Минприроды в ближайшее время представит правительству доработанную госпрограмму развития шельфа. Чиновники предлагают расширить возможности частных инвесторов в офшорных проектах, но о полной либерализации речи не идет. Кто должен разрабатывать российские недра, хватает ли рычагов давления на бизнес и как новый глава Минприроды узнал о своем назначении, в интервью "Ъ" рассказал министр природных ресурсов СЕРГЕЙ ДОНСКОЙ.
— "Роснефть" и "Газпром" уже начинают активные работы на шельфе, привлекают западных партнеров, а госпрограмма по его освоению все еще обсуждается. Минприроды предлагал расширить доступ к шельфу, субъектный состав недропользователей, но документ был отправлен правительством на доработку. Недавно президент Владимир Путин поручил принять решения по госпрограмме до 1 ноября. Какова ваша позиция?
— Ключевой вопрос — не субъектный состав, а стимулирование изучения и разработки. Нам необходимо обеспечить добычу 30 млн тонн углеводородов к 2030 году. Без активной геологоразведки шельф в ближайшем будущем для нас актуальным так и не станет, а чтобы достичь цифры 30 млн, придется выйти далеко за границу 2030 года. Большинство крупных добывающих проектов на суше начали разрабатываться еще в Советском Союзе — в 1980-х годах. Понятно, что сейчас появились новые технологии, происходит некоторое ускорение, но нужно понимать, что в любом случае это длительный процесс. Для той же Арктики, очевидно, нужен абсолютно другой подход.
Именно поэтому мы предлагаем выделить геологоразведку в отдельный бизнес. Изученность шельфа сейчас очень низкая. Чтобы выстраивать настолько сложные проекты, а тем более основанные на них прогнозы для всей страны, нужна качественная информация, требующая усилий многих ученых и инвесторов. Но здесь Россия имеет значительное преимущество, так как именно ее геологи начали изучать шельф южных морей одними из первых.
Сейчас речь идет о лицензировании отдельных видов работы. Для этого есть эффективный механизм, подтвержденный мировым опытом: сначала сервисными компаниями проводятся мультиклиентские съемки, потом полученные результаты распространяют среди своих клиентов--потенциальных инвесторов. Анализ данных и оценочная экспертиза ресурсов происходят уже на клиентском уровне. И тогда инвестор может обращаться к госкомпаниям, предлагая им различные схемы реализации проектов. Таким образом, появляется, с одной стороны, ускорение в сфере геологоразведки, а с другой — больше проектов, в которых могут участвовать госкомпании.
— Но данные о недрах секретные, то есть заниматься геологоразведкой смогут тоже только госкомпании?
— Это могут быть сервисные национальные компании или СП с иностранным партнером. Проблема российских компаний, в том числе и "Росгеологии", в том, что у нас не так много специальной техники. Должен быть сформирован нормальный конкурентный рынок в этой сфере.
— То есть "Росгеология" будет автоматически в любом таком проекте?
— Если потребуется контроль государства, то будет. К окончательному механизму мы пока не пришли, отрабатываем модели. Но опыт мультиклиентской съемки имеет и Норвегия, и США, и даже африканские страны.
— Но в госпрограмме говорилось и о том, что к геологоразведке можно допустить частные нефтекомпании.
— Да, это тоже вариант развития мультиклиентской съемки. Предполагается, что либо компания продает эти материалы, либо же сама интерпретирует их и идет с полученными результатами к госкомпаниям.
— Каким может быть распределение долей в проектах?
— Этот вопрос сейчас обсуждается.
— Но даже из государственных компаний не все имеют возможность работать на шельфе. Например, "Газпромнефть", у которой есть специальная дочерняя структура, от Роснедр соответствующего разрешения не получила.
— Этот вопрос сейчас рассматривается у вице-премьера Аркадия Дворковича.
— Другая громкая история — с конкурсом на месторождения имени Требса и Титова. Роснедра отозвали лицензию у СП "Башнефти" и ЛУКОЙЛа, да и сам конкурс выглядел неоднозначно.
— Решение о возврате лицензии СП двух компаний готовится. На момент, когда лицензия переоформлялась, Роснедра сочли, что все в порядке, а потом обнаружилось, что не все так просто: речь шла об отсутствии у этой структуры перерабатывающих мощностей. Теперь стоит вопрос, каким образом разрешить ситуацию аккуратно, чтобы можно было проект реализовывать. Главное в другом — партнерство "Башнефти" и ЛУКОЙЛа позволит ускорить разработку месторождения и тем самым увеличить объем поступлений государству.
— И чтобы не было больше таких спорных моментов, конкурсы не будут проводиться? О том, что необходимо использовать только аукционы, говорил Владимир Путин.
— Да, соответствующий проект рассматривается Госдумой. Аукцион выгоден прежде всего своей прозрачностью. Конкурсы всегда порождают вопросы. Кто-то не так принял решение, чего-то не учли — очень много субъективных мнений. А аукционный процесс всегда прозрачен и понятен. И речь здесь не только о деньгах. Аукционы простимулируют геологоразведку. Ведь когда инвестор заходит в проект на начальной стадии, ему меньше нужно денег вложить, чем когда приобретается уже полностью разведанное месторождение. И получается четкая градация. Участвуя в геологоразведке, вы за счет своих мозгов, рискуя, открываете месторождение и начинаете с ним работать. И это реальная возможность сэкономить, которую компании начнут рассматривать и использовать гораздо активнее.
— Сейчас идут споры вокруг еще одно конкурса — на месторождение Норильск-1. Конкурс выиграла артель старателей "Амур", но "Норильский никель" оспаривает это.
— Этот пример также иллюстрирует проблему субъективного фактора при проведении конкурсов. Эксперты Минприроды считают, что решение по конкурсу было принято не совсем верно. Мы все материалы в правительство предоставили, результаты же утверждает премьер.
— Будут в ближайшее время проданы какие-либо крупные месторождения?
— Мы подготовили список месторождений, внесли его на утверждение в правительство. Решения должны быть приняты до конца октября. Мы планируем в ближайшие месяцы провести аукционы на Имилорское, Лодочное, Северо-Рогожниковское нефтяные месторождения. Думаю, до конца года уже будут результаты.
— Весной проблемы с лицензиями на угольные месторождения возникли у "Мечела", в частности по "Южному Кузбассу". Претензии все еще актуальны?
— Судя по тем материалам, которые я видел, у "Мечела" положительная динамика по устранению претензий. Если они уложатся в сроки, то проблем не будет.
— А какова ситуация в отношении Элегестского угольного месторождения Енисейской промышленной корпорации?
— К этому проекту действительно очень много претензий, и я не уверен, что за три месяца, которые были даны на устранение нарушений, они успеют.
— Нефтяники не раз просили правительство пересмотреть политику в области попутного нефтяного газа (ПНГ). Они хотят, чтобы необходимый 95-процентный уровень утилизации считался не по отдельным месторождениям, а по всей компании.
— Мы стараемся идти навстречу. Недавно внесли в правительство измененный вариант постановления по ПНГ. Он предполагает возможность учитывать затраты по строительству инфраструктуры и реализации проектов по утилизации при выплате этих штрафов. То есть если вы вкладываете в инфраструктуру по утилизации, но пока не вышли на 95-процентный уровень, то санкции будут меньше. Надеемся, в ближайшее время предложенные изменения будут приняты.
— Рассматривается ли сейчас возможность перехода на новую классификацию запасов?
— Обязательно это сделаем. Аудитор и его инструменты должны быть прозрачными и понятными для государства. Мы, конечно, по максимуму постараемся приблизить классификацию к международной. Но существующая система уже сама по себе устарела, она не дает реальной картины, прежде всего в экономической своей части. Аудит будут делать российские компании, и мы надеемся, что система заработает уже в 2013 году. Если перед компаниями стоит задача делать аудит по международным стандартам, то пусть дополнительно делают в том виде, какой им требуется. В мире существует не одна подобная система.
— Иногда складывается ощущение, что Минприроды участвует в каких-то "бизнес-процессах". Например, весной, в разгар конфликта акционеров в ТНК-ВР, возник целый ряд претензий к месторождениям этой компании, в частности по разливу нефти на Самотлоре. Что за этим стояло?
— Как человек, работавший и в частном бизнесе, и в государственной компании, и в министерстве, могу сказать, что у вас складывается ошибочное ощущение. Министерство не участвовало и не будет участвовать ни в каких "бизнес-процессах". А проблемам разлива нефти столько же лет, сколько и промышленной ее добыче. И те, кто регулярно с советского времени бывает в окрестностях, например, Нефтеюганска и Нижневартовска, имел возможность, как и я, убедиться в актуальности этой проблемы. К сожалению, случаются разливы не в плановом порядке. А иногда происходят и в период конфликтной ситуации между акционерами.
Акционерные конфликты меня как министра не интересуют, а вот налаживание системной работы по предотвращению разливов нефти во всех регионах добычи и транспортировки является одним из приоритетов в работе. Решая проблему, мы подготовили план мониторинга состояния трубопроводных систем. Есть разные примеры и опыт, в том числе свидетельствующий о положительной динамике в этой области.
— Еще периодически складывалось ощущение, что Роснедра не всегда подконтрольны Минприроды.
— И опять-таки ощущение у вас ошибочное. У федеральных агентств есть свои функции, общее управление процессом в любом случае исходит из министерства. И мы сейчас отлаживаем четкий, понятный и прозрачный механизм взаимодействия.
— Как вы получили предложение возглавить Минприроды?
— Это действительно интересная история. Мы были в командировке, на буровой, партнеры "Росгеологии", руководителем которой я тогда являлся, собирались показать один из своих объектов. Дорога неближняя, прилетели поздно вечером на вертолете, и вдруг — звонок из приемной Белого дома. Секретарь сообщает, что завтра в десять утра мне назначена встреча. А ведь уже ночь, нужно как-то добираться до аэропорта: вертолеты не летают, к тому же они заняты на производстве и в качестве личного такси не используются... Что делать? Перезваниваю в приемную, прошу дать мне больше времени. Все мои доводы приняли: "Ну хорошо, можете приехать к 11:00". Пришлось всех поднять и ехать до аэропорта целую ночь на автомобилях. Как видите, на самолет я успел.
Потом уже начался вполне обычный марафон — встречи, обсуждение различных проблем. Честно скажу, предложение было для меня неожиданным, но тот звонок из правительства вполне укладывается в нормальную логику. Когда я возглавлял госкомпанию, мне часто приходилось решать глобальные задачи. И если на меня обратили внимание, значит, со своим делом я справлялся.
— Без сожаления оставили "Росгеологию"?
— Я с большим энтузиазмом принялся за работу в компании, когда она была образована, и считаю, что создание "Росгеологии" — оправданный и нужный шаг со стороны государства. Конечно, было много планов, которые я не успел реализовать сам, но почти год работы в статусе руководителя позволил сделать главное — сформировать философию компании, обозначить основные направления развития. Сегодня "Росгеологию" ведут люди, также как и я, заинтересованные в ее будущем. Поэтому я могу спокойно заниматься текущими задачами в новом качестве, но коллеги знают, что я и дальше буду поддерживать ее деятельность.
— И какие задачи были перед вами поставлены?
— Россия по своему природному потенциалу несравнима ни с одной страной мира. Любому жителю нашей страны это известно, это предмет нашей национальной гордости и конкурентное преимущество. К богатству, данному нам Богом, надо относиться очень бережно. Основная задача министерства — выстраивание системы максимально эффективного и, главное, рационального использования природных ресурсов.
Понятно, что будущее страны — это прежде всего наука и технологии, которые повышают конкурентоспособность нашей экономики. Сейчас государство передает природные ресурсы в пользование предприятиям и коммерческим организациям, и, таким образом, они могут реализовать свой предпринимательский потенциал, какие-то задумки — это правильный и естественный путь. Другое дело, что и государство должно получать от бизнеса по максимуму. А для этого необходимы комфортные инвестиционные условия. Я считаю, что сейчас важно совершенствовать законодательство для устранения лишних административных барьеров. Это даст возможность использовать предпринимательский потенциал эффективно и с полной отдачей для государства.
Другим важным направлением работы министерства является охрана окружающей среды. Мы хорошо понимаем, что природопользование, как и любая хозяйственная деятельность, влияет на природу часто негативно, а иногда необратимо ее ухудшает. Чтобы свести эту проблему к минимуму, мы стараемся изменить организационные условия деятельности природопользователей с помощью законодательства.
Кроме решения глобальных задач, Минприроды контролирует деятельность пяти ведомств федерального уровня — Роснедр, Рослесхоза, Росводресурсов, Росприроднадзора и Росгидромета — и еще сети охотничьих хозяйств. Все это большая кухня, где тоже нужна эффективная система управления.
Наша работа строится и в соответствии с межотраслевыми программами. Например, в рамках стратегии развития деятельности Российской Федерации в Антарктике на днях был спущен на воду новый экспедиционный корабль для Росгидромета. Это произошло впервые за 20 лет! По другим направлениям также готовятся и уже реализуются довольно масштабные программы.
— Что это за программы?
— Большинство из них направлено на воспроизводство и использование природных ресурсов, развитие лесного хозяйства и охрану окружающей среды. Три крупные программы, рассчитанные на восемь лет, общей суммой 5 трлн руб. Я доволен, что принятые в этом году две целевые программы уже функционируют. Например, ФЦП по развитию водохозяйственного комплекса. А недавно мы вместе с коллегами ездили в Бурятию, где обсуждалась проблема Байкала, которой посвящена отдельная целевая программа. Я считаю, что подобные вопросы лучше решать на месте, не из кабинета.
— Но с темой Байкальского ЦБК справиться пока не удалось?
— Отнеситесь к этому с точки зрения министерства, с точки зрения государства. Здесь, в принципе, известный узел вопросов, и социальных, и экологических, и все они должны быть решены — разрубить с размаху в данном случае не получится. Главное, чтобы действия не привели к ухудшению жизни города Байкальска. С другой стороны, очевидно, что построенный в 1950-е годы комбинат никогда не был эффективным. Он даже на момент основания считался проблемным с экологической точки зрения и продолжает оставаться таким до сих пор.
— Насколько тогда сильна лоббистская позиция крупного бизнеса, если та же проблема Байкальского ЦБК до сих пор не решена?
— Этот пример самый обсуждаемый, здесь есть свои особенности, но в общем ситуация типичная. Бизнес стремится к увеличению прибыли — это нормально. Государство тоже должно получать свою ренту за использование природных ресурсов, при этом мы понимаем, что их нельзя истощать. Крупный бизнес существует не сам по себе, деятельность любой крупной компании захватывает огромное количество людей, территорий, интересы которых также необходимо учитывать.
Важно понимать, что мы не можем позволить довести окружающую среду до такого состояния, когда ее либо совсем нельзя будет восстановить, либо можно, но только с помощью огромных инвестиций. Задача сохранения окружающей среды — первостепенная. Мы сейчас занимаемся очисткой арктических островов. Я был там с инспекцией — увиденное просто поражает! Могу показать фотографии: везде поля бочек, и, чтобы их вывезти, утилизировать, требуются невероятные ресурсы и не один год усилий! Сегодня уже закончена очистка острова Земля Александры, откуда было вывезено почти 2 тыс. тонн стальных бочек. И несмотря на это, там остается еще около 5 тыс. тонн твердых отходов, подготовленных к отправке на материк. Представляете, какие это объемы? А ведь Земля Александры — только один из островов архипелага.
Поэтому мы рассматриваем проекты, которые позволили бы нагрузить бизнес соответствующими обязательствами. Эти проекты, с одной стороны, должны приносить прибыль, а с другой — обеспечить уборку территории. Только таким образом мы сможем продолжать эффективно использовать эти земли в будущем.
— У вас хватает рычагов давления на бизнес?
— У Минприроды как госоргана рычагов хватает, другое дело, что давление само по себе проблему не решит. В этих вопросах очень важна политическая воля и корректный подход. Когда мы говорим о балансе между социальными вопросами и экологией, мы исходим из того, что можно свести негативное влияние на природу к минимуму. Но при этом надо быть разумными, мы же не можем всей страной залезть на деревья и жить на них в первобытном состоянии. Цивилизация развивается, а нам это развитие нужно обеспечить и ему соответствовать. Недавно мы обсуждали с коллегами строительство дороги на территории предполагаемого национального парка. Очевидно, что развитие инфраструктуры там необходимо, но оно должно происходить без ущерба для окружающей среды. Экономика страны не стоит на месте, и сегодня, активно развиваясь, осваивая все новые территории, некоторые вопросы приходится решать в ручном режиме. Это нормально.
— Осталось больше решенных вопросов или нерешенных?
— В сфере природопользования новые вопросы, иногда принципиально новые, возникают постоянно — с развитием технологий, с изменением рыночной конъюнктуры, с открытиями в науке. Многое из того, чем мы занимаемся сегодня, еще 20 лет назад сложно было представить как насущную проблему. И несмотря на то что занимаю этот пост недавно, я уверен в своем опыте и поэтому настроен решительно.
— До 2008 года у Минприроды было гораздо больше функций, на тот момент вы уже работали в ведомстве, но потом весь ТЭК был переведен под Минэнерго. Какой сейчас статус у ведомства?
— До 2008 года у Минприроды действительно было несколько больше задач. Текущее разделение функций в целом достаточно эффективно. Тем не менее мы и сейчас активно участвуем в контроле российского ТЭКа. В данный момент, например, готовим законопроект, который предполагает проведение инвестиционных конкурсов на лицензии с обязательством по переработке.