В ближайшие три года Россия принимает саммиты АТЭС, G20 и G8. Председательство в трех подряд глобальных структурах, представляющих больше половины мирового ВВП,— уникальная возможность предложить миру повестку, выгодную Москве. "Власть" вспоминает, как раньше проходили в России встречи такого уровня.
Организация саммитов и председательство в международных организациях — дорогое, но не бессмысленное удовольствие. Страна-председатель получает возможность определить направление работы для всех. Например, США в G8 убедили другие развитые страны взять на себя часть расходов по финансированию переработки ядерного оружия в отказывающихся от него странах. А Испания, председательствуя в ЕС в середине 1990-х, смогла запустить Барселонский процесс интеграции в Средиземноморье, благодаря которому стала в Европе "главной по средиземноморскому региону", а для стран региона — главным представителем единой Европы. Даже СССР нередко добивался интеллектуального и идеологического лидерства, умело используя в ООН и Движение неприсоединения, и другие структуры развивающихся стран, за влияние в которых Москва соперничала с Западом.
России пока председательства удавались лишь отчасти. Начиная с 1991 года в РФ прошло не так много международных форумов, сопоставимых по масштабу с саммитом АТЭС. Столько мировых лидеров у нас собирались лишь несколько раз: на саммит по ядерной безопасности в Москве в 1996 году, на саммит, приуроченный к трехсотлетию Санкт-Петербурга в 2003 году, на 9 Мая в год 60-летия Победы и на саммите G8 в 2006 году. Помимо этого были петербургские и ярославские форумы, куда глав зарубежных государств зазывали всеми правдами и неправдами для повышения статуса мероприятия, первый саммит БРИК в Екатеринбурге, саммиты Россия--ЕС, а также ШОС и СНГ, но событиями глобального масштаба они не стали.
Чтобы добиться конкретных результатов, хозяевам саммита надо найти вопросы, волнующие все или как минимум большинство стран, и предложить для них взаимовыгодное решение. Это одно из измерений soft power, о которой в России говорят все больше и которой нашей стране так недостает (см. материал "Пиарова победа" во "Власти" N14 от 9 апреля 2012 года). В 1990-е годы Москва была рада почти любой повестке, даже не слишком выгодной, лишь бы стать полноценным участником обсуждения. В первой половине 2000-х достижением уже было собрать мировых лидеров в России и принимать их на правах хозяев. Наконец, во второй половине нулевых Москва начала пытаться участвовать в формулировании международной повестки, но еще не научилась добиваться результатов.
В апреле 1996 года РФ впервые в своей истории приняла в Москве внеочередную встречу лидеров стран G7 — полноценным членом Россия тогда еще не была. Хотя в тот год уже была назначена еще одна встреча (в июне во французском Лионе), получилось, что Россия также стала страной, принимающей саммит и, соответственно, определяющей его повестку. Россия и Франция выступили сопредседателями саммита: Париж галантно "поделился" с Москвой своим высоким статусом, отдав ей право формировать тематику встречи.
В середине 1990-х российское положение в мировой политике было непростым: бюджет — как у крупного штата США, война в Чечне и катастрофический рейтинг президента Бориса Ельцина перед выборами серьезно ограничивали пространство для маневра. В этих условиях России пришлось предложить в качестве повестки ту сферу, в которой она оставалась в числе влиятельных глобальных игроков,— ядерную безопасность. У лидеров стран "семерки" тоже были веские основания приехать в Москву. Во-первых, ядерная безопасность оставалась актуальной темой, а сохранность мирного и немирного атома на постсоветском пространстве была под вопросом. Во-вторых, визит в Россию служил выражением неформальной поддержки Ельцину — в глазах зарубежных партнеров он выглядел предпочтительнее популярных в тот момент коммунистов.
Саммит запомнился реверансами западных лидеров в сторону Ельцина и непростой темой. Результаты встречи можно записать в актив лишь с учетом общего состояния внешней политики страны в тот момент: государства-лидеры пообещали выделить России и другим постсоветским странам дополнительные средства на утилизацию стареющего ядерного арсенала. Москва получила максимум возможного на тот момент, но трудно назвать гуманитарную помощь обедневшей ядерной державе дипломатической победой.
Следующий российский бенефис мирового масштаба состоялся в мае 2003 года: уже при новом президенте прошел саммит трехсотлетия Санкт-Петербурга, который первоначально не был привязан ни к какой международной структуре, но собрал больше высокопоставленных гостей, чем любое сопоставимое мероприятие в России. В результате Петербург принял одновременно и саммит Россия--ЕС, и неформальный саммит СНГ, и лидеров США, КНР, Японии и Индии.
Политический контекст был лучше, чем в 1996 году, хоть и далек от идеального: прошло всего четыре года со дня окончания войны в Югославии и лишь несколько месяцев с начала вторжения американцев в Ирак. Острые противоречия были еще свежи в памяти, но они не омрачили праздник, потому что никаких общих решений Москва добиться и не пыталась. Масштабный саммит трехсотлетия собрал слишком разных гостей, чтобы они могли что-то обсуждать совместно, а самые значимые его участники прямо из Санкт-Петербурга направлялись на саммит G8 во Франции и не видели необходимости обсуждать мировую политику в России. Перед Кремлем же стояла задача показать перемены к лучшему и впечатлить гостей со всего мира.
Демонстрация обновленного к юбилею города фактически и стала основным содержанием саммита, распавшегося на двусторонние встречи. Гостям юбилей запомнился лазерным шоу на Неве. Хозяевам — масштабным ремонтом и ранее незнакомыми массовыми перекрытиями центральных улиц.
Встреча глав государств на 60-летие Победы в Москве отличалась от Петербургского саммита только сменой декораций и большей скоротечностью. Обсуждать в многостороннем формате было нечего, и главными героями саммита стали ветераны, принявшие участие в параде на Красной площади.
Первый полноценный саммит G8 в России Санкт-Петербург принял летом 2006 года. Открыто претендуя на самостоятельную роль в мировой политике, Россия впервые обозначила собственные приоритеты повестки: энергетическая безопасность, образование, борьба с инфекционными заболеваниями. Москву, не замеченную ранее в активной борьбе за качество глобального образования или здравоохранения, интересовала, разумеется, в основном энергетика.
Рост цен на энергоносители в 2000-е годы позволил России начать думать об укреплении своего влияния и возвращении статуса мировой державы первого ряда, в том числе путем приобретения зарубежных активов. Однако газовые войны с Украиной и Белоруссией закрыли для российских компаний возможности приобретения энергоактивов в Европе. При наличии большого объема накопленных зарубежных инвестиций в отечественном ТЭКе Москва воспринимала ситуацию как несправедливую и, по сути, посвятила саммит ее исправлению.
К петербургскому саммиту G8 Россия предложила миру новый подход к энергетической безопасности. К изначальному пониманию энергобезопасности как надежности поставок энергоносителей Россия добавила стабильность спроса и транзита. Строго научного смысла в таком подходе немного: если для потребителя безопасность поставок энергоносителей — это вопрос обеспечения работоспособности всей экономики, то для производителя — это просто вопрос спроса на товар, который приносит деньги. С тем же успехом можно говорить о важности спроса на любом другом рынке: машин и оборудования, металлургии или химической промышленности. Подход, соответственно, носил скорее политический характер: Москва настаивала на принципе взаимности в инвестициях в энергетику, а для обоснования справедливости этой взаимности годились любые средства.
В результате в итоговом документе саммита по энергетической безопасности действительно был обозначен принцип "создания прозрачных, справедливых... правовых рамок и систем регулирования, включая обязательства по соблюдению контрактов, в целях привлечения... международных инвестиций в добычу, переработку и сбыт энергоресурсов". Вместе с тем стратегически документ оказался не слишком эффективным, поскольку свою выгоду в нем видела только Россия. Остальные участники уступили давлению хозяев саммита и подписались под документом, но, как показали дальнейшие события, отнюдь не собирались реализовывать эти положения на практике.
Таким образом, повестка петербургского саммита G8 впервые была сформулирована в соответствии с национальными интересами (по крайней мере, в том виде, в каком их понимал Кремль), причем отстаивалась государством и бизнесом совместно: предложенный подход разделяли не только государственные энергокомпании вроде "Газпрома" и "Роснефти", но и частные — ЛУКОЙЛ, "Сургутнефтегаз", ТНК-ВР и даже Shell. Но для успеха председательства этого оказалось недостаточно.
Главным уроком саммита стало понимание того, что принимать гостей у себя и определять повестку — это только часть успеха. Самое главное — научиться формулировать тематику встречи и предлагаемые решения так, чтобы они были интересны и выгодны не только их автору, но и остальным участникам.
Последние 20 лет позволили России набраться важного опыта участия в международных саммитах. Готовясь к председательству в АТЭС, Россия впервые подробно изучала опыт предыдущих стран-председателей (прежде всего Японии и США), а также анализировала потребности и интересы всех участников форума. К работе помимо российских экспертов были подключены глобальные консультанты из Ernst & Young, McKinsey и PricewaterhouseCoopers, что позволило совместно выработать и утвердить интересные всему региону инициативы. Теперь итоги саммита во Владивостоке должны показать, научились ли российские власть и бизнес применять soft power.