Взаимная независимость

Анна Толстова

Выставка "За железным занавесом. Официальное и независимое искусство в Советском Союзе и Польше. 1945-1989" — это в некотором смысле "Москва--Варшава" в миниатюре, но, во в отличие от "Москвы--Варшавы", не крупный межмузейный проект, которым руководили две главные национальные галереи обеих стран, Третьяковка и "Захента", а всего лишь выставка из одной частной коллекции. Впрочем, "всего лишь" тут не совсем уместно: привезенные в Москву сто двадцать работ польских и русских художников второй половины XX века, от конца Второй мировой до конца Варшавского договора, собраны Петром Новицким, искусствоведом и в прошлом музейным сотрудником, который в 1977 году открыл одну из первых в Польше частных галерей, а в 1985-м создал один из первых частных фондов — Фонд польского современного искусства. Показ этого собрания на VI Фестивале коллекций современного искусства ГЦСИ имеет своего рода дидактический смысл — как образец коллекционерского профессионализма.

Петр Новицкий впервые попал в Москву в 1987-м — в пору цветения перестроечного нью-вейва, "Мухоморов" и "Чемпионов мира", АПТАРТа и "Клуба авангардистов", первых вылазок "Инспекции "Медицинская герменевтика"" и бурной выставочной деятельности объединения "Эрмитаж". В воздухе пахло триумфами "русского Сотбиса" 1988-го, но коллекционеру с музейными замашками не вскружил голову ветер перемен. Не в пример другим западным любителям искусства, оказавшимся в Москве и Ленинграде на волне горбачевской либерализации, он интересовался не одной лишь альтернативной молодежью, но и ветеранами андерграунда. Так что в его собрании можно найти и ернический "Кабинет Ленина в Смольном" молодого Дмитрия Врубеля (1988), и еще весьма далекую от неосупрематизма "Деревню и шары" молодого Эдуарда Штейнберга (1962). У него было широкое поле зрения: от Владимира Немухина — до Ильи Кабакова, от Франциско Инфанте-Арана до Александра Джикии. А еще Петр Новицкий начал собирать махровый соцреализм — тоже не совсем так, как рядовые западные коллекционеры: не как советскую экзотику. Сизый Ленин над бурой толпой революционных рабочих, солдат и матросов, равномерно расцвеченной багровыми знаменами, с полотна "1 мая 1920 года" грековца Адольфа Алексеева (1970-е) — в социалистической Польше такие идеологические сувениры туристического восторга не вызывали. Но у коллекционера-искусствоведа был диалектический подход: для полноты картины нонконформизм нуждается в "конформизме", неофициальное искусство — в официозе. В общем, таких западных коллекций, в которых "Защитники" Михаила Аникушина вовсе не случайно встречаются с "Кентавром" Эрнста Неизвестного, мало.

Выставка "За железным занавесом", где сопоставлены русская и польская — от Катажины Кобро и Владислава Стшеминьского до Тадеуша Кантора и Романа Опалки — части коллекции Петра Новицкого, гастролирует по Европе уже два года. И сравнение польского и русского искусства в эпоху между Сталиным и Горбачевым дает, как ни странно, больше различий, нежели сходств. Польский официоз, например, в этом собрании есть, но его очень мало, что и понятно. После войны в Польше также пытались насаждать соцреалистические каноны, но период идеологического давления был довольно краток и закончился вскоре после смерти Сталина, причем право индивида на свободу творческого самовыражения было даже официально закреплено на бумаге. В 1960-м секретариат ЦК Польской объединенной рабочей партии опубликовал директиву "О культурной политике в области изобразительного искусства", устанавливающую процентную норму для абстрактного искусства на официальных выставках, которую оппозиционная интеллигенция тут же насмешливо прозвала "15 процентов художественной свободы". Так что андерграунда в советском смысле слова Польша не знала. И вхождение польских художников в интернационал contemporary art после падения Берлинской стены прошло относительно естественно и безболезненно, не то что у русских.

Выставка разбита на несколько разделов: "Торжество идеологии", "Абстракция", "Фигуративность", "Знак и значение", "Искусство протеста", "Трансформация". Но интересны тут не столько пасьянсы, какими разложены работы русских и поляков, сколько мотивы, по каким польский искусствовед начал собирать искусство "Большого Брата" в пандан к своему, отечественному. Словно бы в назидание сородичам: вот что бывает, когда искусство, пившее из того же светлого источника (Стшеминьский и Кобро были соратниками и во многом учениками Малевича), идет путем несвободы. Легко представить себе коллекцию нашего советского и "антисоветского" искусства с поучительными вкраплениями искусства западного — дескать, и у нас могло бы быть так же, если бы мудрая политика партии и правительства не преследовала все живое этим своим "Опять двойка". Но довольно странно выглядела бы коллекция советского и "антисоветского" с вкраплениями, допустим, северокорейского агитпропа, одномерного, недиалектического, без всяких "за" и "против". Дескать, пронесло, бог миловал.

Всероссийский музей декоративно-прикладного и народного искусства, с 22 августа до 8 октября