Миру — ширь

В туристической отрасли межсезонье: переход от лета и "бархатных" недель к зиме. Если верить официальной статистике, то российская туриндустрия на подъеме — объем только внутреннего туристического потока почти 50 млн, иностранцев — 2,5 млн. Но есть и другая статистика: в мировом туристическом обороте доля России составляет 1 процент. Большая часть туристов приходится на один город — Москву. "Огонек" заинтересовался: есть ли будущее у туризма в регионах и где здесь наши резервы?

Елена Котова, экономист, писатель

"И с чего вдруг Камчатка?" — недоумевали поездившие по миру знакомые, хотя каждый, пусть понаслышке, знал, сколь красив этот край. В самом деле, далеко, дорого (хотя не дальше и не дороже Японии или Кубы). Да как-то и страшновато...

Тем не менее на Камчатку мы едем с моим близким другом-немцем. Он любитель экзотики, особенно африканской — сафари, водопады, миграция зверей... Но экзотика — одно, а неудобства — другое. Это в Африке мы без труда нашли бы пятизвездочные палатки с душем, свежими халатами и индивидуальные туры по саванне с вооруженным гидом на случай близкого контакта со львом или носорогом. А вот есть ли подобное на Камчатке?

"Скажите отдельное спасибо..."

Самый популярный район полуострова, считай, курортный,— Паратунка. Близко от аэропорта, много гостиниц, термальные источники. Жить в этих гостиницах, правда, безрадостно: смесь советского санатория и "пластикового" трехзвездочного отеля с неработающим интернетом, шкафом без полок, меню из яичницы, сосисок, рассольника и сухой, пережаренной рыбы.

Зря я думала, что застраховала себя от всего этого, забронировав "индивидуальные туры" и лучший, как утверждалось, из возможных отелей (с двухкомнатными коттеджами на семью, термальным бассейном в патио и венгром-метрдотелем, который с вечера записывает, чем вас кормить). По прилете выяснилось: брони аннулированы. "К нам едет Дмитрий Медведев... Так что, господа-туристы, нашли вам другой, "пластиковый", отель, скажите спасибо: август у нас — пик сезона. А отдельное спасибо скажите, что не успели въехать. Бывало, приходилось и выселять..." Сказав дважды спасибо, заселились, куда послали. Но — наше счастье — в верхах что-то не склеилось, приезд отменили и через пару дней нам достался искомый коттедж. Выдохнули: ну, здравствуй, экзотика...

Зачем сюда едут

Понятно, что едут сюда посмотреть небывалое — вроде океана с километрами пляжа с черным вулканическим и горячим — хотя вокруг не тропический лес, а тундра — песком. Туристы из Паратунки каждый день мотаются на экскурсии группами, в "вахтовках" по 16-18 человек, возвращаясь поздно вечером "усталыми, но довольными". Как выяснилось, и нас ждала та же участь: обещавший "индивидуальные туры" туроператор собирался всучить нам те же "вахтовки". Но опять повезло — появился гид-проводник Роман. Вот краткий обзор наших с ним путешествий.

...Заповедник "Налычево". Справа на километр по-прежнему тундра: разноцветные мхи, кусты голубики, карлики-деревья. Левее она переходит в лесотундру: косолапые карлики распрямляются, в них распознаешь березы, лиственницы. Они еще сжимаются от холода океанических ветров, но через пару километров попадаешь в настоящий лес. За два часа — три климатические зоны, а запах океана не пропадает.

Джип легко берет уклоны в 45 градусов, переправляется вброд через реку. В реке застряла "вахтовка". "Надо помочь,— говорит Роман, вытаскивая на тросе "вахтовку", в которой сидят японцы, жестами через окно показывающие, как они благодарны.— По-другому нельзя,— говорит Рома.— Ты не поможешь, тебе не помогут тоже".

Ищем медведя, но не везет. Несколько раз был совсем рядом, но так и не удалось заснять, как говорят местные, "сфотать". Но поиск — это и есть сафари: по тундре на внедорожнике, через кочки, овраги, реки, заполненные рыбой. Заканчивается нерест лосося, рыба пришла из океана в пресную воду, чтобы дать жизнь потомству и умереть. Привал на берегу, Роман достает красную икру, рыбу, специально зажаренную утром для нас, помидоры. На Камчатке они огромные, больше узбекских, и сладкие, как на юге Италии, в районе Помпеи: тоже растут на вулканической почве.

— Ром, так что с медведем?

— В горах, значит, встретим. Рыба подходит к концу, а в горах ягоды поспевают, медведь туда подается.

...Вертолетная экскурсия в Долину гейзеров. Терминал авиакомпании "Кречет" сияет мрамором, в зале ожидания на выбор: эспрессо, латте, капучино. Пилоты в фирменной одежде, девушка-переводчик с прекрасным английским — на борту группа американцев.

Сама долина — вулканический каньон у слияния рек Гейзерная и Шумная в Кроноцком заповеднике. Ходим по дощатым настилам: по земле нельзя, любая кочка может брызнуть горячей водой. Извержение гейзера — каждые четыре часа — проходит через установленные циклы. Наполнение грифона водой (около 90 градусов), затем фаза излияния — вода бурлит, кипит, выплескивается из грифона, после чего взлетает фонтаном вверх метров на 10. Минуты через три фонтан становится ниже, потом исчезает, а пар продолжает валить из грифона, внутри него гулкий рокот, как будто работает мотор. Пар рассеивается, и на мгновение можно увидеть совершенно сухое дно: остатки воды испарились на горячем камне. Но уже через пару минут начинается новое наполнение гейзера, вода прибывает медленно, как будто устала после извержения, хотя это новая вода, а та, что несколько минут назад била десятиметровой струей, уже растворилась во Вселенной.

...Вулканы Горелый и Мутновский. Сказать, что дорога к ним разбита,— ничего не сказать, мужчины сидят впереди, им полегче, а я подпрыгиваю на заднем сиденье, голова бьется то о стекло, то о крышу джипа.

— Когда только асфальт проложат,— вздыхает Роман.

— Зачем! — возражает мой друг.— 90 километров асфальта по горной дороге, с сезонным перепадом температур? Достаточно раз в неделю ровнять дорогу грейдером.

— Да,— соглашается Рома,— раньше и ровняли... И ведь в бюджете деньги закладывают каждый год. Но все тырят!

Выше исчезают и луга, кругом камни, мы въезжаем в кальдеру вулкана. Лава, разлившаяся до подножия сопки, выжгла все живое. А кратер то дымится, то нет — по настроению. Кальдера Горелого сливается с кальдерой соседнего вулкана — Мутновской сопки, между вулканами километров 15 "лунного пейзажа". Мутновка не похожа на Горелый, она покрыта зеленой густой растительностью, через которую идут тропки. Земля каменистая, утоптанная, но кажется, что она ходит под ногами, слева от тропы огромная поляна, похожая на болото с потрескавшейся красной коркой глины, сквозь нее фыркают пузырьками и струйками крошечные гейзеры. Забылся и пронизывающий ветер океана, и пряная прохлада Налычева, солнце печет нещадно. Океан, впрочем, не оставляет даже на склоне вулкана: взгляд, минуя равнину тундры внизу, упирается в серую гладь воды и кажется, что это совсем близко.

— А на океане-то дождь, небо серое,— говорит Рома, и поверить в это, когда стоишь под палящим солнцем, трудно.

Зеркала Камчатки

Зеркало океана, открывающееся в самых неожиданных местах, рождает ощущение, что Камчатка как таковая — зеркало. В нем отражается контраст красоты природы и унылого облика Петропавловска, города пятиэтажек, взбирающихся на сопки. Снизу, из центра города, они кажутся трущобным бидонвилем, а сам центр — это набережная и горстка уродливых зданий с тонированными стеклами, все как один — торгово-развлекательные центры. Вдоль берега развалины оборонительной линии — заросшие бурьяном блиндажи, доты, до середины 1990-х Камчатка была закрытым краем, готовым отражать нападение врагов с моря. Авачинская бухта полна заржавевших рыболовецких судов: основа экономики Камчатки — добыча и переработка рыбы — в упадке. Во всех этих камчатских зеркалах отражается не только безграничная мощь здешней природы, но и бесконечность перехода страны от прошлого к современности и какая-то раздвоенность сознания ее обитателей.

В этнических деревнях — Пимчахе, где ительмены занимаются рыболовством и собирательством, и в Кайныране, где охотники-коряки разводят знаменитых ездовых собак хаски,— по-прежнему живут в чумах. В Пимчахе фольклорный праздник: танцы, соревнования в прицельном кидании топора, лазание по шесту. Русская девочка лет 11 водит нас по деревне, показывает гроты, где живут духи, пересказывает легенды. Поражает, как много она знает, как гордится своим краем. В шортиках и белой тишотке танцует для нас народный танец: пластика незнакомых движений и па.

Женщины поют народные песни на ительменском, корякском, эвенкийском и русском. К шести праздник должен закончиться, но народ все прибывает — затарившаяся алкоголем молодежь на иномарках. Оказывается, главное — не сам праздник, а дискотека, которая будет вечером...

Нашего Романа назвать просто гидом нельзя. Он рейнджер от бога — знает каждую тропу, читает по глазам, когда подопечный устал, и незаметно сбавляет темп. Он наслаждается каждым новым пейзажем, хотя видел его уже сотни раз. От туров получает удовольствие не меньше, чем мы, а его доход от них сравним с доходом гида на Монблане. Кроме туров Рома с двумя партнерами наладил и другой бизнес: они покупают в Японии кузова джипов и ставят их на ходовые части отечественных грузовиков — такие внедорожники не вязнут в песке, берут уклоны и броды, не ломаются на разбитых дорогах. При этом Роман держит и магазин — умирающий, потому что он им не занимается. А его жена, Настя, художник по кости, лауреат многих выставок, преподает рисование в школе.

— На бензин тратит больше зарплаты,— досадует Роман,— и зачем ей эта школа?

— А зачем тебе магазин? — смеюсь я.

— Ну-у... Стабильный бизнес. Туристы сегодня есть, а завтра, кто знает?

Такое впечатление, что люди здесь не просто гордятся своим краем, они видят в нем много большее, чем туристы, точнее могут это передать. Но в "стае" себе подобных становятся совсем другими — какими-то мутными, жуликоватыми, со смещенными ценностями. Туроператоры "кидают", сотрудники "пластиковых" гостиниц и официантки не улыбаются: туристы их раздражают. Но озлобления, агрессии все равно меньше, чем в европейской части России. Нет нужды рвать кусок изо рта другого: рыба, крабы, ягоды — только не ленись собирать.

Впрочем, в круиз на катере по океану мы идем не с Ромой, а с Владимиром Константиновичем. Этот погранец-вертолетчик на пенсии себя называет "шаманом", но постепенно становится ясно: главное его колдовство — это "решать вопросы для хороших людей", привлекая неосязаемый, но прочный ресурс связи с нужными людьми, включая начальство. Можно как угодно относиться к совместной охоте и "теркам в бане", но здесь это работает. Нам он, например, "нашаманил" заветный коттедж...

Выходим из Авачинской бухты в узкий пролив, соединяющий ее с океаном. В камбузе варятся крабы, выловленные хозяином катера на наших глазах. Мы пьем спирт и закусываем морскими ежами. Владимир Константинович горюет о временах, когда Камчатка была закрытым краем: "Ведь все же было, а теперь — какие цены. Потому что понаехали. Туризм надо развивать, а дорог нет, гостиниц нет. Хорошо хоть Владимир Владимирович не забывает — приезжает часто, включил край в федеральную программу туризма".

— А вы не думаете, что туризм на Камчатке должна развивать не Москва, а местные бизнесмены, такие, как вы, как Роман?

— На какие шиши? Вот ты,— обращается к моему другу Константиныч,— собрал бы у себя в Германии денег, построил бы две-три гостиницы, я бы в управляющие пошел. По каждой копейке бы отчитывался, честность в бизнесе главное. Но вы ж только с виду друзья, разве я не понимаю...

Догнать и перегнать Африку

Понять некоторые вещи на Камчатке не получается. Например, почему Мутновская электростанция убыточна. Как вообще может быть убыточной геотермальная электростанция?! Не понимаю, и почему в упадке рыболовство, почему не развивается туризм.

Зато поняла окончательно: на Камчатке, как и на других окраинах России, жизнь осмысленная, а не скотская, как ее изображают в столице. Ее обустраивают сами люди. Как Роман, как его жена, как Владимир Константинович. И эта жизнь такова, каково их понимание. Наверное, главное — это помочь им справиться с раздвоенностью сознания, понять, что рейсы из Анкориджа и Сиэтла будут пустовать, пока на Камчатке не появятся отели, сравнимые с Аляской. Понять, что дело не в федеральных программах, а в скучном слове "инвестиционный климат": чтобы разрешали, отдавали землю, не меняли правила игры, не тянули поборы.

— Тут же нет нерешаемых проблем,— говорит мой друг.— Не нужны миллиарды на автобаны и железные дороги. Нужны 6-8 локальных аэропортов и самолеты человек на 30, которые перебрасывают туристов из одного заповедного места в другое, как в Африке. Там тоже нет автобанов, зачем они, если плотность населения низкая? Нужны копейки из местных бюджетов, чтобы грунтовые дороги к водопадам и вулканам ровнялись грейдерами. Нужна сотня хороших отелей и десяток роскошных.

Я вспоминаю, как однажды летела в Джексон-Хоул, в забытом богом американском Вайоминге, где есть лишь гора с экстремальными трассами, но нет курортных развлечений и маловато комфорта. Так вот, у фанатов-горнолыжников, моих попутчиков, на лицах была та же сосредоточенность и готовность к лишениям, что и у тех туристов, что летели с нами на Камчатку. Кажется, я начинаю понимать туристическую логику моего немецкого друга.

Да, конечно, в Африке в отличие от Камчатки круглый год лето. Но есть ведь и те, кому в отдых хочется зимы и лыж. С декабря по февраль они едут в Штаты и Европу, а летом — в Чили и Аргентину. А вот на Камчатку можно ездить хоть круглый год: в январе, конечно, холодно, зато с конца февраля до начала мая — самое катание с сопок. Нужно-то 20-30 млн из федерального бюджета на подъемники, а все остальное люди сделают сами.

Для моего немецкого друга Камчатка стала еще одним экзотическим путешествием, пожалуй, более интересным, чем Африка. Он поражался сменой климатических зон, "фотал" медведей, наслаждался сафари по тундре. Но не был ошеломлен, как я: Камчатка оказалась для него более предсказуемой, и он видит, что надо сделать, чтобы край стал раем для туристов. Возможно, даже лучше, чем я, потому что в отличие от меня раздвоенность сознания и ржавеющие рыболовные корабли ему так сердце не рвут. И еще: он уверен, что еще лет 10 стабильного развития — и заснеженная Камчатка точно станет не хуже, чем черная Африка.