"Последняя сказка Риты" — сенсация вдвойне: и на производственном, и на художественном уровне. В России никто еще не выбирал такую героическую независимость, как снявшие фильм "на свои" режиссер Рената Литвинова и композитор Земфира Рамазанова (Studio Zapredelye). Отказавшись стричь авторскую речь под рыночную гребенку, они опровергли страшилку о творческой свободе как синониме аморфного самолюбования. Запредельно жестокая эмоционально и столь же запредельно красивая "Сказка" — безупречно выстроенная притча о смерти. Диалоги Литвиновой близки к гениальности. Кастинг — неожиданный, но "в десятку": от властительного главврача Сати Спиваковой до спивающейся красавицы Татьяны Друбич. Отменная операторская работа еще незнаменитых вгиковцев.
Странная рифма, однако, возникает. В лучшем фильме ММКФ-2011 — "Сердца бумеранге" Николая Хомерики — герой, сживаясь с ежеминутной возможностью смерти, забредал к подержанной гадалке (Литвинова). В "Сказке" Коля (Хомерики), жених умирающей Риты Готье (Ольга Кузина), заплетается в сугробах, согреваясь из фляжки, не зная, что околесицу в больничном предбаннике ему только что несла не дурочка-красавица из "моргового отделения", а простой ангел смерти Таня Неубивко (Литвинова).
Лучшие режиссеры снимают о смерти. Даже любовь — ей не конкурент.
"Кино снимает смерть за работой". "Сказка" — экранизация этой максимы, блеснув которой Годар сам не понял, что сказал.
Фото: ММКФ
Богиню — альтер эго Литвиновой из ее игрового дебюта — понизили в должности. Понизили не сильно — она теперь работает ангелом смерти — но: "оболочка моя очень пострадала", жалуется Таня. Нет, со сверхъестественными способностями — по капризу оживлять чучело хорька или вновь "замирать" его; проплывать на автомобиле сквозь стену; прикуривать через стекло — ничего не случилось. Но как не страдать оболочке в аварийном корпусе больницы N20, на прокуренных до зрительской дурноты утренних "пятиминутках": "Смерть была ожидаемой. Лечащий врач проводил соответствующие мероприятия".
И даже мистический радиоприемник — поклон "Орфею" Жана Кокто — принимает не сюрреалистические строки из небытия, а реестр адресов старой Москвы, по которым располагались разрушенные "порталы": надо полагать, те самые врата, через которые приходит смерть.
"Какой ужасный город! Кто это — власть или люди — поломали все красивые здания?" — возмущается Таня в немыслимых интерьерах заброшенной кожевенной фабрики имени Радищева на Кожевенной Линии в Петербурге.
Все это — больничная рутина, разруха, безразличие, абсурдистский канцелярит, ползучее безумие — выписано с отстраненным до абсурда реализмом, если не натурализмом, как бы дико сами эти определения ни звучали в применении к творчеству Литвиновой. Но это лишь один уровень фильма, лишь один уровень смерти — тот, с которым соприкасается каждый еще живущий. Ведь "Сказка" — это не то чтобы о смерти, сколько об идее смерти в человеческом сознании, примиряющем непримиримое.
С одной стороны, смерть — это прозекторская, где ненормальный хирург ритуально завершает вскрытия, бросая окурок в распоротый живот, или изъязвленное зеркало, в которое бьет кулаком Коля, лихорадочно остригший кудри в попытке какой-то бытовой магии, способной спасти Риту.
"Зеркала — это врата, через которые входит смерть",— сказал Кокто. Просто зеркала бывают разные.
С другой стороны, смерть не может в человеческом представлении исчерпываться вот этим: иначе бы не имело смысла жить и умирать. Должно же быть что-то другое: женщина с косой, пусть и смахивающая на испитую бабу; красивые проводы на тот свет в кафе "Запределье", где виноград на столах деревянный, зато Литвинова вдруг выдаст хулиганский эстрадный номер, что твоя Рита Хэйуорт; венецианская маска ангела смерти; кукольный домик, где ты — маленькая-маленькая, пьяная и замерзающая, зато к тебе слетаются — это не белая горячка — волшебные вороны.
Фото: ММКФ
В конце концов, на том свете, может быть, получится бросить курить?
Литвинова видит этот уровень смерти отчетливым визионерским взглядом кинопоэта. И, что еще важнее, переходит с одного уровня на другой с безусловной убедительностью. Вот ты здесь, а вот ты там, или: и здесь, и чуть-чуть — там.
Проще говоря, ты — в аварийном корпусе, то ли в бюджетной руине, то ли в точке перехода наподобие, ну, не знаю, Красного вигвама Дэвида Линча, что ли. Все зависит от точки зрения. Рита удивляется-ужасается, почему в пресловутом корпусе нет окон. Да нет же, успокаивает ее Таня Неубивко: "Вот они. Только их немного заложили кирпичами для укрепления фундамента".
"Октябрь", 1-й зал, 28 июня, 19.00