Премьера литература
В качестве приложения к журналу "Русский пионер" вышел роман "Машинка и Велик (gaga saga)" Натана Дубовицкого. Под этим именем три года назад был выпущен роман "Околоноля", истинным автором которого, как считали многие, был тогдашний первый заместитель руководителя администрации президента Владислав Сурков. Новое творение таинственного псевдонимца прочитала АННА НАРИНСКАЯ.
Главная разница между новым текстом и старым состоит вот в чем: про "Околоноля" было интересно, Сурков ли его написал или нет, а про "Машинку и Велик" — совершенно неинтересно, кто именно нагнал всю эту пургу. И это не только потому, что три года назад Владислав Сурков — это был таинственный серый кардинал и, возможно, всесильный политический кукловод, а сегодня он просто чиновник, чье супервлияние осталось в прошлом.
Дело скорее в том, что три года назад, в вегетарианские медведевские времена, намерения власти для многих были неочевидны, и поэтому считывание ее сигналов казалось занятием осмысленным. А роман — даже пусть не написанный полностью, но хотя бы инспирированный идеологом этой власти — представлялся кладезем таких сигналов, кладезем ребусов, разгадав которые, возможно, станешь лучше "их" понимать.
Но после парламентских и президентских выборов (вернее, после того, как именно прошли эти выборы), после протестов, после принятия новых откровенно антидемократических законов, после очередных демонстраций несамостоятельности правосудия намерения власти кажутся вполне понятными и без спущенных сверху шифровок.
Составитель (или составители) текста "Машинки и Велика", носящего дурацкий подзаголовок "gaga saga", все эти обстоятельства с очевидностью понимают и трактуют в свою вполне практическую пользу. Если уж — из-за внешних обстоятельств — такого внимания, как первый роман, этот текст не получит, то, значит, можно совсем не стараться.
Про "Околоноля" ходили слухи, что задумал его и даже начал действительно сам Владислав Сурков, а заканчивал вроде бы писатель Виктор Ерофеев. Но кто бы это тогда в действительности ни был, новый роман, кажется, писал не тот (не те), что первый. Хотя полная халтурность опуса делает его текстовой анализ затруднительным.
Перлом постмодернистской изысканности в этом произведении служит такое скрещение Пушкина и Венедикта Ерофеева в описании пьянства в самолете. Один из собутыльников говорит другому: "Ты выпил? Без меня?" А затем авторская ремарка: "и немедленно выпил". Ну или вот имя адвоката, переводящего деньги в офшоры,— его зовут, извините, Шейлок Холмс. И это лучшие, лучшие шутки, которые там имеются.
Описывать сюжет смысла не имеет — не потому, что есть опасность "сдать" самое интересное (хотя задумывалось все это как триллер и даже отчасти как детектив), а потому, что в этом месиве как-то бессмысленно разбираться. Там есть маньяки-педофилы, ученые "не от мира сего" типа Перельмана, продажные менты, сыщица несусветной красоты и молодости, монах, летающий на чертях, архангел, скрывающийся под личиной нордического супергероя, утонувшие моряки с подлодки "Курск" и еще много кто и что. И все они слипаются в какой-то неаппетитный клубок, и совершенно неинтересно, что с ними всеми будет.
И точно так же — или даже больше — неинтересны все имеющиеся в этом тексте рассуждения и сопровождающие их коленца. Включая, например, такие "ура-русофобские" пассажи про народ, который "думает про себя, какой он классный и непревзойденный богоносец": "Воевать не идет, пахать не идет, плясать не идет, любить не идет. Лежит, смотрит сквозь все на ему лишь видимую точку, поставленную в конце всего того, в начале чего было Слово; смотрит на точку, лежит, бога несет, бороду отращивает. Но тут подходит Магомет и говорит: "Иван, а Иван! Пошли воровать". И что же? Идет Иван, бежит даже, рвется. Проступает на лице его румянец, загораются холодным болотным огнем оба глаза, и вместо народа-богоносца, народа-страстотерпца обнаруживается стосорокамиллионная многонациональная и многоконфессиональная шайка разбойников".
И вроде бы да, провокация, но совершенно не цепляет — настолько это очевидная халтура. Прямо даже как-то странно такое стряпать, прикрываясь псевдонимом, ассоциирующимся с личностью высокопоставленного чиновника, пусть уже и не всесильного. Безответственно даже.