Выставка современное искусство
На фоне опасений одних и радости других по поводу перспектив пермской "культурной революции" при новом губернаторе музей, созданный Маратом Гельманом, еще раз демонстрирует высокий класс, теперь на материале модного в Европе и США искусства Казахстана. Из Перми — ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.
За шестилетнюю историю Пермского музея современного искусства в нем открылись три проекта, достойные показа не только в Москве, но и в выставочных залах европейских стран. Первым было не до конца проработанное, но убедительное риторически "Русское бедное". В 2009 году куратор и критик Екатерина Деготь привезла в Пермь художников с Украины, продемонстрировав неиссякаемый драйв смены поколений. Теперь музей, чья дальнейшая судьба при новом губернаторе Пермского края Викторе Басаргине если и внушает оптимизм, то очень осторожный, обратился с подачи куратора и руководителя программ паблик-арта Наили Аллахвердиевой к искусству Казахстана. Страна в Центральной Азии известна ныне космодромом Байконур, персонажем английского комика Саши Барона Коэна Боратом Сагдиевым и пустынной, как города-призраки Китая, новой столицей Астаной. В сфере искусства москвичи запомнили разве давнюю, еще из девяностых, акцию Каната Ибрагимова, зарезавшего в галерее Гельмана живого петуха. Перформанс этот Гельману до сих пор припоминают его недруги, приписывая смертоубийство то Олегу Кулику, то самому галеристу. На выставке в Перми Ибрагимов подтверждает свою репутацию любителя ярких, но неубедительных спекуляций работой, в которой видеосъемка жестокого подавления забастовки нефтяников объединена с золотистой живописью в духе Алексея Беляева-Гинтовта.
Выставка, однако, хороша тем, что показывает художников до и после Ибрагимова. Казахские авторы потихоньку находят себе европейские и американские галереи на волне всеобщего интереса к тому, как мутирует вирус современного искусства в стране, которая, с одной стороны, часть Востока, и с другой — переживает кризис самосознания, как и любая другая республика бывшего СССР. На территорию Казахстана этот вирус проник классическим путем, через открытый на деньги финансиста Джорджа Сороса Центр современного искусства. Закрылся Центр совсем недавно, в 2010 году, став долгожителем среди аналогичных инициатив на постсоветском пространстве.
Название у выставки романтическое — "Лицо невесты". Куратор сравнивает открытие казахского искусства русскому зрителю с важнейшим эпизодом свадебного обряда — демонстрацией жениху лица суженой. Впрочем, не то чтобы работы старались понравиться зрителю. Скорее наоборот — на выставке много хорошего, но достаточно сложного видео. Фильмы Алмагуль Менлибаевой кажутся чем-то средним между "Ностальгией" Тарковского и феминизмом иранки Ширин Нешат. В "Исходе" (2009) две казашки в черном несут на руках огромных обнаженных младенцев мужского пола, которым по возрасту полагалось бы уже ходить самим. В "Точке сборки" ужин тех же героинь в дорогом ресторане перебивается кадрами развлекательной программы с грудастыми танцовщицами. Критика патриархата выглядит не так жестко, как у нашедших пристанище на Западе коллег Менлибаевой. Зато красиво. Видео Менлибаевой рифмуется с работой самого именитого участника выставки Ербольсына Мельдибекова "Пастан на улице". Мельдибеков снимает перформанс: старик в традиционной шапке лупит по щекам юношу, прохожие равнодушно наблюдают за происходящим, не выказывая ни малейшего удивления.
Экспозиция выстроена как ковер с повторяющими узорами. Три инсталляции Рустама Хальфина из серии "Нулевой уровень" ритмически расставлены по разным залам. Работы посвящены фактуре казахской степи. Глиняная имитация растрескавшейся земли с поставленными на нее скульптурами и объектами выглядит как памятник кочевому образу жизни, только с инъекцией изрядной доли европейской метафизики. Напротив "Мустанга" Георгия Трякина-Бухарова, лошади из старых кроватей и прочего мусора с глобусом в брюхе, стоит "Снайпер" Саида Атабекова — колыбель с деревянной имитацией автомата вместо ручки. Секс на полотнах Сергея Маслова перекликается с едой в графике Рашида Нурекеева. Стены покрашены в темно-коричневый, цвет земли, и ярко-голубой — официальный цвет республики, обыгранный в фотосерии Виктора и Елены Воробьевых. Оказывается, в Казахстане теперь неисчерпаемые запасы этой краски цвета неба, и Воробьевы обнаруживают его везде, от автомобильных покрышек до памятников на кладбищах. Выглядит, кстати, симпатично. В Казахстане вообще, судя по "Лицу невесты", с пессимизмом не очень, в отличие от вечно ожидающей новый 1937-й год России. Хотя проблемы похожие: акции того же Ибрагимова властям не нравятся, и художник на данный момент является политическим беженцем. Но главное сходство в том, что казахские авторы, как и мы, всячески уклоняются от прямого ответа на вопрос "кем быть?". Они не хотят наследовать ни кочевникам, ни чиновникам, но остро реагируют на попытки властей создать образ простого, лояльного власти казаха.