Спецкорреспондент “Ъ” ОЛЬГА АЛЛЕНОВА о конфликте Александра Бастрыкина с «Новой газетой».
Журналистское сообщество иногда оказывается жестоким. Муратов помирился с Бастрыкиным. Коллеги страшно разочарованы. Они хотели, чтобы Муратов положил жизнь ради наказания и отставки главы СК. А у Муратова были другие задачи. Добиться извинений. Возвращения Соколова. Гарантий безопасности журналистам «Новой» на Кавказе.
Я могу рассказать, как работают в этом регионе журналисты «Новой газеты». Поскольку бюджет у них всегда небольшой, они часто живут не в гостиницах, а в частных квартирах. Они мало пользуются такси. Живут обычной жизнью, как все остальные жители региона. И рисков у них столько же, сколько у жителей региона. Пока расследовали события в Беслане, журналисты «Новой» жили в частной квартире в этом городе, кажется, год. Или полтора. Каждый человек по месяцу, потом его сменял другой. Они вели свое собственное расследование. Им угрожали, караулили в подъезде, ломились в двери.
Что такое «вывозить в лес», они знают лучше остальных своих коллег. Мы не знаем, кто за всем этим стоял. Наверное, те, кому работа этих ребят очень не нравилась. Но мы знаем, что, когда первое лицо силового ведомства привозит на совещание в Нальчик журналиста «Новой газеты», унижает его и выгоняет вон, подчиненные этого самого первого лица воспринимают это как команду «фас». Такое поведение означает для подчиненных, что журналистов «Новой» можно теперь гнать в шею, оскорблять, унижать. Более того. Когда такое поведение позволяет себе не просто первое лицо какого-то силового ведомства, а главный силовик страны, личный друг главы государства, это воспринимают на всех уровнях как разрешение к действию. И если одно из первых лиц государства считает возможным вывезти журналиста на «лесную обочину», то что тогда могут себе позволить остальные?
Понятно, что в этой истории публичные извинения означали гарантии безопасности журналистов и право нормально работать в регионе дальше. И это для Муратова было главной задачей.
И когда Муратов объяснил главе СК, чем грозит журналистам газеты то совещание в Нальчике, Бастрыкин ответил, что это не приходило ему в голову. Наверное, и правда не приходило. Наверное, и правда был «эмоциональный срыв». И эти публичные извинения показали остальным генералам, полковникам, майорам и прочим, что «эмоциональных срывов» лучше не допускать. Потому что даже если самому влиятельному силовику в стране пришлось извиняться, то что будет с другими, не самыми влиятельными?
Эти извинения важны не только для «Новой газеты», а для всех российских журналистов. Ведь первые лица в России вообще никогда не извиняются. Это не принято, это демонстрация слабости. Поэтому в современной России никто ни за что не извиняется. Последним человеком, приносившим извинения, за войны, голод, депортации, был Ельцин. И то, что сделал глава СК,— большой прорыв, разрушающий тенденцию молчания.
Более того. Когда первый силовик в стране признает, что обвинения Муратова, по сути, верны и Соколова действительно из аэропорта повезли не домой и не в редакцию, а провели с ним беседу на «лесной обочине», это означает, что силовик не хочет противостояния. Потому что понимает, что такое общественная реакция. И это тоже очень важно. Они научились видеть вокруг себя общество. Раньше они видели только себя.
Он ведь мог бы отпираться и дальше, как это сделал в интервью «Известиям». И Муратов ничего не доказал бы в суде, где слово Соколова было бы против слова Бастрыкина и его охраны. Шансов доказать в суде «про лес» у Муратова не было никаких. Но это было бы открытое противостояние. И журналисты в нем были бы на стороне Муратова и Соколова. Потому что мы их давно знаем. И уважаем. И верим им. А журналисты — это в каком-то смысле общественное мнение. А воевать с общественным мнением трудно. К тому же в ходе судебного следствия прозвучали бы наверняка все фразы, сказанные первым силовиком страны журналисту на «обочине». Я подозреваю, что это не те фразы, которые стоит обнародовать. И даже если бы журналисты проиграли судебный процесс, эти фразы остались бы в истории. Понятно, что главе СК это не нужно. В конце концов, он, наверное, понимает, что не прав. Что если журналист тебя оскорбляет, надо подать на него в суд, а не везти на «обочину».
Что касается Муратова, то у него открытый конфликт отнял бы силы, время, деньги. Какой-нибудь самый Басманный суд в мире вкатил ему неустойку, и, может, пришлось бы закрыть газету. В «Новой» ведь хорошо понимают, что такое остаться без денег. Когда на банкира Лебедева попытались надавить сверху и у него начались небольшие проблемы, в редакции все знали: зарплат какое-то время не будет. Но не это пугало — пугало, что не будет командировок. А командировки — это жизнь газеты. «Новая» никогда не была столичной газетой. Она была общероссийской. Их материалы с Кавказа уникальны, потому что больше никто так долго и упорно не занимался регионом. Четыре журналиста газеты много лет работают на Кавказе. Пишут о нарушениях прав человека. О терроризме. О войне. О людях, которые живут в этом аду.
Если бы Муратов встал в позу и пошел судиться, об этих людях больше никто бы не писал. Вся миссия газеты была бы сведена к нулю. Но меня в этом скандале беспокоит отнюдь не поведение Муратова, я целиком на его стороне.
Я не понимаю позиции многих моих коллег, которые сейчас обвиняют Муратова во всех смертных грехах. Это напоминает мне историю с Чулпан Хаматовой. Самые демократичные и либеральные люди в мире, отстаивающие права и свободы на митингах, всерьез полагают, что только их позиция верна, а у других не может быть своего мнения.
Когда скандал только начался и десятка три журналистов вышли на пикеты в Технический переулок, мы слышали со всех сторон, что нас используют в войне ведомств, что нашими усилиями «валят» Бастрыкина. Этот вопрос пикетчикам задавал мальчик-журналист в Техническом, про это спрашивала какая-то телекамера, об этом писали в газетах и говорили на радио. И теперь этих людей вдруг расстроило примирение Муратова с Бастрыкиным. Но погодите, ведь если бы Муратов продолжал добиваться отставки главы СК даже после того, как тот принес извинения, тогда это действительно можно было бы расценить как попытку «свалить» главу СК. И тогда ваша версия была бы верна, правда? И можно было бы гордо сказать: «Мы же говорили!» А она оказалась неверной. Потому что целью наших пикетов была не отставка Бастрыкина. Мы хотели, чтобы Соколов вернулся на родину. Чтобы нашим коллегам дали нормально работать. И поэтому все, кто в тот день пикетировал здание СК, результатами встречи Муратова и Бастрыкина остались довольны. Я специально просмотрела блоги всех моих коллег, которых видела на пикетах. Ни одного слова осуждения в адрес Муратова.
А вот коллеги, которые пришли в Технический «по работе» и категорически не взяли ни одного плаката (даже когда им предлагали), а также коллеги, которые вообще не пришли в этот день на пикеты, теперь громко возмущаются тем, что исход у этой истории не такой, какого они ждали. Наверное, если бы кого-то в этой битве уничтожили, это вызвало бы больше удовлетворения. Это как битва гладиаторов. Зрители на арене наблюдают, кто кого. Кричат, возмущаются, аплодируют. Но на арену они не пришли. И пять часов под дождем в Техническом переулке не стояли. А мы стояли и не хотим, если честно, стоять там снова. Ну как вам объяснить это. Холодно, понимаете? Тяжело. И дети дома ждут.
И если «Новая» удовлетворена исходом этой истории, то мы тоже. Потому что мы туда выходили поддержать коллег. И мы ничего от них не требовали. Вообще, требовать благодарности или каких-то действий за свой поступок как-то некрасиво. Как говорится, делай добро людям и бросай его в воду. Кричать «Мы за вас стояли в пикетах, а вы пошли на сделку и нас предали!» могут только люди, которые в этих пикетах не стояли.
Ну и пусть кричат. Что больше никто никогда не выйдет на пикеты в поддержку «Новой». Что доверия больше нет и все такое.
Те три десятка человек, которые пришли 13-го в Технический переулок, никакого доверия к «Новой» не потеряли. И если с нашими коллегами из этой редакции или с любыми другими нашими коллегами (не важно, какая у них сегодня позиция) что-то случится, мы снова выйдем на одиночные пикеты. Потому что сочувствие и солидарность — это то, что ломает тенденцию, систему. То, что защищает нас всех.