"Производить налеты группами по 8-10 самолетов"

6 февраля 1942 года нарком ВМФ СССР адмирал Кузнецов предложил Сталину создать авиачасть, предназначенную для бомбардировки японских городов, и получил его согласие. Обозреватель "Власти" Евгений Жирнов выяснил подробности этой забытой истории.

"Было бы гораздо лучше, если бы Япония напала на СССР"

"Новый, 1942 год,— вспоминал нарком военно-морского флота адмирал Кузнецов,— я встречал в своей квартире на улице Серафимовича. Прилетела из Куйбышева моя жена, и мы решили скромно отметить праздник. В последнюю минуту заехал командующий ВВС Красной Армии П. Ф. Жигарев, наш старый знакомый. "Позвоним товарищу Сталину!" — предложил Павел Федорович. "Позвоним'". Я набрал номер и не без волнения стал ждать ответа".

Адмирал волновался совершенно напрасно. Заведующий секретариатом Сталина Александр Поскребышев быстро соединил его с верховным главнокомандующим, который, выслушав поздравления, в ответ поздравил командующих авиацией и флотом.

"Настроение у него,— писал Кузнецов,— в это время было хорошее. Фашисты были отброшены от Москвы. В заявлении специальному представителю президента США Г. Гопкинсу И. В. Сталин определил этот факт как начало коренного поворота в ходе войны".

Кроме успешного контрудара под Москвой на улучшение настроения Сталина не могло не повлиять и другое важнейшее событие, происшедшее 7 декабря 1941 года,— нападение японцев на американскую базу Перл-Харбор. То, что из двух направлений возможного удара — на советский Дальний Восток или на юг — Япония выбрала второе, открывало широкие перспективы. У советского руководства высвободились армейские резервы, и переброска свежих дивизий с дальневосточного направления, переставшего быть особо опасным, помогла выиграть битву под Москвой. Но, главное, появилась возможность маневра в отношениях с союзниками и Японией.

Уже 20 декабря 1941 года прибывший в Москву британский министр иностранных дел Энтони Иден во время переговоров со Сталиным поднял вопрос об участии СССР в войне с Японией.

"Далее,— говорилось в записи беседы,— Иден поставил вопрос о Дальнем Востоке. Ввиду серьезности создавшегося там положения он просил тов. Сталина сказать, может ли и когда Англия рассчитывать на известную помощь ей против Японии. Иден понимает, что такая помощь в настоящий момент для нас едва ли мыслима. Но как будет обстоять дело, например, весной? Тов. Сталин ответил, что если СССР объявил бы войну Японии, то ему пришлось бы вести настоящую, серьезную войну на суше, на море и в воздухе. Это ведь не то, что декларация войны, которую Японии могли бы объявить Бельгия или Греция. Стало быть, советское правительство должно тщательно учитывать свои возможности и силы. В настоящий момент СССР еще не готов для войны с Японией. Значительное количество наших дальневосточных войск в последнее время было переброшено на Западный фронт".

Однако, как следовало из дальнейших слов Сталина, его предыдущие высказывания не означали полного и безоговорочного отказа союзникам:

"Сейчас на Дальнем Востоке формируются новые силы, но потребуется еще не меньше четырех месяцев, прежде чем СССР будет надлежащим образом подготовлен в этих районах. Тов. Сталин полагает, что было бы гораздо лучше, если бы Япония напала на СССР. Это создало бы более благоприятную политическую и психологическую атмосферу в нашей стране. Война оборонного характера была бы более популярна и создала бы монолитное единство в рядах советского народа. Лучшей иллюстрацией тому является война СССР против гитлеровской агрессии. Тов. Сталин полагает, что нападение Японии на СССР возможно и даже вероятно, если немцы начнут терпеть поражения на фронте. Тогда Гитлер пустит в ход все средства нажима для того, чтобы вовлечь Японию в войну с СССР".

Некоторое время Иден продолжал настаивать на своем:

"Иден высказал опасения, что японцы в Восточной Азии смогут применить чисто гитлеровскую тактику — бить врагов поодиночке: сначала покончить с Англией, а потом напасть на Советский Союз. Тов. Сталин возразил, что Англия не одна воюет против Японии. Вместе с ней воюют Китай, Голландская Индия и США".

Так что в итоге британскому союзнику пришлось довольствоваться тем, что уже было сказано:

"Иден поблагодарил тов. Сталина за его готовность вернуться к дальневосточному вопросу через несколько месяцев".

"Взяты в плен и уничтожены"

Американцев куда больше тревожил другой аспект участия СССР в войне с Японией — экономический. Ведь на Северном Сахалине (оставшимся русским, в отличие от Южного, переданного Японии после Русско-японской войны) действовали японские концессии по добыче угля и нефти, без которых не мог обходиться японский императорский флот. А в территориальных водах СССР японские рыбаки ловили рыбу и морепродукты, которыми снабжалось не только население Японии, но и ее вооруженные силы. Причем то, что такое партнерство навязано советской стороне, служило довольно слабым утешением для союзников по антигитлеровской коалиции.

Своим появлением топливные концессии были обязаны "николаевскому инциденту", случившемуся во время Гражданской войны. В январе 1920 года к порту Николаевск в устье Амура, где находились малочисленные части белогвардейцев и высадившиеся "для охраны японских интересов и граждан" японские части, подошли красные партизаны под командованием анархиста Якова Тряпицына. Партизаны имели подавляющее превосходство сил — 4 тыс. бойцов против нескольких сотен белогвардейцев и японских пехотинцев, однако в бой вступать не стали и осадили город.

"28 февраля того же года,— писал известный историк-японист Кирилл Черевко,— вслед за соглашением о капитуляции белогвардейцев было заключено соглашение "О мире и дружбе японцев и русских". После этого партизаны вошли в город, уничтожили всех сдавшихся в плен белогвардейцев и потребовали от японцев разоружиться. Последние отказались, напали на штаб партизан и ранили Тряпицына. И в ответ на это 12 марта 1920 г. партизаны подвергли сильному обстрелу нападавших японцев, японское консульство и бараки, занятые японскими войсками. Более 850 японских военнослужащих и японских гражданских лиц были взяты в плен и уничтожены. Погибли также японский консул Исида и 184 женщины, находившиеся в японском консульстве, сгоревшем в результате артиллерийского обстрела партизан. При приближении японской военной эскадры Тряпицын приказал не только расстрелять упомянутых выше японских военнопленных и белогвардейцев, но и всех тех жителей города, которые отказались уйти с ним из Николаевска, а затем сжег город. За эти действия местный народный суд 9 июля 1920 г. приговорил в деревне Керби Тряпицына и других руководителей отряда партизан-анархистов к расстрелу".

Японцы незамедлительно воспользовались "николаевским инцидентом" для обеспечения своей бедной ресурсами страны надежными источниками топлива и рыбы:

"Воспользовавшись этим инцидентом, 31 марта 1920 г. правительство Японии отказалось от эвакуации своих войск с российского Дальнего Востока. В качестве акта возмездия под предлогом защиты служащих японской нефтяной компании "Хокусинкай" ее войска оккупировали в июне 1920 г. Северный Сахалин. Опубликовав 3 июля 1920 г. декларацию об этих событиях, Япония заявила, что ее войска не будут выведены с Северного Сахалина до тех пор, пока Россия не признает своей полной ответственности за гибель японцев в Николаевске... Сразу же после заявления японские войска захватили также Приморье и Приамурье. Оккупированные ими районы были превращены в базу для нападения на Камчатку, где японцы захватили к 1922 году 93% всех рыболовных участков. На Сахалине же они стремились овладеть запасами нефти и угля".

"Слухи эти неверны"

Советское правительство, не имевшее сил и средств для ведения войны с Японией, пыталось маневрировать, то создав буферную и якобы независимую от Москвы Дальневосточную республику, то проводя переговоры о передаче нефтяных залежей Северного Сахалина в долгосрочную концессию американским предпринимателям. Расчет строился на том, что американцы, получив месторождения на самых льготных условиях, заставят японцев уйти. Но Соединенные Штаты в тот момент не захотели вмешиваться в сахалинский конфликт.

Затем в Японии возникла идея о покупке Северного Сахалина, и несколько лет стороны торговались, но так и не сошлись в цене. В 1925 году в итоге все закончилось передачей нефтяных и угольных месторождений в концессию Японии до 1970 года и письменными извинениями советской стороны за "николаевский инцидент".

Конфликт вокруг рыбных промыслов в советских территориальных водах после изнурительных переговоров завершился в 1928 году подписанием рыболовной конвенции, по которой японцы получили право ловить практически что угодно и где угодно, за исключением некоторых бухт и заливов. Правда, участки требовалось получать в ходе публичных торгов, в которых могли участвовать и советские организации. Однако поскольку таких организаций насчитывалось немного, японская сторона согласилась на это ограничение.

Советские власти пытались сделать все возможное для того, чтобы освободиться от непрошеных гостей. По мере укрепления советских военно-морских сил на Дальнем Востоке усиливался контроль за японскими рыболовецкими компаниями. А местное руководство на Северном Сахалине прикладывало немало усилий к тому, чтобы затруднить работу японских концессий и сделать жизнь их сотрудников, мягко говоря, очень непростой. К примеру, искусственно создавались препятствия для доставки концессионерам лекарств и прочих крайне необходимых товаров. Но, как оказалось, ресурсы для японцев были превыше всего, и они стойко переносили все трудности.

Шанс на решение вопроса появился весной 1941 года, когда проезжавший через Москву в Берлин министр иностранных дел Японии Есукэ Мацуока предложил советскому руководству подписать пакт о нейтралитете. Когда Мацуока вернулся в Москву, удалось достичь соглашения по всем вопросам. За рамки главного договора, в отдельную декларацию, вынесли вопрос о нерушимости границ подконтрольной СССР Монголии и созданного японцами в захваченной ими Маньчжурии государства Маньчжоу-Го. А также договорились путем обмена письмами при заключении пакта разрешить договор о концессиях. Правда, Сталин и Мацуока поспорили о сроке ликвидации концессий. Первый настаивал на двух-трех месяцах, а второй — на формулировке "в течение нескольких месяцев". В конце концов, само согласие японской стороны на уход с Северного Сахалина стоило того, чтобы подождать, и Сталин согласился на срок в шесть месяцев.

13 апреля 1941 года пакт был подписан и состоялся обмен письмами. В качестве компенсации за ликвидацию концессий Сталин обещал подумать о поставке в Японию 100 тыс. тонн нефти. Вот только письма, как оказалось, стоили меньше бумаги, на которой были написаны. В июле 1941-го Мацуока остался не у дел, советской стороне объявили, что письма были его личной инициативой, а содержащиеся в них обязательства японское правительство выполнять не будет.

Однако после нападения Японии на Перл-Харбор ситуация существенно изменилась. Американцев волновали не только японские нефтяные ресурсы, но и советско-японская рыболовная конвенция 1928 года. Они не раз спрашивали, не собирается ли СССР перекрыть японцам доступ к важнейшему продовольственному ресурсу. К примеру, в записи беседы первого заместителя наркома иностранных дел СССР Андрея Вышинского с временным поверенным в делах Соединенных Штатов в СССР Уолтером Торстоном, проходившей 25 февраля 1942 года в Куйбышеве, куда эвакуировали дипкорпус из Москвы, говорилось:

"Сегодня в 18 часов я принял Торстона, который, сославшись на то, что в дипломатическом корпусе в Куйбышеве упорно циркулируют слухи о том, что между СССР и Японией уже достигнуто соглашение по вопросу о рыболовной конвенции, просил меня проинформировать его о том, каково положение в действительности. Я ответил Торстону, что слухи эти неверны".

Кроме того, американцы много раз просили передать им карты или хотя бы карандашные схемы японских рыболовных участков в советских водах, очевидно, чтобы предпринять какие-то действия для воспрепятствования добыче.

В такой ситуации можно было рассчитывать на то, что союзники поддержат любые усилия СССР, включая военные, если с их помощью Япония лишится важнейших источников сырья и продовольствия.

"С целью разрушения объектов, баз"

Скорее всего, адмирал Кузнецов знал обо всех этих обстоятельствах, об обещании Сталина "вернуться к дальневосточному вопросу через несколько месяцев" и о преимуществах, которые давало нападение японцев. Ведь как нарком военно-морского флота он участвовал в совещаниях самого высокого уровня и в переговорах с союзниками. Так что его доклад Сталину, написанный 6 февраля 1942 года, выглядел вполне дельно:

"В случае выступления Японии против СССР огромное значение на ход войны будут иметь действия нашей авиации против политических и промышленных центров Японии. Судя по японской печати и разведывательным данным, этот вопрос сильно тревожит общественные круги и государственных деятелей Японии.

С наших аэродромов, расположенных в районе Владивостока, используя метеорологические условия, темное время суток и т. д., возможно использовать наши дальние бомбардировщики (ДБ-3ф), радиус действия которых перекрывает основные политические и промышленные центры Японских островов (Токио, Иокосука, Нагоя, Осака, Кобе, Киото, Модзи).

Опыт бомбардировки Берлина с острова Эзель, через Балтийское море, показывает, что для выполнения таких специфических операций требуется специально подготовленная часть с отобранным личным составом и целеустремленной боевой подготовкой.

Характер операции при длительных перелетах над морем, необходимость метеообеспечения и связи с кораблями, а также наличие наиболее выдвинутых аэродромов в составе ТОФ требуют, чтобы операции возглавлялись Командованием Тихоокеанского флота.

В связи с чем считаю целесообразным:

1. Выполнение задачи бомбардировки политических и промышленных центров Японии возложить на ВС ТОФ.

2. Для выполнения этой задачи сформировать специальную авиационную бригаду, подчинив ее Военному совету Тихоокеанского флота".

Сталин лишь несколько уменьшил запрашиваемое количество самолетов. В подписанной им 16 марта 1942 года директиве Ставки Верховного главнокомандования командующему войсками Дальневосточного фронта о задачах и способах действий в случае внезапного нападения Японии, в разделе о задачах военно-воздушных сил фронта, армий и Тихоокеанского флота, говорилось:

"Для действий по Японским островам командующему войсками Дальневосточного фронта из состава фронта к 25 марта 1942 г. передать ТОФу один авиационный дальнебомбардировочный полк в количестве 30 самолетов ДБ-3".

Получалось, что вместо бригады в два-три авиаполка, специальной подготовкой будет заниматься только один полк. Однако дальше в директиве говорилось о применении более значительных сил:

"Всей дальнебомбардировочной авиацией Тихоокеанского флота производить налеты группами по 8-10 самолетов на Токио, Иокосуку, Майдзуру и Оминото с целью разрушения промышленных объектов, военно-морских и воздушных баз".

"Япония не готова к обороне"

То, что налеты на Токио будут куда более удачными, чем налеты на Берлин, вскоре на опыте доказали американцы. Советский военный разведчик Михаил Иванов, работавший в Токио под дипломатическим прикрытием, вспоминал о первом налете на японскую столицу:

"Одним из событий, взбудораживших всех нас, но в еще большей степени японцев, явился первый налет на Японию американских самолетов. На этой смелой операции ВВС США, организованной весной 1942 г., хочется остановиться несколько подробнее. В середине апреля два авианосца США "Хорнет" и "Энтерпрайз", имея на борту палубные бомбардировщики Б-25, подошли из центральной части Тихого океана к восточным берегам Японии. Еще во время перехода от острова Мидуэй авианосцы были замечены японским дозорным судном. По его сигналу навстречу авианосцам были срочно высланы патрульные самолеты, которые, однако, не смогли их обнаружить. В свою очередь, командир авианосной группы, встревоженный появлением дозорного судна и опасаясь срыва операции, немедленно отправил отряд из 16 бомбардировщиков под командованием подполковника Дулиттла с задачей нанести внезапный удар по ряду городов Японии. Дерзкая операция удалась. Самолеты на большой высоте пересекли отделявшее их от японского побережья водное пространство, вторглись в воздушную сферу Японии и на бреющем полете совершили налет на Токио, Иокогаму, военно-морскую базу Йокосука, города Нагоя и Кобэ, после чего удалились в направлении Китая.

18 апреля, около 14 часов, во время обеденного перерыва, находясь на территории посольства, мы услышали гул авиационных моторов. Поднявшись спешно на крышу посольского здания, мы обнаружили летевшие со стороны Тихого океана на высоте 300-400 м с большой скоростью американские самолеты. Присутствовавший на крыше военно-воздушный атташе полковник М. А. Сергеечев в бинокль следил за самолетами и попутно комментировал их действия. Самолеты сбросили небольшие бомбы и обстреляли из пулеметов порт и заводы района Токио — Кавасаки. В воздух не поднялся ни один японский истребитель. Да и зенитный огонь был открыт лишь после того, как самолеты уже удалились на запад. В тот же день вечерние газеты Токио сообщили об этом налете. Молчать, надо полагать, не имело смысла: уж слишком много было очевидцев. Сообщения газет переполняли негодование и злоба. В них утверждалось, что воздушные разбойники Америки якобы горько поплатились за дерзкое посягательство на "священную землю Ямато": девять самолетов из двенадцати, писали газеты, нашли себе могилу. Однако вечерняя сводка радио из Сан-Франциско внесла существенные коррективы в сообщения о результатах налета. В ней указывалось, что только один из шестнадцати самолетов не вернулся на базу. Как потом стало известно, действительно один самолет Б-25 сел на аэродроме в Наньчане (Китай), который вскоре занят японскими войсками, захватившими самолет с экипажем... Благодаря налету выяснилось, что Япония не готова к обороне от ударов с воздуха".

Получалось, что авиация Тихоокеанского флота сможет наносить разрушительные удары по Японии не только ночью, но и днем, не неся особых потерь. Так что при серьезной поддержке союзников СССР мог решить все проблемы на Дальнем Востоке и лишить Японию и советского сырья, и сырья из Маньчжурии в ходе одного мощного наступления, сопровождающегося авиаударами.

Существует версия, подкрепленная различными косвенными доказательствами, что неожиданное для японцев "отражение японского нападения" намечалось на лето 1942 года. Однако неудачные операции против вермахта на советско-германском фронте поставили крест на наступательных планах Ставки. Адмирал Кузнецов, вспоминая события 1942 года, писал:

"После разгрома немцев под Москвой, после огромных потерь, которые фашистские войска понесли в 1941 году на всем фронте от Мурманска до Севастополя, военная обстановка действительно представлялась многообещающей. Первые месяцы 1942 года мы прожили в надежде, что вскоре Красная Армия перейдет в наступление по всему фронту. Для моряков эти надежды были связаны прежде всего с Крымом, освобождение которого, как мы считали, начнется с наступлением наших войск от Керчи и Севастополя... Мы не предполагали тогда, что очень скоро обстановка на фронте, особенно на юге, в районе Керчи и Севастополя, станет для нас чрезвычайно тяжелой, что решающий этап в обеспечении коренного перелома в ходе войны произойдет только после Сталинградской битвы и сражения на Курской дуге, что план наступления придется пока отложить: весной и летом, собрав большие силы, враг нанесет ряд ударов по нашему фронту, стремясь прорваться на Кавказ и к Волге. События 1942 года показали, что при более осторожной и точной оценке сил противника, учете нехватки техники в нашей армии в начале 1942 года и уровня подготовки войск нам следовало планировать наступательные операции в более скромных масштабах и тщательнее готовиться к тому, чтобы измотать врага в оборонительных боях, если он предпримет наступление. Чего бывает достаточно для обороны, может оказаться мало на случай наступления!"

Казалось бы, о решении проблемы концессий можно было надолго забыть. Но после победы под Сталинградом и Курском и поражений японской армии и флота в боях с американцами возможность вступления СССР в войну с Японией вызывала в Токио все больше и больше опасений. Там решили, что неисполнение японцами обязательств по обменным письмам может быть использовано советской стороной как повод для расторжения пакта о нейтралитете. А потому в июле 1943 года японское посольство в СССР предложило начать переговоры о ликвидации концессий. Японцы долго торговались о компенсациях за оборудование и неполученную прибыль, но затем согласились на предложенные СССР 100 тыс. тонн нефти после окончания войны.

2 февраля 1944 года во время беседы с американским послом Авереллом Гарриманом Сталин сказал:

"Мы имеем с японцами договор о нейтралитете, который был заключен около трех лет назад. Этот договор был опубликован. Но кроме этого договора состоялся обмен письмами, которые японцы просили нас не публиковать. В этих письмах шла речь о том, что японцы обязуются отказаться до окончания срока от своих концессий на Сахалине: от угольной и от нефтяной. Нас особенно интересуют нефтяные концессии, так как на Сахалине много нефти. При обмене письмами японцы обязались отказаться от концессий в течение шести месяцев, т. е. до октября 1941 года. Но они этого не сделали до настоящего времени, несмотря на то, что мы несколько раз ставили перед ними этот вопрос. А теперь японцы сами обратились к нам и говорят, что они хотели бы урегулировать это дело".

В июне 1945 года, когда военное положение Японии стало почти безнадежным, японцы предложили СССР за сохранение нейтралитета то, что сами получили после победы в Русско-японской войне — Южный Сахалин и часть Курильских островов, а кроме того, полный отказ от рыболовной конвенции. Никакого другого выхода у них не оставалось: тот, кто утратил все возможности для маневра, проигрывает неизбежно и всегда.