но приквел, судя по словам режиссера, необычный. Отсылки собственно к экранной саге о лейтенанте Рипли прочитываются лишь в последних семи минутах фильма. Остальное — если суммировать высказывания режиссера — поиски ответа на вопрос не столько о том, откуда взялись "чужие", сколько, если вспомнить название картины Поля Гогена,— "Кто мы? Откуда мы? Куда мы идем?".

У самого Скотта, если он, конечно, не шутит, ответ на два первых вопроса готов. Какие могут быть сомнения, если "и НАСА, и Ватикан" сходятся в том, что зарождение жизни на Земле было невозможно без внешнего толчка, сиречь вмешательства постороннего разума. "Чужого" разума. И, судя по доступному синопсису фильма, люди сами виноваты в том, что контакт с этим вполне дружелюбным разумом обернулся апокалипсисом. Ответ на третий вопрос, таким образом, сам собой разумеется. "Куда?" — "В никуда".

НАСА и Ватикан — институты, символизирующие два столпа культуры: разум и веру. Именно о них, точнее говоря, "о богах и инженерах", Скотт снял свой фильм. О богах, подобно инженерам, конструирующих вселенную, и об инженерах, возомнивших себя богами. О людях и андроидах. О прародителях и их неблагодарном выводке.

Но Скотт, что бы он там ни думал о рождении жизни на Земле, прежде всего режиссер. И "Прометей" может рассматриваться как приквел не только к саге о "чужих", но и к целому направлению экранной фантастики, которое можно приблизительно определить как кино о "тайном вторжении", или, если апеллировать к шедевру Дона Сигела (1956), переснятому Филом Кауфманом (1978) и Абелем Феррарой (1993), кино о "вторжении похитителей тел". Ведь "чужие" — не что иное, как посторонняя сила, овладевающая человеческим телом. Твое тело еще может какое-то время двигаться, разговаривать и есть — ух, как есть! — отложенные в теле яйца требуют прокорма. Но это уже не "ты", а "оно".

Жанр, совместивший мотивы вампиризма и чудовищного рождения, страх перед "красным" вторжением в патриархальную Америку, а затем и страх перед ставшим близким, но от того не менее опасным космосом — один из самых (без дураков) страшных жанров фантастического кино. В связи с "Прометеем" уместно припомнить его генеалогию. В фильме Джека Арнольда "Это пришло из другого пространства" (1953), поставленном по Рею Брэдбери, и во "Вторжении похитителей тел" Сигела вторжение происходило еще исподтишка. Просто обитатели городка на краю аризонской пустыни начинали после приземления в окрестностях космического корабля вести себя как-то не так. Мальчик, отшатнувшись от женщины, бежал по дороге с криком: "Это не моя мама!"... Герой фильма Роджера Кормана "Завладев миром" (1956) еще строил иллюзии насчет возможного благотворного эффекта подчинения человечества "чужому" разуму. Но герой Сигела впервые заглядывал в лабораторию "чужих": обнаруживал в доме своего друга отвратительные стручки, один из которых, лежащий на бильярдном столе, представлял собой наполовину готовую копию соседа Джека. А сам Джек с беспомощным ужасом смотрел на "это". Тягостная физиология саги о "чужом" восходит именно к этому, переломному в мировой кинофантастике эпизоду.

Дальше — больше: последующие версии "тайного вторжения" предвосхищали "Чужого" по количеству крови и слизи. В "Эксперименте Квотермасса" (1955) Вэла Геста единственный уцелевший член экипажа космического корабля, в теле которого обжился "чужой", мутировал в кровохлеба, терроризирующего ночной Лондон, абсорбирующего в себя любую органическую материю и рассеивающего вокруг гадкие споры инопланетных чудищ. Совсем как в "Чужом", вынашивал внутри себя эмбрион монстра умерший и якобы воскресший космонавт в "Ночи кровавой твари" (1958) Бернарда Ковальски.

Но на долгое время тема "тайного вторжения" заглохла или эмигрировала в такое признанное экранное "гетто", как итальянское жанровое кино ("Ужас в космосе" Марио Бава, 1965). "Чужой" Скотта дал ей новый импульс. Джон Карпентер переделал (1982) на свой лад "Нечто" Кристиана Ниби (1951), прибавив размороженному полярниками пришельцу, помимо неистребимой мощи, свойство переселяться в тела людей и собак. А Джек Шольдер снял одну из самых адреналиново-наглых вариаций на тему — "Скрытый враг" (1987).

Затем наступила новая пауза. Человечество вернулось к иным, более привычным и менее тревожащим страхам: старым добрым вампирам, зомби. Но визионер Ридли Скотт может взбудоражить это готическое болото, раскрыв людям глаза на самую большую опасность — опасность перестать быть самими собой.