Возобновление балет
В Большом театре после 22-летнего перерыва возобновлен "Иван Грозный" — балет Юрия Григоровича, поставленный в 1975 году на музыку Сергея Прокофьева в редакции и с дополнениями Михаила Чулаки. ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА считает, что за прошедшие десятилетия идеологическая постановка приобрела неожиданные черты.
Возобновление "Ивана Грозного", прославляющего деятельность Ивана IV по укреплению российской государственности и оправдывающего террор опричнины необходимостью обуздать сепаратизм бояр, в наши дни выглядит типичной конъюнктурой — настолько полно совпадает идеология балета с официальной. В балете народ-богоносец в виде кордебалетных масс и передового отряда звонарей во всем поддерживает молодого царя (сюжет двухактного спектакля охватывает 20-летний период правления Ивана — от коронации 17-летнего царя до учреждения им опричнины). Внешний враг представлен татарами (завоевание Казани занимает центральное место в первом акте спектакля), враг внутренний — бояре, неустанно плетущие заговоры и убивающие любимую жену государя. Царь несет тяжкий крест (буквальная сценическая метафора повторена неоднократно) государственного управления, собственноручно уничтожая супостатов и не забывая о молитве (крестятся в балете на удивление часто, учитывая атеистические времена, в которые он был выпущен).
В 1975-м "Иван Грозный", поставленный Юрием Григоровичем с неподдельной страстью (авторитарный руководитель балета Большого, похоже, отождествлял свой театр с государством), был исполнен столь же истово, причем на всех уровнях — от кордебалета до главного героя премьеры, непревзойденного Юрия Владимирова, чей неистовый душевнобольной Иван, жаждущий блага, но вынужденный проливать кровь, внушал одновременно ужас и сочувствие. В 1970-1980-х воздействие спектакля было таким сильным, что искусствовед Вадим Гаевский в своей книге "Дивертисмент" посвятил "Ивану Грозному" немало пылких строк, обличающих порочную концепцию балета, за что его отлучили от профессии, а книгу изъяли из продажи.
И все же в жизни "Ивана Грозного" идеология играла далеко не главную роль. В 1990-м он исчез со сцены Большого вовсе не потому, что в стране окрепли демократические настроения, а из-за того, что в Англию сбежал Ирек Мухамедов, лучший Грозный того времени, и балет захирел самым естественным образом. А в наши дни решение возобновить спектакль было принято не из-за укрепления вертикали власти, а потому, что в труппе появился подходящий исполнитель — Иван Васильев, своим необузданным диковатым темпераментом и исключительной мощью танца словно созданный для роли царя. Но пока Большой театр разбирался с наследниками Прокофьева насчет прав на использование музыки, потенциальный Грозный из труппы Большого ушел. Театр, мобилизовав внутренние резервы, нашел четырех не столь очевидных царей, четырех цариц и трех Курбских. Юрий Григорович лично отобрал состав для премьеры. Зная имена всех претендентов, можно утверждать — самый неудачный.
Павел Дмитриченко, длинный, худой, с костистым лицом и глазами навыкате,— любимый "злодей" Юрия Григоровича, играет отрицательных персонажей во всех его балетах, однако даже в роли бандита Яшки из "Золотого века" не достигает необходимой убедительности: его актерские возможности весьма ограниченны, не говоря уж о физических данных. Положим, для партии Ивана красивые линии и точные позиции не обязательны, косые стопы и торчащие в арабесках колени никого шокировать не могут. Но не только убогие jete en tournant, недокрученные двойные assemble, чахлые вращения и прочие танцевальные огрехи дискредитируют этого немощного царя. Грозный Павла Дмитриченко, хоть и кособочит тело, крючит пальцы и таращит глаза изо всех сил, впасть в исступление никак не способен. Севшего на трон боярина он душит так аккуратно, будто боится повредить его кафтан; посох в боярскую клику швыряет с решимостью девочки Маши, бросающей туфельку в противных мышей в балете "Щелкунчик", а любовные сцены с Анастасией, и без того весьма платонические, проводит со стерильностью образцового медбрата.
Впрочем, Анастасия у Анны Никулиной получилась такая безликая и невзрачная, что выделить эту балерину среди 14 невест, пришедших на смотрины к царю, было совершенно невозможно. Премьерские качества подтвердил разве что Артем Овчаренко в партии Курбского: высоко прыгал, широко распахивал мягкие ноги в перекидных, лихо пересекал сцену большими jete. Однако душевных терзаний князя артист явно не разделял: за голову он хватался так, будто боялся повредить прическу.
Труппа в целом работала очень качественно: если бы половина этих стараний была приложена к исполнению какой-нибудь "Дочери фараона", цены бы не было такому спектаклю. В "Иване Грозном" же все эти тщательно выделанные "ковырялочки", честные присядки, добротные наклоны корпуса, точные кордебалетные перестроения лишь подчеркивали бедность и схематичность хореографии. Новое поколение длинноногих, стройных, пластичных молодых людей танцевало советский балет как иностранный: соблюдая форму, но не в состоянии воспроизвести дух эпохи. И сама добросовестность этого исполнения придавала спектаклю некоторую карикатурность. Лобовая патетика мизансцен казалась почти пародией, плакатная однозначность персонажей оборачивалась гротеском. Впрочем, безнадежно устаревшая эстетика балета может принести свои дивиденды: некогда грозный "Иван" превратился в отличный сувенир — русско-советскую экзотику, которую в самый раз предлагать иностранцам вместе с матрешками и водкой.