Заштатный клирик Тамбовской епархии диакон Сергий Баранов написал открытое письмо патриарху Кириллу. Он объявил о желании сложить с себя сан в знак протеста против приговора участницам группы Pussy Riot. Обозреватель "Коммерсантъ FM" Константин Эггерт – о последствиях, которые эта история будет иметь для русского православия.
Я не знаю, на самом ли деле диакон Сергий — горький пьяница, как утверждает его начальство. Послание свое он, судя по тексту, писал на трезвую голову. Немного зная церковную среду, отмечу: он не одинок. Просто не все станут слать открытые письма. Ведь жизнь священства полностью в руках епископов-руководителей епархий. История диакона Сергия – одно из первых, но, увы, не последнее в череде последствий процесса Pussy Riot для Русской православной церкви. Констатирую это, как православный верующий, с огромной печалью.
Скандал на руку, прежде всего, государственной власти. Она будет рада видеть Русскую церковь, единственную потенциально эквивалентную ей по влиянию структуру, ослабленной, а в идеале — полностью зависимой. История с Pussy Riot будет способствовать росту антицерковных настроений в России, прежде всего – среди интеллигенции и особенно городской молодежи. Молодые люди чувствительны к несправедливости. Явная несоразмерность преступления и наказания им очевидна.
Морально изувеченная веком большевизма Россия очень нуждается в христианском свидетельстве и миссии, в смягчении нравов и деятельном милосердии.
Церковь упустила шанс совершить, возможно, самый яркий миссионерский поступок за всю постсоветскую историю: с самого начала просить о снисхождении для неприятных и непонятных для иерархии и паствы участниц скандального и, на мой взгляд, глупого перформанса. Тогда решение сажать осталось бы исключительно на совести властей.
Церковь, напротив, явила бы наглядный образец служения евангельской истине, в чем-то более значимый, чем отправка по России вагонов-часовен и перенесение мощей.
Ссылки церковных спикеров на западное законодательство, в том числе немецкое, несостоятельны. Во-первых, никто юридических аргументов от них и не ждал. Ждали нравственной позиции. Во-вторых, в европейских странах, в отличие от России, именно суды и полиция многие десятилетия возглавляют рейтинги доверия граждан. Если бы трех феминисток посадили в Германии или Норвегии, никому бы и в голову не пришло, что за решением может стоять аппарат федерального канцлера или королевский двор.
Наконец, другой аргумент — про большинство православных, которое якобы поддерживает жесткий приговор. Он тоже слаб. Таких людей в постсоветской России, увы, много. Но Церковь – не акционерное общество, где решение принимается большинством владельцев ценных бумаг. От священноначалия требовалась смелость пойти наперекор настроениям тех, кто всегда готов требовать расправ, и проявить моральное лидерство. Только оно, в конечном счете, и свидетельствует о величии идей, людей и общественных институтов.