Премьера кино
Самый внушительный летний блокбастер — "Прометей" — возращение Ридли Скотта к жанру научной фантастики, заброшенному им после "Бегущего по лезвию бритвы" 1982 года. "Прометей" задумывался как приквел "Чужого", но потом продюсеры решили слово "приквел" не подчеркивать, видимо, в надежде на продолжение, если "Прометей" хорошо пойдет. Пойти должен неплохо, получше, чем одноименный космический корабль, за героической гибелью которого наблюдала ЛИДИЯ МАСЛОВА.
В "Чужом" гибель шести из семи членов экипажа коммерческого буксира "Ностромо" выглядела трагической случайностью — самые прозорливые из персонажей изначально опасались, что не стоит отклоняться от пути домой и реагировать на сигнал с нехорошей планеты, служащей инкубатором для ксеноморфов, чье структурное совершенство не уступает их агрессивности. В "Прометее" немного иначе: люди, за последние 30 лет сильно продвинув технический прогресс, стали самоувереннее и напористее в качестве "покорителей Вселенной", в своем бестактном желании получить ответы на все вопросы, разгадать все тайны мироздания. И в каком-то смысле "Прометей" — это фильм о том, как люди потеряли страх (подобно одноименному древнегреческому титану, решившему уравнять смертных с богами путем хищения огня), и неплохо бы им вернуть хотя бы часть этого страха для их же собственной пользы.
Бесстрашная героиня "Прометея" (Нуми Рапас), девушка-доктор, которая носит на шее подаренный отцом и принципиальный для идеологии фильма крестик, ничуть не напоминает пилота Эллен Рипли — объединяет их только содержание и интонация финального рапорта о том, кто в итоге выжил из всего экипажа. Если Рипли во время заварухи на "Ностромо" до последнего спасала рыжего котика, то героиня Нуми Рапас готова свою и чужую жизнь отдать за науку: обнаружив на шотландском острове наскальные рисунки 35-тысячелетней давности, она наивно воспринимает их как приглашение познакомиться с теми, кто создал людей (примерно так же пассажиры "Ностромо" неправильно поняли донесшийся до них сигнал с неизвестной планеты, не расслышав в нем предупреждение). В компании с коллегой и бойфрендом дарвинистской ориентации (Логан Маршалл-Грин) они разводят какую-то корпорацию на финансирование экспедиции в "колыбель человечества", и вот уже несколько жизнерадостных, не подозревающих никакого подвоха молодых мужчин прыгают по инопланетным ландшафтам дивной компьютерной красоты с предпраздничным гиканьем: "Рождество, я хочу открыть подарки!"
Основным подарком становится множество гигантских трупов, похожих на того звездного пилота, которого с проломленной грудной клеткой обнаружили когда-то на планете LV-426 члены экипажа "Ностромо". Космический корабль, имеющий форму не то подковы, не то сиденья от унитаза, тоже узнаваем с первого взгляда, так что в некоторых принципиальных, самых запоминающихся, в том числе и визуально, моментах "Прометей" прекрасно выполняет функции приквела "Чужого" (а также и ремейка), будучи при этом фильмом третьего тысячелетия, с несколькими неизбежными драматургическими последствиями переориентации развлекательного кино на самых маленьких. Например, в "Прометее" не получается обойтись совсем без секса, как прекрасно получалось в "Чужом", так что теперь алиены передаются от одного человеческого организма к другому еще и половым путем, хотя между героиней и ее бойфрендом особой химии не наблюдается, и все эти постельные разговоры типа "Ты самый удивительный человек из всех, кого я знаю" выглядят уступкой современным жанровым конвенциям.
Ридли Скотт, прекрасно понимая, в чем он уступает массовому вкусу, и понимая, в чем и насколько этот вкус испортился со времен "Чужого", вставляет в фильм также шуточный флирт между чернокожим капитаном "Прометея" (Идрис Эльба) и сексапильной блондинкой, надзирательницей (Шарлиз Терон) из корпорации, давшей деньги на экспедицию,— эта снежная королева живет в отдельном изолированном модуле, с роялем, бумажными книгами, земными видами в окне и пьет из стакана чистую водку. Она первая просыпается от двухлетнего анабиоза, в котором обитатели "Прометея" коротают дорогу к нужной планете, и сразу бросается отжиматься, в то время как остальные астронавты после выхода из стазиса долго кашляют и борются с тошнотой. Однако главный сверхчеловек в "Прометее" и самый выразительный его персонаж — робот-андроид (Майкл Фассбендер, осыпанный восторгами англоязычной прессы), участвующий в самой красивой и символичной сцене — когда безупречное человекообразное существо стоит в центре трехмерного планетария, созданного праотцами человечества, и держит в руках небольшой светящийся шарик в виде Земли. Трудно представить подобную декоративную сцену в старом "Чужом", где персонажи тупо (ну или кто как умеет) боролись за выживание, не имея времени воздавать символические инсталляции. Теперь же, наоборот, трудно представить без таких высокохудожественных кадров "Прометея", чьи персонажи не столько хотят выжить, сколько решают научно-исследовательские задачи, а главное — философские вопросы, и если первые еще худо-бедно разрешимы, то вторые упираются в единственно верное решение: надеть на шею крестик, еле уцелевший в схватке с чужими, и продолжать верить в то, чего ты не можешь знать.