В тот самый момент, когда в День России президент говорил в Кремле о том, что дискуссии — это нормальная общественная практика, в Москве проходил марш вышедших подискутировать с властью людей. Наш автор размышляет, кому было полезно шествие и надо ли бежать за революционерами
"Ну, побродили по бульварам,— говорят умные люди.— Толку-то что?" И правда, прямого вещественного навара нет. И вряд ли будет. Никто в отставку не подаст, в воровстве не признается и не пойдет с веригами по Руси, отмаливая избиркомовские фальсификационные грехи.
Толк сугубо косвенный, нематериальный. И, на мой взгляд, для нашей логоцентрической цивилизации самый важный. Называется социальным опытом. Хотя его от души презирают пламенные ниспровергатели режима. Зачем им?! Все и так ясно — трясти надо!
Речь не об опыте митингующих, а об опыте наблюдающих. Их больше, и они не такие пламенно-продвинутые. У них другой опыт и другое миропонимание. За это торопливые огнепоклонники называют их "быдлом", "анчоусами", "инертной массой" и прочими обидными кличками.
В самом узком и частном смысле это, например, полицейские, которые оказались на проспект Сахарова поневоле. Лишний раз убедились, что людей было заведомо больше 50 тысяч. А начальство говорит — 15. Ни одного пьяного, агрессивного или разговаривающего по-английски. Бутылок не бросают, матом не ругаются. Для бойцов, привыкших иметь дело с футбольными фанатами, странный контраст.
В более широком и общем смысле страна тоже в недоумении. Половина населения не чужда интернета, новость, как вода, дырочку найдет. Предвзятость официального ТВ скорее подогревает, чем гасит интерес, не так уж важно, в позитивном или негативном контексте. К тому же у взрослой и мыслящей категории граждан быстро возрождается навык читать между строк и думать о том, чего не было.
Не было, в частности, контрмитингов на Поклонной. Не приехали и долгожданные мужики с "Уралвагонзавода". По телевизору разъясняли, что протест захлебывается, но на Сахарова народу было очевидно больше, чем на Арбате и на Болотной, а на щиты никто не бросался. Может, офисный хомяк, когда его специально не дразнят, к экстремизму не склонен?
Признаюсь, когда расходились с митинга, на душе было неспокойно. Вот где-нибудь в переулочках случайно подвернувшаяся группа спортивных молодых людей случайно сцепится с удалыми анархистами-антифашистами. И случайно оказавшиеся рядом латники анархистов по-быстрому заметут. А спортивные молодые люди, известное дело, испарятся. Этих же оставят в каталажке.
Но, слава богу, обошлось. Тоже важный социальный опыт: во власти есть договороспособные люди. И среди организаторов тоже. А главное — граждане на практике убедились, как просто и гнусно подобные штучки организуются. И теперь строго держат себя в руках. Десятки тысяч понимающих людей — это, доложу я вам, весьма необычное для России зрелище.
Поскольку это реальная жизнь, а не теоретические изыски, опыт осваивается быстро. Просачивается даже туда, где с умной теорией еще лет сто нечего делать. Тысячи сограждан, побывавших наблюдателями на парламентских выборах, за один день узнали об устройстве родного государства больше, чем за три семестра обществоведения.
Но, для того чтобы граждан раззадорить, подоспели обыски. Особенно удивительный у Ксении Собчак. С каких это пор у лиц, приглашенных в качестве свидетелей, стало принято проводить обыски, изымать личные накопления, паспорт, подвергать дензнаки проверке на подлинность и таким образом тормозить начатый ремонт или отменять запланированные поездки? По закону предполагается, что такие меры к своим заблудшим гражданам государство может принимать лишь по решению суда и лишь с момента, когда они из статуса свидетелей перешли в статус обвиняемых.
То есть понятно, конечно, но если руководствоваться не действующими законами РФ, а классовым чутьем и революционным правосознанием.
Неужели теперь органы могут войти в дом к любому, на кого указывает их чутье, забрать паспорт и сомнительные сбережения? Допустим, нам не привыкать: честному человеку бояться нечего, правда? Жаль, конечно, что нас даром тревожили разговорами про борьбу с правовым нигилизмом. С другой стороны, бесценный опыт суверенной демократии. Если ведешь себя правильно, занимаешь активную жизненную позицию на ТВ-экране, то давай, греби со своих корпоративных мальчишников столько экономического суверенитета, сколько сможешь унести. А вот если дуришь и позиция твоя неправильная, то, прости уж, dura lex...
Теперь что будет дальше. Социальный опыт вещь обоюдная, но асимметричная. Власть, на практике убедившись, что московских хомяков добром в нору не загонишь, стоит на развилке: ужесточать ситуацию либо нащупывать компромисс. Прямых репрессий никто не хочет (желающих сидеть в одном вольере с Лукашенко под табличкой "последний диктатор Европы" нет). Значит, скорее всего, политика будет двуслойной. С одной стороны, будут рассказывать о "безусловной ценности эволюционного и поступательного развития", "накопленном потенциале стабильности" и "постоянном диалоге с обществом". С другой, в индивидуальном порядке разбираться с оппозиционерами. Стараясь, впрочем, не слишком вылезать за рамки. Потому что, черт возьми, есть еще и Страсбургский суд. Это счастливчику из Минска на него плевать, а мы бумаги подписали.
Массовые митинги и массовый контроль волонтеров за избирательным процессом вынуждают власть аккуратно вести себя по двум направлениям.
Во-первых, снижать масштаб самых грубых нарушений при подсчете: население набралось опыта и уже чисто технически нельзя приписать себе необходимое число голосов. Выборы становятся не то чтобы более чистыми. Скорее, менее грязными. Об этом стали больше и разнообразнее писать. Отсюда, кстати, ощущение, что фальсификат зашкаливает. Не совсем так. Скорее, тот уровень грязи, который раньше казался приемлемым, с накоплением социального опыта вдруг стал невыносим. Частично выход на улицы и результат этого. Люди хотят мирно обозначить пределы допустимого.
Во-вторых, учитывая эти явные перемены, политтехнологи уже прямо говорят, что осенью перед единым днем голосования партии власти придется вступать в коалиции и искать какие-то компромиссные решения с "системной" (некоторые неохотно упоминают и "внесистемную") оппозицией.
Условия компромисса, понятно, определяются в том числе и масштабом уличного брожения. Если бы манифестанты сидели по кухням и злословили — можно было бы не обращать внимания. Если бы волонтеры не прикрывали существенную часть избирательных участков — можно было бы и дальше рисовать победные сводки.
Собственно, только так и развивается реальная, а не суверенная демократия. Что у нас, что в Европе. Просто там на 100-200 лет дольше. Если смирно сидеть на хвосте и ждать справедливости, она не придет никогда.
Как и где пробовать — вот в чем вопрос. Огнедышащим буревестникам очевидно, что надо брать почту, телеграф и вокзалы. А другим гражданам — нет, совсем не очевидно. На хрена им телеграф и что делать с почтой? Они люди не пафосные, им важнее не светлое глобальное будущее, а приземленное настоящее. Не хотят они завоевывать весь мир. В частности, потому что им уже есть что терять. И слава богу.
Люди выходят на улицу не ради светлых идеалов где-то там, далеко. А ради своих понятных интересов здесь и сегодня. Чтобы не вламывались в частное жилье, чтобы не беспредельничали на дороге, не вымогали взятки и честно считали голоса. Сам о себе не позаботишься — никто не позаботится.
Выходить на улицу с мирным протестом. И на выборы с контролем. Это законно, а значит, правильно. А что касается баррикад и революций — то это все от счастливой молодости. В счастливой молодости трудно разобраться, что тобой движет — желание решить проблему или просто зло сорвать. Зло сорвать легко, дотянувшись кулаком. Правда, и самому по дороге есть шанс неплохо огрести.
Но вне зависимости от того, кто больше огреб, проблема таким образом не решается. (Если, конечно, не считать проблемой избыток адреналина.) Все остальное в скучном взрослом мире определяется скучными шкурными интересами скучных шкурных элитных групп. На них не надавишь — не получишь. Но давить надо мирно и в рамках закона. В стране действительно есть разные силы, которых волнует одно и то же: стабильность и будущее России.