Некролог
В Санкт-Петербурге на 67-м году жизни скончался поэт, прозаик и переводчик Аркадий Трофимович Драгомощенко.
Аркадий Драгомощенко был чрезвычайно значимой фигурой в ленинградском/петербургском культурном ландшафте. Можно было не читать его стихов и прозы, но не заметить его самого в этом довольно тесном мире галерей, литературных тусовок, культовых кофеен, интеллектуально-алкогольных прогулок по садам и паркам было невозможно. В шляпе и без, с трубкой или сигаретой, с бокалом, стаканом или просто бутылкой, в круглых очках, лысеющий, с удивленным, немного детским выражением лица, много говорящий и всегда окруженный внимательными слушателями, он был частью этого города настолько обязательной, что сегодня, прочитав, сколько на самом деле он преподавал в американских университетах, я была поражена — казалось, что он-то точно никуда надолго отсюда не уезжал.
А ведь он не был ленинградцем (родился в Потсдаме, жил в Виннице, успел поучиться на филфаке Винницкого педагогического института, а затем поработать в Киеве), но, оказавшись в конце 1960-х на театроведческом факультете Ленинградского института театра, музыки и кинематографии, с городом этим больше не порывал. Он служил заведующим литчастью в театрах Смоленска и Ленинграда, был редактором, писал рецензии, много преподавал. Но центр его жизни уже в 1970-х оказался совмещен с центром неофициальной литературы, которая в Северной столице имела вид не столько кухонно-разговорный, как в Москве, сколько молчаливо-печатный. Все заметные ленинградские самиздатовские проекты были сделаны при участии Драгомощенко — и "Часы", и "Предлог", и "Митин журнал". В 1978-м он стал первым лауреатом неофициальной литературной премии Андрея Белого, в жюри которой он потом будет заседать долгие годы.
Та премия была за прозу, но в историю новейшей литературы он вошел в первую очередь как поэт. И при всей своей сращенности с Ленинградом поэт совсем иной, чем главенствовала на берегах Невы, школы. В русском стихосложении это традиция метареализма. Мир как переплетение неявных связей, текст как вязь неочевидных слов, барочная усложненность и тотальный верлибр. Он говорил на русском способом, до сих пор на этом языке невиданном, но в иных культурах уже устоявшемся и классическом. Недаром Драгомощенко любили, понимали и печатали американцы, чьих поэтов из так называемой "Школы языка" он много переводил.
У Драгомощенко вышло много книг. Их небольшие тиражи ничего не значат: его слово оказало влияние на стольких молодых и уже не очень молодых его друзей и учеников, что пропасть ему не дадут. Последние десять лет он вел семинар в Смольном колледже под названием "Иные логики письма". Отличное название — и это ведь был почти девиз, под которым подпишутся десятки тех поэтов и философов, собственные "иные логики" которых настраивались под монологи Аркадия Драгомощенко.
Он долго, обреченно и мучительно для оставшихся уходил. В последние дни, в невозможной тяжести ожидания конца, его главный собеседник Александр Скидан вывешивал на своей странице в Facebook по одному стихотворению АТД в день. Сотни людей читали эти строки в первый раз или как в первый раз. Разреженные бедой и своим одиночеством, не в сборнике, не в густоте других строф, они оказались для многих откровением. Это очень чистая поэзия. И очень мудрая: "Витгенштейн давно в раю. Вероятно, он счастлив, // поскольку его окружающий шелест напоминает ему // о том, что шелест его окружающий говорит ни о чем, // но и не предъявляет того, что надлежит быть "показано"".