Коллекционирование — занятие рискованное. Нечестные дилеры и недобросовестные эксперты, "некрасивые" работы, которые впоследствии могут оказаться "польским Айвазовским", "киевским Зверевым" или "петербургским Родченко"... Слухи ходят вокруг всех корпоративных коллекций.
С Георгием Никичем — искусствоведом, куратором и консультантом нескольких корпоративных коллекций Москвы — Столичного банка Сбережений, Инкомбанка, фирмы "Микроинформ" и других — беседует наш корреспондент Юлия Романовская.
Георгий Никич: Вспомним эффектную виньетку корпоративного собирательства в виде благотворительного аукциона Sotheby's, который происходил в 1993 году на Московской международной художественной ярмарке АРТ-МИФ. Тогда банк "Империал" публично приобрел за 250 тысяч долларов произведение художника и владельца "Якут-галереи" Александра Якута — "Спящая красавица". Даже молодые звезды европейского искусства не подошли в тот год к близким суммам продажи.
Юлия Романовская: Что же, собственно, желает заявить коллекционер, не обладающий именем, отчеством и фамилией, но обладающий названием фирмы и известной суммой денег, этой фирме принадлежащей?
Георгий Никич: Во-первых, он заявляет свой культурный статус. И руководствуется при этом следующим соображением: быть связанным с искусством или быть внутри искусства любопытно и престижно.
Во-вторых, ему, естественно хотелось бы использовать искусство, которое он покупает. В рекламных, например, целях. Допустим, хочется ли банку издать собственный календарь? Да, хочется, конечно.
Когда на календаре печатают абстрактного, или точнее сказать, в высшей степени реалистического, но чужого Айвазовского — это одно дело. Когда же Айвазовский свой — совершенно другое. Издавая же календарь с репродукциями картин целого собрания, он, во-первых, демонстрирует, что у него есть нечто уникальное, во-вторых, он демонстрирует причастность к мировому банковскому сообществу.
Deutsche Bank, Chase Manhattan Bank, Lufthansa, Pepsi-Cola, Warner Brothers и многие другие располагают первоклассными коллекциями. Нашим ужасно хочется быть на них похожими. Это справедливое стремление может быть обозначено фигурой речи — "как у людей".
Коллекция, таким образом — это и элемент public relations, и элемент нахождения общего языка, например, с иностранным партнером.
Директор Инкомбанка в Самаре, очень мобильный человек, будучи в Нью-Йорке, вел некоторые переговоры с некоторым американским банком:
— Вы из России?... Interesting...
Но, в общем, равнодушие полнейшее. Потом смотрят тоненький отчет банка. Листают. Доходят до последней страницы. А там воспроизведены 4 картины. Представитель нью-йоркского банка с совершенно изменившимся лицом говорит:
— Вы что, искусство собираете?
— Да.
При том что он-то как раз и не собирал (в тот момент, по крайней мере). И видел-то исключительно календарь. Но неожиданно для него сложилась комфортная ситуация. Потому что у них там думают, что если у нас здесь банк занимается искусством, то это наверняка банк солидный и состоятельный. По их представлениям, занятия искусством свидетельствуют об определенном уровне культуры, который следует за определенным уровнем обогащения. А с этим уровнем можно уже беседовать.
В итоге альянс состоялся. Директор Инкомбанка в Самаре считает, что контракт был подписан во многом благодаря фрагменту банковского отчета, посвященному корпоративному собирательству.
Ю. Р.: Ну, хорошо, а прибыль... понятно ведь, что прибыли на рынке искусства и на рынке нефти несопоставимы?
Георгий Никич: Возможность вложить в искусство деньги, которые внутри него будут вырастать — еще один важный мотив собирательства. Многие относятся к этой идее даже с некоторым романтизмом, что, в сущности, приятно противостоит сухим и безжалостным расчетам бизнеса.
Нашим банкирам рассказали, что произведения импрессионистов и постимпрессионистов, например, при жизни покупались за бесценок, затем постепенно росли в цене, а уж в наше время сколько они стоят — совершенно непостижимая вещь. Огромные деньги.
В начале века коллекционер С. И. Щукин заказал Анри Матиссу панно "Танец" (1909-1910, Государственный Эрмитаж) за 15 000 франков.
В 1993 году коллаж Анри Матисса "Жизнь" был приобретен швейцарским коллекционером за 13 752 600 долларов.
С ценами на произведения живущих, и притом не старых иностранных художников тоже, оказывается, происходят метаморфозы.
В 1960 году в знаменитой галерее Лео Кастелли за 3150 долларов была продана картина молодого художника Джаспера Джонса "Фальстарт".
В 1973 году "Фальстарт" был перепродан владельцем за 1 миллион долларов.
В 1988 году на аукционе Sotheby's эта картина была куплена за 17 миллионов долларов.
Если сравнивать эту динамику с тем, что мы купили Иванова-Петрова-Тютькина сегодня, а что, наверное, станет послезавтра с этими персонажами... Грандиозная вырисовывается перспектива.
Реализуется она или нет — вопрос отдельный.
И, наконец, (увы, приходится говорить об этом как "в-четвертых") есть некоторый эстетический компонент — "мне это нравится". Ведь в основании собирания искусства — личный опыт и вкус конкретных людей, которые тем или иным способом нашли деньги, создали корпорации и заработали большие "корпоративные деньги".
В большинстве случаев опыт этот исчерпывается учебниками "Русского языка" для третьего класса и "Родной речи" для четвертого. В этих учебниках, как мы помним, — альфа и омега. На вкладках произведение Шишкина "Рожь" (как один полюс эстетического) и произведение Иогансона "Рабфак идет" как другой полюс. Все. Диапазон исчерпан.
Ю. Р.: Но ведь некоторые банки собирают и современное искусство.
Георгий Никич: Если руководствуются собственным вкусом, собирают Шишкина и Иогансона. Или же апеллирует ко вкусу эксперта.
На практике собственные воззрения коллекционера так или иначе взаимодействуют с экспертными. Они могут улавливаться как из носящегося в воздухе ощущения корпоративной конъюнктуры, так и из продуманных искусствоведческих консультаций.
Происходит контакт двух вкусов — президент или чиновник банка общается с экспертом — принятие решений определяется способностью к компромиссу, умом или дебилизмом общающихся сторон.
Когда начинала создаваться коллекция Инкомбанка (сегодня — одно из самых солидных собраний современного искусства) ответственный представитель банка на первых порах с трудом воспринимал то, что ему предлагали. Но вполне допускал, что это все — предложения достойные. Допускал, пока впервые не увидел свою коллекцию целиком, рассматривая макет банковского календаря на 1992 год.
— Что это вы такое на "январь" поставили? Вы думаете или не думаете?
А все кураторы думали, что купили чудесную картину замечательного художника Леонида Пурыгина.
— Вы посмотрите, что там написано!
У него просто чудесное зрение. У других участников этой ситуации тоже чудесное зрение, но другое отношение к предмету. А там, оказывается, на картинке есть текст, на который никто на обращал внимания. Там написано: "дозлоебучее морковочное".
— Это будет у нас на "январе" написано?
Эксперты понимают, что критерии у банкира совершенно другие, и банкир прав, защищая от художественного и фольклорного — респектабельное и солидное... С этого момента внимание банка становится более пристальным, а общение с кураторами — более тесным.
Год спустя, к выходу каталога коллекции, ее состав оказался много мягче в сравнении с "пионерским радикализмом" начального этапа собирательства. Дополненная произведениями классиков советского неофициального искусства (Олег Целков, Эдуард Штейнберг) картинами Натальи Нестеровой, Татьяны Назаренко, Владимира Брайнина — коллекция стала более приемлема для банка и допустимым компромиссом для экспертов.
С начала девяностых годов корпоративное коллекционирование изменило приоритеты от недолгого романа с современным российским искусством, к мягкой и бесконечно знакомой живописи XIX - начала XX века.
При этом современное искусство и теперь собирают, если нравится (за небольшие деньги). Но так или иначе, ценности XIX века, их органичное слияние с образами "Родной речи" доминируют.
Поэтому в России (и в Россию) продается очень много картин, например, Айвазовского. История свидетельствует, что Айвазовский, будучи плодовитым мастером, произвел примерно шесть тысяч картин. (При этом некоторые эксперты считают, что в Москве и Петербурге, в течение последних лет, было продано около семи тысяч "его работ").
Максимальные цены на произведения И. К. Айвазовского:
| 1988 "Кавказский пейзаж около Тифлиса" (1869, 113х161, х., | 54620 долларов |
| м.), аукцион Dorotheum "1560", Вена | |
| 1992 "Зимний караван" (1865, 62х54, х., м.), Sotheby's, | 51 700 долларов |
| Лондон | |
| "Закат солнца на Аю-Даге в Крыму" (1861, 45х58, х., м.), | 48 300 долларов |
| Sotheby's, Лондон | |
| 1994 "Варяжская сага" (1876, 132х235, х., м.), Sotheby's, | 250 000 долларов |
| Лондон |
Возникла даже иерархия. Айвазовский, бесспорно, — лидер. Шишкин — второй. Третий, скорее всего, Поленов. На четвертом месте — Дубовской, Маковский и некоторые другие. Расставлять по местам — вздорное занятие, конечно. Но тем не менее...
Ю. Р.: Вы хотите сказать, что в банковских собраниях — одни и те же имена?
Георгий Никич: Да. Единообразие вкусов отражается во множестве похожих коллекций. Это вовсе не значит, что "джентльменский набор" классики XIX века оказался обязателен для всех. В более чем сотне существующих собраний есть и другие узкокорпоративные привязанности.
Например, среди некоторых нефтяных промышленников чрезвычайно популярны старые географические карты (XVIII-XIX веков). Они буквально разлетаются. При том, что на этом рынке — очень много второразрядных вещей и очень много фальшаков.
Вы себе даже представить не можете, что делают собиратели карт.
Ю. Р.: ???
Георгий Никич: На старой карте XIX века они обозначают красными флажками собственные нефтяные вышки.
Это, если угодно, можно назвать тактильным отношением к предмету искусства. Которое переходит из разряда эстетического декоративного украшательства в разряд стратегического и тактического действования. Которое есть не что иное, как агрессивная демонстрация своей экономической активности.
Ю. Р.: Вы все время настаиваете на единообразии банковского вкуса. Но ведь у разных банков есть разные тематические коллекции. Русский пейзаж и натюрморт у банка — "Возрождение", русский портрет — у Тверьуниверсалбанка, например.
Георгий Никич: Это вопрос другой — о принципах коллекционирования. Если собиратель один или несколько принципов обнаружил и утвердил, то это обязательно окажется определенный период, определенная страна, определенные вид, жанр, техника, часто — определенная тема.
Также принципом может быть выбор известных авторов, или художников второго ряда. Этими понятиями и их комбинациями можно описать контуры любой коллекции.
Например, банк может собирать русский пейзаж второй половины XIX — начала XX века (Банк "Бизнес"), портрет (Тверьуниверсалбанк), русскую живопись и графику двадцатых-тридцатых годов (Московский Международный Банк), социалистический реализм и новейшее искусство России (Европейский Торговый Банк)...
Коллекции некоторых больших банков поначалу складывались хаотично, основываясь на странном сочетании "случайных связей", своеобразных представлений об общественном престиже искусства и энтузиазме (в определенной степени это касается и "Менатепа", и Столичного банка Сбережений, и Инкомбанка).
В этой связи коллекция Столичного банка Сбережений выглядит поразительно. Широта "захвата" материала в первые годы коллекционирования самим своим перечислением выражает не только наивную (почти детскую) жадность, но и азартное любопытство в освоении новых — культурных — территорий.
В собрании Столичного хранятся: коллекция античного стекла (I-III век н. э.), важная коллекция гравюр французского художника Жака Калло, сравнимая по полноте с хранением Лувра и Альбертины, собрание оригинальной и эстампной русской графики XVIII-XIX веков, небольшая коллекция греческой фотографии конца XIX века, собрание немецкой графики XVI-XX веков, блок русской живописи XIX века (конечно, включая картины Айвазовского и Шишкина), западноевропейская живопись XVII- XIX веков, русская живопись и графика первой трети XX века, коллекции работ современных московских художников (Кантор, Табенкин, Брайнин), Столичный обладает в полном объеме коллекцией бумажной архитектуры восьмидесятых-девяностых годов нашего века.
Таким образом, в собрании оказалось около трех тысяч произведений, что сравнимо с фондами некоторых музеев (не случайно СБС планирует открытие собственного музея).
Если просмотреть некоторые книги, монографии и каталоги выставок, например, "Русское искусство двадцатых-тридцатых годов", "Les collectionneurs Russes", — легко увидеть, что за два-три последних года многие, и часто очень важные предметы, там воспроизведенные, ныне оказались в собрании Столичного банка Сбережений.
Прежде всего речь идет о живописи и графике русского авангарда первой четверти XX века. Именно на этой теме сконцентрировано сейчас внимание куратора коллекции. Период широкой экспансии сменился качественно новым периодом поиска, изучения и отбора достаточно "узкого" материала.
Классический русский авангард — всемирно признанное и высоко котирующееся искусство. Дивиденды в области public relations и обеспеченности вложения капитала очевидны.
Ю. Р.: Говорят, что Инкомбанк купил тот самый "Черный квадрат", который был прикреплен к катафалку с гробом Малевича?
Георгий Никич: Более того, в Инкомбанке хранится целая коллекция произведений и документов классика русского авангарда Казимира Малевича. В том числе — "Черный квадрат" (не фальшивый, настоящий, происходящий прямо из семьи художника — спасибо директору Самарского отделения Инкомбанка).
Однажды эту картину нужно было отвезти к фотографу на съемку. Для этого был куплен (а может быть и сделан) специальный кейс большого размера. На фотографирование кейс сопровождал представитель банка (возможно, с пистолетом в кармане).
Изумление охранника перед картиной, когда ее вынули, передать невозможно. Сначала у него было выражение лица, будто его обидели. Буквально его лично. Потом он попытался что-то спросить, но у него не было слов. Потом он спросил все же: "Почему?" ("почему" прозвучало слегка сдавленно).
Конкретности в этом вопросе не звучало. При том, что ответ на вопрос был знаменателен:
— Это произведение великого художника...
Ответа не было. Не прозвучало даже вполне приемлемое: "Я мог бы нарисовать так же". Но зато этот несчастный человек спросил:
— А сколько стоит слайд?
Тогда слайд стоил, по-моему, 10 или 15 долларов.
— 15 долларов?
Вот тут его понимание зашкалило...
Этот милейший человек, в отличие от вышестоящих, и уже искушенных в перипетиях и странностях искусства руководителей банка, еще не научился скрывать своего удивления...
Сенсационное и выгодное приобретение Инкомбанка — "Черный квадрат" (53,5х53,4, холст, масло) Казимира Малевича — в 1994 году экспонировалось на крупнейшей международной выставке "Европа-Европа" в Kunsthalle Bonn.
В связи с предоставлением картины на выставку, Инкомбанк получил Государственную страховую гарантию правительства ФРГ на сумму 3 миллиона немецких марок.
Ю. Р.: Современные офисы и отделения банков часто "не принимают" старинное, повествовательное, "тяжелое" искусство XIX века. Поэтому на белых стенах новых интерьеров чаще размещается графика или абстрактное искусство.
Георгий Никич: Рядовые сотрудники, обживая свои кабинеты, обычно стараются их "очеловечить", но у каждого свое представление о прекрасном — в большинстве случаев его носителями оказываются искусственные цветы, календари с девушками или пейзажами, плакаты...
Не случайно директор фирмы "Микроинформ" совершил в свое время два последовательных и, я бы сказал, мужественных поступка: сначала запретил сотрудникам заниматься "самодеятельным украшательством". А затем доверил эксперту подобрать и заказать для всего здания художественную коллекцию.
В результате полное неприятие современного искусства сменилось допущением ("странно — иностранцам нравится"), затем частичным пониманием и даже выпуском ряда остросовременных (по набору художников) календарей. В итоге сформировался новый образ директора — любителя искусства, завсегдатая московских вернисажей.
Ю. Р.: Как известно, художественный рынок наводнен подделками. Существует масса способов всучить банку фальшивку...
Георгий Никич: Нет больших коллекций без фальшивых произведений. В нашей стране, во всяком случае.
Однако с течением времени и накоплением опыта ответственными экспертами и представителями корпоративных собраний частота попадания фальшивок в коллекции уменьшается.
(Хотя, как это и должно быть в рыночной ситуации, "фальшивое предложение" приобретает более тонкие формы и образует даже такие специальные разделы как, например, изготовление поддельных сертификатов подлинности).
Коллекционирование — занятие рискованное. Один из ведущих дилеров, который проработал девять лет в Москве на черном рыке русского авангарда, будучи профессионалом, был поражен, что за первые пять лет практически не видел в предложении рынка ни одного настоящего произведения, зато видел сотни самых разнообразных подделок.
В Москве и Санкт-Петербурге, Париже и Нью-Йорке производятся все новые и новые живописные и графические работы Кандинского и Ларионова, Бурлюка и Филонова, Родченко, Лисицкого, Шагала и многих других.
В 1990-1991 годах на территории СССР (в Москве и Минске) трижды был продан мужской портрет Марка Шагала. Владельцы неизменно приносили очередному покупателю настоящую (или очень похожую на таковую) работу, брали залог, а в момент окончательного расчета успевали подменить оригинал на подделку средней добротности.
Их третий опыт остался не вполне завершенным: "продюсерам" пришлось ограничиться стадией залога, а затем исчезнуть. Этот рисунок неожиданно снова промелькнул на московском художественном рынке в 1993 году...
Ю. Р.: Не вполне настоящие или просто сомнительные произведения, попавшие в банковские коллекции, выявляются как правило только на выставках, на которые эти работы попадают. Как поступают банки, обнаружив фальшивку?
Георгий Никич: Банки с фальшивками поступают с замечательным однообразием. Они их хранят.
Это довольно естественная позиция.
Есть, к примеру, банк с очень громким именем, польстившийся на предложение престижного иностранного дилера и купивший несколько лет назад в Нью-Йорке небольшую коллекцию русского искусства. На общую сумму около 500 тысяч долларов.
Позднее выяснилось, что все, кроме одного произведения — фальшивые. "Никто" не знает подробностей этой истории, но совершенно очевидно, что коллекция хранится в банке.
Особая тонкость рыночного обращения искусства состоит в том, что некоторые подделки обрастают своей историей и традицией, а, соответственно, и ценой — то есть возникает корпоративная договоренность о подлинности фальшивого произведения.
Как правило, в этом процессе участвуют очень профессиональные художники, дилеры, менеджеры, прочие влиятельные лица. Скандал на выставке "Москва-Берлин" (сентябрь-октябрь 1995 года), связанный с выявлением семи поддельных работ художников русского авангарда "из собрания Корецки", вероятно должен был обозначить начало одной из таких историй.
Существует как бы корпоративная договоренность, традиция, считать то или иное произведение все-таки настоящим. Настоящим считают его благодаря тому, что оно в процессе покупок и перепродаж создается заново как бы уже из долларов.
Ю. Р.: А конкретнее?
Георгий Никич: Ну, например, некоторый банк при посредстве двух экспертов продавал некоторое портретное произведение художника Репина.
Это был не Репин. Никоим образом не Репин. Вообще-то даже не похож. Просто оно считалось Репиным на очень коротком отрезке времени. Сделали его, очевидно, не очень давно. Портрет дважды перепродавали, он обрел какую-то ценность. И вот — должен был продаться в третий раз.
Надо сказать, самое поразительное в дальнейшей цепи событий заключалось в том, что все участники сделки знали: это произведение фальшивое. Тот, кто продавал (то есть избавлялся от него), эксперт-посредник, "посредник-покупатель", еще один эксперт и еще один покупатель.
Все — серьезные люди. Фигуры в каком-то смысле, не без влияния. Однако же процедура продажи была произведена.
Спрашивается, зачем? 3ачем продавалось — понятно. Зачем перепродавалось — опять понятно. 3ачем покупалось — удивительный вопрос.
Ответ — чтобы снова быть проданным в корпоративное собрание. Следов этого Репина вы не найдете сейчас нигде. Кому оно продано — никто не знает. То, что оно продано дороже — совершенно очевидно...
"Поместить портрет в хорошее место, уступить его почтенному учреждению — все это весьма заманчиво... Если они будут настаивать, то портрет я уступлю им за 800 руб.". И. Е. Репин, из письма к В. Д. Поленову, 1893 г.
Сто лет спустя, в 1993 портрет дочери художника (1880-1890-е, 88х108, холст, масло) был продан на аукционе Christie's (Лондон) за 145 000 долларов.
В ситуации такой продажи страдающих персон очень мало. В общем-то, страдающих персон нет.
Ю. Р.: Ну, а как же великий автор?
Георгий Никич: Великий автор, как правило, умер. Поэтому ему, скорее, все равно. Почему не проигрывает производитель фальшивок: потому что он всегда знает, на что идет и почти всегда получает то, чего хочет. Покупатель фальшивки тоже не проигрывает...
Ю. Р.: Даже если он не подозревает, что это фальшак?
Георгий Никич: Ну, конечно.
Ю. Р.: То есть, он получает своего Дали.
Георгий Никич: Да, он получает своего Дали. Он же не в курсе, что это не Дали.
Ю. Р.: Все так безоблачно?
Георгий Никич: Производитель или продавец фальшивого произведения может все же оказаться "страдающей фигурой". На основании последующих экспертиз и решений известных инстанций, он может быть посажен в тюрьму, расстрелян, сожжен, принужден к выплате скольких-то рублей...
Ю. Р.: А для корпоративного коллекционера?
Георгий Никич: Среди частных опасностей, например, можно обозначить приращение к корпоративной коллекции собраний, принятых в залог.
В 1994-1995 году один московский банк принял в залог коллекцию из 64 произведений современных отечественных художников шестидесятых-восьмидесятых годов. Залог был оценен приблизительно в 1 миллион долларов.
Срок залога истек и было принято стандартное решение о его реализации. Некоторое удивление банка вызвали результаты повторной независимой экспертизы, оценившей коллекцию приблизительно в 24 тысячи долларов. При этом специально было отмечено, что больше половины картин продать практически невозможно в силу отсутствия спроса или плохого технического состояния некоторых произведений.
Депутат Европарламента Бернар Тапи собрал коллекцию, суммарная оценка которой в 1994 году определялась от 70 до 100 миллионов долларов.
Крупнейшим французским "экспертным скандалом" оказались результаты повторной независимой атрибуции и оценки. Новая цифра разительно отличалась от предыдущей — коллекция упала в цене в 10 раз.
Ю. Р.: Каковы перспективы корпоративного собирательства?
Георгий Никич: Финансисты начинают разбираться в том, что именно стоит покупать, а кураторы, эксперты и дилеры, оказавшись в более сложных условиях, приобретают необходимый опыт, а точнее — выполняют свои задачи.
Утешительно также возрастание цифры, означающей готовность платить за искусство.
Пять лет назад сами корпорации в лице ответственных лиц считали, что тысяча-две тысячи долларов — это большая сумма для вложений в изобразительное искусство. Вскоре сумма изменилась — две-пять тысяч.
Прошло короткое время. Оказалось, что и 2О тысяч возможны.
Прошел еще год-другой, и были перейдены рубежи: 50, 90, 150 тысяч. При этом более органичным стало соотношение экспертного рейтинга художника (произведения), вкуса покупателя и готовности платить.
На мой взгляд, конкретной перспективой для корпоративного собирательства является рубеж в один миллион долларов.
Могу объяснить. Миллионный рубеж практически не относится ни к какому русскому искусству. За исключением нескольких музейных образцов, которые для того, чтобы быть купленными, должны быть сначала украдены. Зато в большой мере относится к вещам, которые фигурируют на западном рынке. Таким образом, существует вероятность интернационализации.
Интернационализация — процесс нормальный. Потому что выяснить собственное, национальное, гораздо интереснее и эффективнее в интернациональном контексте, чем — в никаком (как это делается сейчас).
Удивительно, но в российских корпоративных коллекциях до сих пор не появилось значительных произведений Поля Сезанна и Огюста Ренуара, Эдгара Дега и Амадео Модильяни, Анри Матисса и Пабло Пикассо, не говоря уже о классиках послевоенного периода. (Исключение составляет приобретение четырех шелкографий Энди Уорхола банком "Московия").
Ю. Р.: Есть конкретные случаи приобретения банками краденных произведений?
Георгий Никич: В экспонируемой части корпоративных коллекций — нет.
Но если подобное случится, вряд ли кого-нибудь удивит. Особенно после той громкой истории, когда работы Филонова из хранения Русского музея в Санкт-Петербурге оказались в Париже. Галерея George Lavrov продала их в Музей современного искусства Центра Помпиду. В Русском же музее долгое время были уверены, что Филонов у них. А это были просто копии-подделки.
Впрочем, эта история закончилась, как известно, вполне благополучно.
Ю. Р.: А русскому искусству "миллион за картину" совсем не светит?
Георгий Никич: Никогда нельзя с уверенностью сказать, не будет ли открыто новое произведение великого автора. Новый "Последний день Помпеи" Брюллова, очередной "Черный квадрат" или новое "Купание красного коня" Петрова-Водкина.
Что же касается современного искусства — претендентов на эти лавры два, максимум три. Правда, ждать придется лет десять. К тому же, для начала миллионный рубеж им придется перевалить за рубежом.
Петр Романов Игорь Викторов
Подписи
1. Знаменитая "Спящая красавица" Александра Якута. Банк "Империал" приобрел ее за 250 тысяч долларов.
2. "На Шипке все спокойно" (1878-1879) Василия Верещагина Столичный банкъ Сбережений возвратил на родину из-за рубежа.
3. Современные офисы часто не принимают повествовательное, "тяжелое" искусство XIX века. Поэтому на белых стенах новых интерьеров часто размещается абстрактное искусство.
4. "Голгофа" (1990) Натальи Нестеровой из собрания Инкомбанка.
5. Сенсационное приобретение Инкомбанка: "Черный квадрат" (1913-1929?) Казимира Малевича.
6. Часто банки доверяют эксперту подобрать или заказать для всего здания художественную коллекцию. В отделении Столичного банка Сбережений на Проспекте Мира, 12.