Гуманизм мизантропа
Лидия Маслова о новом фильме Тодда Солондза
В своей новой трагикомедии "Темная лошадка" Тодд Солондз, один из главных американских "певцов отчаяния", продолжает свою уже довольно обширную галерею невротиков, портретируя героя с той смесью любви, насмешки и отвращения, из которой чаще всего и получается в кино максимальное приближение к эмоциональной правде. На этот раз под режиссерской лупой, многократно увеличивающей как неприятные, так и симпатичные стороны объекта, оказывается 35-летний инфантил (Джордан Гелбер), коллекционирующий игрушки, живущий с родителями, работающий в строительной фирме отца (Кристофер Уокен) и делающий предложение соседке — она мало того что еле ползает от хронической депрессии, так еще и заражена гепатитом (Сельма Блэр).
В "Темной лошадке" верный себе Тодд Солондз уже не в первый раз показывает свой родной Нью-Джерси как один из кругов ада, хотя большинство живущих в нем этого не замечают и ведут нормальную, как им кажется, жизнь, в которой даже нередко находится место праздникам. Свою очередную местечковую "Божественную комедию" Тодд Солондз начинает с одного из старых любимых приемов — после проезда по пляшущей толпе (в данном случае на свадьбе) камера натыкается на героев Джордана Гелбера и Сельмы Блэр, неподвижно сидящих за столиком, чужих на этом празднике жизни и, кажется, не очень понимающих, как они сюда попали. Как это часто бывает в фильмах Тодда Солондза, частный вопрос "Как я попал в компанию этих уродов?" более или менее явно расширяется до глобального вопроса "Как я вообще попал в этот мир и что мне здесь делать?". Герой Джордана Гелбера (внешне напоминающий Сета Рогена, а сварливыми интонациями скорее Пола Джиаматти), сам не лишенный многих уродливых черт характера, да и внешне малопривлекательный, решает этот вопрос просто — по сути он не делает ничего. В папашином офисе он целыми днями просиживает на eBay, покупая там игрушки, а в обеденный перерыв ездит их обменивать, обнаружив царапину. Его диалоги с продавцом (Тайлер Мейнард), излучающим фальшивую приветливость, но твердо отфутболивающим героя,— одно из отдельных маленьких удовольствий в этом фильме о страдающем эгоисте и нарциссе. О масштабе комплексов и нереализованных амбиций героя, который даже колледж так и не закончил, можно судить по его машине — желтому "хаммеру" с болтающимся за лобовым стеклом кубиком Рубика.
Вопрос "Кто виноват?" не относится к любимым вопросам Тодда Солондза, но в общем нетрудно понять, почему деформировался характер человека, к которому собственные родители изначально относились как к "темной лошадке", причем не скрывали этого — одна из самых душераздирающих сцен в фильме, когда герой отдирает кусок обоев, скрывающий отметки его роста, когда он был маленьким, и видит запись о себе восьмилетнем: "Папина "Темная лошадка"". Все ставки были сделаны на младшего брата (Джастин Барта), который теперь звонит из Калифорнии в белом костюме и великодушно предлагает денег взаймы, чем только вызывает у героя очередной приступ ярости и инфантильный поток воспоминаний о детских обидах. Эта самонадеянная и истеричная фигура вечного ребенка вроде бы совершенно не должна вызывать сочувствия, однако у Тодда Солондза, казалось бы, в принципе чуждого жалости, все почему-то неизменно получается ровно наоборот, чем у голливудских режиссеров, старающихся вызвать умиление всякими неуклюжими лузерами и 40-летними девственниками, но чаще вызывающих раздражение. В "Темной лошадке" отталкивающий тип превращается в трагического героя, произносящего едва ли не гамлетовского отчаяния монолог, так же плавно и незаметно, как сам фильм, опять же в обычном солондзовском духе, проскальзывает из реальности в фантазии — например, когда скромная и невзрачная офисная сотрудница средних лет (Донна Мерфи), обычно делающая всю работу за героя, трансформируется в секс-бомбу, которая ездит на красном кабриолете и живет в огромной дизайнерской квартире. Это воплощение несбыточных грез — единственное, чем может Тодд Солондз помочь своим любимым "темным лошадкам" разных мастей, и, глядя, как они, прихрамывая и тяжело отдуваясь, ковыляют к финишу, понимаешь, что мизантропия вовсе не противоположность гуманизма, а на самом деле его оборотная сторона.
В прокате со 2 августа