Военная фантасмагория Чжан Имоу "Цветы войны" — не только очевидный, как уже поговаривают, кандидат на "Оскар", но и подарок, который китайское кино сделало себе на 25-летний юбилей своего "второго рождения". В феврале 1988 года "Красный гаолян" (1987), завоевав "Золотого медведя" Берлинского кинофестиваля, объявил о явлении нового китайского кино, не просто очнувшегося после маоистской культурной революции, но ворвавшегося на мировую авансцену. "Цветы", показанные в нынешнем берлинском феврале вне конкурса, перекликаются с дебютным фильмом Чжан, также посвященным японо-китайской войне.
"Красный гаолян" поражал прежде всего тем, что с невиданной мощью сочетал пластическую красоту с лютой жестокостью. Трудно было даже припомнить, когда кровь орошала экран с таким каллиграфическим изяществом. С тех пор и красота кинематографа Чжан, и его жестокость возросли в геометрической пропорции, натурализм и формалистическая изысканность слились в адскую зажигательную смесь. И уже не понять, что в этой смеси от точно рассчитанной игры режиссера-звезды на зрительских эмоциях, а что — из глубин загадочной восточной души.
Одно дело — чертить иероглифы кровью на снегу, как чертил их Чжан в средневековой легенде "Дом летающих кинжалов" (2004). Совсем другое — разбивать вдребезги драгоценные витражи, осколки которых рассекают нежное лицо, или выстраивать икебану из пронзенного штыками тела изнасилованной девушки в "Цветах", фильме о нанкинской бойне, одном из самых чудовищных эпизодов ХХ века. Овладев Нанкином, тогдашней столицей Китая, в декабре 1937 года, японская армия показала миру, что такое ад наяву. Шесть недель она самыми изуверскими способами истребляла мирное население. Бойня сопровождалась изнасилованиями женщин и унесла, по скромным оценкам международного трибунала, 200 тысяч жизней.
Три года назад Лу Чуань уже посвятил Нанкину "Город жизни и смерти", шоковое кино без главного героя. "Цветы" — госзаказ, очевидно, призванный откорректировать образ войны, созданный Лу, упаковав реальный ужас в более традиционную форму. Недаром же главный герой — американец, вахлак-гробовщик Джон (Кристиан Бейл), на которого провидение напялило сутану погибшего священника, принудив к святости. На его долю выпадает миссия — спасти нашедших приют в стенах церкви воспитанниц католической школы и шикарных нанкинских проституток. Загвоздка в том, что спасти и тех и других невозможно.
То есть это кино, с одной стороны, очень католическое, а с другой — работающее с мифами Голливуда: в 1950-х годах экранным циникам уже приходилось обретать святость, спасая свалившихся на их голову китайцев от местных царьков-генералов и японцев. Впрочем, тому, что гибель Нанкина не прошла незамеченной, мы обязаны как раз Джону Мейджи и другим американским миссионерам и врачам, которые со святой самоотверженностью спасли тысячи жизней и прокричали на весь мир о пережитом. Так что герой-американец — это не только и не столько заигрывание с "Оскаром", сколько уважение правды истории.
Но снимать о Нанкине так красиво, как снимает Чжан, это все равно что снимать красиво об Освенциме. Для нежной европейской души это дико. Впрочем, для нее все в этом фильме — сущая дичь. От рапида, смакующего терзания плоти, до вставного видения ансамбля проституток, исполняющего "Легенду о реке Кин Хоай", очевидно, китайский национальный хит. О финальном самопожертвовании проституток и говорить нечего: в европейском кино такой поворот сюжета был мыслим разве что в итальянских порнографических поделках 1970-х годов, эксплуатирующих военную тему, вроде незабвенной притчи во языцех "Перевод в специальную секцию СС" (1973).
Однако же то, что не дозволено никакому другому режиссеру-"быку", дозволено "Юпитеру" Чжан. В его случае это не "дичь", а органичный взгляд на историю: человек прогуливается по аду и, как тонкий ценитель прекрасного, любуется отблесками пламени под кипящими котлами с грешниками.
Лишь однажды Чжан дает повод заподозрить себя в заигрывании с политической корректностью. В храм, только что подвергшийся набегу скотской солдатни, является, как кажется, "хороший японец". Полковник приносит извинения за своих подчиненных, выставляет у храма охрану и даже, смахнув невидимые брызги крови с клавиатуры органа, исполняет песенку о ручьях, полных рыбы и прочих кроликов. Ну просто герой Томаса Крейчмана из "Пианиста" Романа Полански или нацист с тонкой душевной организацией — персонаж, расплодившийся в российском кино. Однако же полковник окажется таким монстром, по сравнению с которым насильник с черным от копоти лицом — просто уличный хулиган. Чего-чего, а лицемерно примиряться с былыми агрессорами Китай не намерен.
В прокате со 2 августа