50 лет Ивана Денисовича

18 ноября 1962 года в одиннадцатом номере журнала "Новый мир" была опубликована повесть Александра Солженицына "Один день Ивана Денисовича". В этом году издательство "Русский путь" выпустило книгу "Дорогой Иван Денисович!..." — письма читателей 1962-1964 годов. Weekend публикует фрагменты этих писем.

Д.И. Маркелов — в редакцию "Нового мира"

"Уважаемые товарищи!

[...] В самом деле. Ведь Иван Денисович — это же буквально я, бывший зэк СЗ-209. А всех остальных героев, без исключения, я могу назвать не вымышленными, а подлинными именами.

Какой лагерь? Ха! Ухта. 29-лагпункт. Там как раз ТЭЦ строилась. Только там — тайга, а не степь. Стройгородок? Степь? Так это же Степлаг, Балхаш. 8-е лаготделение. Тоже спецлаг.

Стало быть, то, что описано, типическое, собирательное"

Маркелов

Керчь

15 декабря 1962

А.И. Латышев — А.И. Солженицыну

"Многоуважаемый "Иван Денисович" Солженицын!

[...] Пишу потому, что я сам был 10 лет бригадиром "Тюриным", правда, без номерных знаков, по 58-й ст. Была у меня высшая мера, потом заменили 10 годами. Отбыл "от звонка до звонка". Был "там" с 1942 по 1952 год. В 1957 году полностью реабилитирован. Работаю на прежнем предприятии, в почтовом ящике. Являюсь членом КПСС. Имею двоих детей: Вову 9 лет и Таню 4 лет. Есть "Москвич". С головой и всей своей энергией отдаюсь любимой работе и общественной жизни на предприятии и в городе.

Тяжелая, справедливая на все 100%, правильная Ваша повесть"

Алексей Иванович Латышев

Загорск

15 марта 1963

С.А. Липшиц — А.И. Солженицыну

"Уважаемый Александр Исаевич!

[...] Ведь это тот самый 9-й барак, в котором мы с Вами жили. И санчасть — наша. И начальник режима — это наш. И комендант барака (урка без одного пальца на руке) — это тоже наш, я даже помню его фамилию — Батурин...

Не скажу, чтобы мне доставило много радости освежение в памяти всей этой позорной действительности. Но в Вашем художественном изображении все это стало красочней и живей. Правда, мне кажется, что написанная Вами повесть чересчур эпична. Хотелось бы больше злости и взволнованности"

Липшиц Самуил Адольфович

Рига

2 декабря 1962

Г.В. Малюченко — А.Т. Твардовскому

"Я прочитала повесть, но, понимаете, меня, пережившую нечто подобное, ни на йоту не тронула она. Слова... Слова... Слова... А вот самого страшного — полнейшего зачеркивания человеческой личности, полнейшего унижения — этого там не чувствуешь, хотя и говорится об этом. Ведь было страшно, дико, беспросветно от этого унижения, даже нам, не "политическим", ведь любая тварь из "граждан начальников", тварь, не могущая двух слов связать, могла измываться над тобой. Помню, как меня, за то, что я не могла напилить 6 кубометров дров, ибо росла при центральном отоплении и пила плохо слушалась меня, человека в 20 лет, у которого было 42% гемоглобина, меня зимой без телогрейки поставили стоять на штабель дров до конца работы. Нет! Не так надо писать обо всем этом, а так, чтобы камни вопили!"

Г. Малюченко

Орел

9 декабря 1962

В.Т. Шаламов — А.И. Солженицыну

"В повести все достоверно. Это лагерь "легкий", не совсем настоящий. Настоящий лагерь в повести тоже показан, и показан очень хорошо: этот страшный лагерь — Ижма Шухова — пробивается в повести, как белый пар сквозь щели холодного барака. [...] В каторжном лагере, где сидит Шухов, у него есть ложка, ложка для настоящего лагеря — лишний инструмент. И суп, и каша такой консистенции, что можно выпить через борт, около санчасти ходит кот — невероятно для настоящего лагеря — кота давно бы съели. Это грозное, страшное былое Вам удалось показать, и показать очень сильно, сквозь эти вспышки памяти Шухова, воспоминания об Ижме. [...] Все это в повести кричит полным голосом, для моего уха по крайней мере"

В. Ш.

Москва

Ноябрь 1962

Л. Кульбацкая — А. И. Солженицыну

"Уважаемый Александр Исаевич!

Дорогой Иван Денисович!

Извините, пожалуйста, меня за мое письмо, но не написать Вам я не могла. В своей повести Вы пишете о своем бригадире Тюрине, который в 1938 г. был на пересылке в Котласе. Если есть такая возможность, мне хотелось бы узнать подлинную фамилию этого человека и жив ли он. Дело в том, что в 1938 г. мой отец прислал нам последнюю открытку из Котласского пересыльного пункта, и с тех пор мы ничего о нем не знаем"

Лия Кульбацкая

Стрый, Львовская область, УССР

Зима 1962-1963

В редакцию "Литературной газеты"

"В те годы, один день из которых описан А. Солженицыным, я тоже там был. Нет, не безвинно. Вор. Законнейший рецидивист.

Но не об этом речь. В лагерях и тюрьмах, в которых мне довелось побывать, я встречал многих Иванов Денисовичей, Тюриных, Клевшиных, Фетюковых и кавторангов. Я и мои дружки называли их "фашистами". Для вора в лагере всякий не вор — это "фраер", "черт" и т.д., то есть лицо, достойное презрения. [...]

В моей жизни был один эпизод, который я буду помнить всегда.

Случилось это в 1949 году зимой, по пути из Воронежа в Котлас, везли нас в теплушках. [...] А коль мы воры, да еще и "законники", то наше место у печки, а "фраерам" и всяким прочим — у дверей и по углам. Одного, который не послушал моего дружка, я отшвырнул на нары. [...] Я слышал: тот, которого я ударил, сидел в Бухенвальде. Но никакой жалости у меня к нему не было. [...] Все считали их предателями. [...] Но глаза того человека я запомнил. [...] То были спокойные грустные глаза очень усталого, но честного и непоколебимого в своей вере человека. Это на меня подействовало, и я сказал "дружкам", чтобы они дали ему хлеба и масла. [...]

Этого человека я больше никогда не видел и не знаю, какова его судьба. Даже имени его не знаю. [...]

А когда я прочитал повесть А. Солженицына, то, как наяву, увидел человека, которого я когда-то накормил. Это был Сенька Клевшин"

Г. Минаев

Сосногорск, Коми АССР

22 января 1963 года

Главному редактору "Известий"

"Я, Захарова Анна Филипповна, сотрудник Министерства Охраны общественного порядка с 1950 года. [...] Прочитав произведение А.Н. Солженицына "Один день Ивана Денисовича", была возмущена до глубины души так же, как, я думаю, все читатели — сотрудники МООП.

Ведь у нас многие сотрудники работают не по семь часов в сутки, как предусмотрено законом о труде, а по 10-12-14 часов в сутки. Иначе не перевоспитаешь тех закоренелых преступников, которые находятся у нас. Все свое и рабочее, и личное время сотрудники почти целиком отдают зоне. [...] А разве мы не имеем права жить и трудиться среди положительных советских людей? Разве мы не имеем права дать своим детям настоящего воспитания, если сами ничего не видели? У меня две дочери учатся в шестом классе. Я бы хотела, чтобы они занимались — одна в балетной, другая в музыкальной школе, участвовали в различных спортивных школах, т.е. воспитывались в ногу с нашим временем. Но здесь ничего подобного нет. [...]

Солженицын называет оперативного уполномоченного "кумом". Что это значит? — кто ему дал право оскорблять должность, названную по штатам МООП РСФСР?"

А. Захарова

Пос. Лесогорск, Чунский район, Иркутская область

1 октября 1964 года

С.И. Рочев — А.Т. Твардовскому

"[...] Я считаю правильными и к нашим дням описанные в "Одном дне" явления.

Для примера беру себя. Из-за личных счетов с прокурором Тирановым (Коми АССР, Ижемский район), а личные счеты образовались из-за моей рабкоровской деятельности, он меня обвинил безвинно и добился осуждения по 108-й ст. УК РСФСР на три года. Через год статью 108 заменили на ст. 109 УК РСФСР. Разоблачен бракодел-прокурор, но защита чести мундира и круговая порука оставили прокурора в стороне, а меня продолжают держать несправедливо в заключении. [...]

После всего этого я считаю "Один день" почти Библией, ибо несправедливые человеческие мучения создали, по-моему, Библию и Евангелие. Прочитав одним духом повесть "Один день Ивана Денисовича", прочел в бригаде вслух. [...] Люди из заключения желают Вам и автору повести успехов и доброго здоровья. С нами Бог"

Рочев Степан Игнатьевич

Микунь, Коми АССР

7 декабря 1962 года

А.П. Скрипникова — А.И. Солженицыну

"Я так глубоко была взволнована и Вашей повестью, и теми воспоминаниями, которые нахлынули на меня, что пережила тяжелый гипертонический криз.

И Вам это станет понятным, если я сообщу, что только в июле 1959 года я получила одновременно реабилитацию по двум процессам — 1927 года и 1952 года. Да плюс к этому в 1921 году я была приговорена к расстрелу за выступление на митинге интеллигенции в г. Майкопе — выступление в защиту русской культуры и против начальника Особого отдела V Красной армии тов. Лосева. Назвала его "бандитом и хулиганом".

Он и был таким, и через 3 месяца его расстреляли в Крыму "за бандитизм, мародерство и насилия".

Приговор в Москве в 1927 г. "тройки" под председательством Ягоды (тоже расстрелян?!) я отбывала на Соловках и на строительстве Беломорканала, а приговор 1952 года (25 лет по ст. 58-10) — в особых лагерях Мордовии, Перми, Кемеровской области и во владимировской "политзакрытке", а переследствие шло в Москве, в центральной следственной тюрьме на Лубянке. [...]

Я прошу Вас в своем будущем романе дать яркую картину следствия и поведения следователей, прокуроров и советских судий-берианцев. От них пострадало гораздо больше людей, и вели они себя бесчеловечней и гнусней, чем немецкие эсэсовцы в годы оккупации; при этом — на родной земле и не по отношению к пленным и покоренным"

Анна Скрипникова

Орджоникидзе

19 февраля 1963

Письма публикуются по изданиям:

"Дорогой Иван Денисович!...": Письма читателей: 1962-1964. М.: Русский путь, 2012

Слово пробивает себе дорогу: Сборник статей и документов об А.И. Солженицыне. 1962-1974. М.: Русский путь, 1998