Брат — 0

Ровно 90 лет назад в Петрограде бушевала шайка, предсказавшая появление будущих "ореховских", "тамбовских", "уралмашевских",— банда Леньки Пантелеева

Лев Лурье, историк

Для Петрограда годы Гражданской войны были не менее страшными, чем для Ленинграда — блокада. Голод, холод, разруха. Как писал Николай Тихонов: "Случайно к нам заходят корабли, И рельсы груз проносят по привычке; Пересчитай людей моей земли — И сколько мертвых встанет в перекличке".

В середине 1922 года город чудесным образом начинает выздоравливать, объявлена новая экономическая политика: "Известия" писали: "Магазины...блестят, сверкают, манят к своим витринам и в свои гостеприимные двери толпы гуляющих. Все это для всех видов нэпманов и взяточников. Прилавки ломятся от забытых горожанами продуктов: окорока, рябчики, торты, вина. В витринах гастрономических магазинов — изобилие и великолепие, недоступное 97 процентам населения Петрограда".

Мало кто любит нуворишей. А тогда, в 1920-е годы, какое могло быть отношение к нэпману у питерского рабочего, вернувшегося с фронта, где он боролся с мировой буржуазией, или у чекиста, недавно ставившего контру к стенке? За что боролись, товарищи? За что кровь проливали? В нэпмане не было даже осанистости и традиций старозаветного купца: мелочь, моль. Живет как в последний раз. А кругом безработица, очереди на биржи труда.

И резкий взлет преступности. Лиговка усеяна воровскими малинами. Весной 1922 года в Петрограде ежемесячно совершалось от 40 до 50 вооруженных налетов.

Самый знаменитый из налетчиков — Леонид Пантелкин по кличке Ленька Пантелеев.

За что боролись?

Леонид Пантелкин родился в 1902 году в Тихвине. Из рабочих. Окончил начальную школу, курсы, получил редкую, хорошо оплачиваемую специальность печатника-наборщика. Сверстник других питерских пролетариев — Николая Ежова, Алексея Косыгина, Леонида Николаева, убийцы Кирова. Впрочем, их жизнь сложилась по-разному.

В 1919 году Пантелкин, не достигнув призывного возраста, пошел добровольцем. Участвовал в боях с Юденичем, попал в плен, бежал, снова воевал за красных. Затем часть, в которой служил Пантелкин, передали в подчинение ВЧК и перебросили на Псковщину, к приграничной полосе РСФСР с Эстонией и Латвией.

Летом 1921 года Леонида Пантелкина произвели в следователи. Но уже в октябре понизили, а в январе 1922-го уволили из рядов ВЧК по сокращению штатов. Таких, уволенных из армии и ВЧК, в начале 1920-х — тысячи. Армию демобилизовали, ВЧК сократили в пять раз.

Бывшие петербургские кадровые рабочие, имевшие военный опыт, вернулись в родной город. Стоять в очередях на биржу труда — не для них. Резкий взлет преступности в Петрограде начала 1920-х произошел во многом за счет демобилизованных. Для таких в ГПУ и милиции был введен специальный термин — "политбандит".

В начале 1920-х годов советская власть еще пыталась применять к уголовникам классовый подход, и те могли рассчитывать на снисхождение. Если кража — не последнее экспроприированное у жертвы, да еще не у трудящегося, а буржуа — это не такое уж преступление. Украденная Жаном Вальжаном булка — стоит ли она тех мучений, что перетерпел герой "Отверженных"? Оливер Твист, Челкаш — разве они отрицательные герои?

Для уставшего от нищеты обывателя, рядового милиционера бандит, недавний рабочий, фронтовик, много лучше своих жертв — "понаехавших" в Питер торговцев и ремесленников из черты оседлости или старорежимных лавочников, пересидевших Гражданскую войну в деревне.

Появился новый вид преступников — налетчики.

Благородный разбойник

4 марта 1922 года в квартиру меховщика Богачева на Казанской улице постучали. К двери подошла прислуга: "Кто там?" В ответ вежливый мужской голос: "Дома ли мадам с Симой и где Эмилия?" — "Хозяйки дома нет, Эмилия лежит, она больна. А не Ваня ли это?" Голос из-за двери отвечал: "Да, это я". Прислуга открыла дверь.

В квартиру вошли двое, наставили на дам револьверы. Женщин связали и заперли в одной из комнат. Забрали все. Спокойно покинули ограбленную квартиру через парадный вход. Через три часа вернулся из конторы меховщик Богачев, а еще через полчаса его увезли каретой скорой помощи в больницу с печальным диагнозом — сердечная жаба.

18 марта в квартиру доктора Грилихеса на Васильевском острове позвонили: принесли важное письмо. Дверь открылась, прислуга связана, квартира обчищена.

На квартиру доктора Левина налетчики явились в матросской форме под видом пациентов.

К ювелиру Аникиеву бандиты нагрянули, представившись сотрудниками ГПУ. Предъявили ордер на обыск, составили протокол на изъятые деньги и драгоценности, копию оставили ювелиру и спокойно удалились. Полночи ювелир Аникиев провел без сна, а рано утром отправился в ГПУ, где выяснил, что он жертва банального ограбления.

Вскоре обобрали владелицу трактира Ишес, снова обошлось без жертв.

Пантелеев жадиной не был. Добычу продавал, на выручку широко кутил с товарищами и охотно раздавал деньги и вещи всем кому ни попадя. Типичный благородный разбойник. Большой благотворительностью там не пахло, но выручить из беды бедного студента или голодающую девицу с Лиговского вполне мог. Ленька пользовался невероятным успехом среди горничных и нянек, которые охотно рассказывали о сокровищах своих хозяев. От имени налетчика на улицах появлялось граффити: "До 10 часов — шуба ваша, после 10 часов — наша. Ленька Пантелеев".

Как пелось в тогдашнем городском романсе: "Ленька Пантелеев, сыщиков гроза, На руке браслетка, синие глаза. У него открытый ворот в стужу и в мороз — Сразу видно, что матрос". Матрос для исполнительниц — образец настоящего мачо 1920-х.

Все шло в руки, но удача неожиданно изменила Пантелееву. В трамвае, на Загородном проспекте, сотрудник ГПУ, обратил внимание на пассажира, похожего по описаниям на знаменитого разбойника.

Ленька Пантелеев на ходу спрыгнул с подножки. Чекист — за ним: "Держи его, держи!" Пантелеев юркнул в узкий, существующий и сейчас, проулок между Загородным и Фонтанкой. Наперерез бросился начальник охраны Госбанка Борис Чмутов. Пантелеев выстрелил дважды, Чмутов упал замертво. Кровь, пролитая на Фонтанке, развязала Пантелееву руки.

У клуба "Сплендид-палас" на Караванной Пантелеев и его ближайший помощник Гавриков грабили супружескую чету Николаевых. Николаев полез в карман пальто. Пантелееву показалось, тот достанет оружие. Супруги Николаевы убиты на месте.

4 сентября 1922 года. С утра шел дождь, у Леньки промокли ноги. Вместе с Гавриковым зашли в магазин "Кожтреста" на углу Невского и Большой Конюшенной (там сейчас "Военная книга"). Пока Ленька мерил башмаки, в магазин вошел помощник начальника 3-го отделения милиции Бардзай; приказал Пантелееву предъявить документы. Тот вынул револьвер. Милиционер смертельно ранен, бандитов задержали. Пантелеева сначала оглушили, поэтому на единственной сохранившейся фотографии он с перебинтованной головой.

Пантелеева и Гаврикова доставили в следственный изолятор "Кресты". Через пару дней были арестованы их сообщники.

10 ноября 1922 года в зале Петроградского трибунала начался суд над бандой Леньки Пантелеева. Пантелеев произвел, по словам журнала "Суд идет", весьма "благоприятное впечатление". В прошлом "ни в чем дурном замечен не был, вел честный образ жизни, и нельзя было бы сказать, что в 18-летнем юноше заложены такие "возможности"". 11 ноября ожидались прения сторон, последние слова, приговор.

Но утром 11-го, когда заседание трибунала вновь открыли, председатель зачитал телефонограмму начальника тюрьмы: Пантелеев и большинство его подельников бежали из "Крестов".

Облава

11 ноября в 3:20 ночи в "Крестах" неожиданно выключилось электричество. Спустившись по винтовой лестнице с четвертой галереи на первую, люди Леньки Пантелеева проникли на кухню, через окно спрыгнули во двор, а через забор — на улицу и скрылись. Пантелеев, Лисенков (Мишка Корявый), Рейнтоп (Сашка Пан) и Гавриков оказались на воле.

Чекисты и милиционеры постепенно воссоздали схему побега. Надзирателю 4-го этажа Кондратьеву посулили 20 млрд рублей (деньги большие, но не сверхъестественные: вспомним инфляцию начала 1920-х). Он расселил участников побега в соседние камеры. Он же выключил висячую электрическую лампу.

Началась последняя, кровавая "гастроль" Пантелеева. Продали бриллиант, припрятанный с налета на доктора Левина. На Обуховской толкучке купили четыре револьвера, Ленька взял два браунинга, Гавриков — маузер и наган. Приобрели сапоги, шинели, кожаные куртки, буденовки.

Пантелеев шел по Столярному переулку, ему показалось, что за ним следит агент. Обернулся, увидел пристально глядевшего ему вслед матроса, двумя выстрелами убил. Как рассказывал на одном из последних допросов Гавриков, они с Пантелеевым специально ходили на острова пристреливать револьверы.

Вначале Гавриков с Ленькой грабили и раздевали по ночам прохожих на Марсовом поле. Потом перешли к Таврическому саду. Наконец встретились со старыми друзьями — Рейнтопом и Лисенковым, решили вернуться к налетам.

Чека и милиция перешли на круглосуточный режим работы. Делом интересовался сам Ильич.

Был у бандитов сообщник, которому они обязаны были свободой,— надзиратель Кондратьев, к этому времени арестованный и перевербованный ГПУ. У надзирателя было заранее согласовано место встречи с Пантелеевым: через три дня после побега, а в случае невозможности "в среду на каждой неделе". Место — Обводный канал, под Американскими мостами. Уголовным розыском туда был доставлен Кондратьев. Но Пантелеев заметил слежку, немедленно скрылся.

Началась новая серия кровавых налетов. Зверское убийство на Екатерининском канале (ныне канал Грибоедова). Пробравшись в квартиру архитектора профессора Романченко, бандиты убили его и тяжело ранили жену. Была убита бросившаяся на грабителей собака.

Через два дня разгромлена еще квартира, а за ней третья.

Арест Гаврикова

Ресторан "Донон" располагался на Мойке, у Певческого моста, в стороне от проспекта 25-го Октября (Невского), как раз напротив дома уголовного розыска. Но это не смущало Пантелеева.

У "Донона" были запрещенные к продаже вино и водка. Когда полупьяные Пантелеев и Гавриков ввалились в переднюю "Донона", швейцар сразу же почувствовал неладное. Он дал звонок в зал, мгновенно все засуетились и были приняты меры предосторожности.

Когда Пантелеев обернулся, он увидел входивших в длинный двор "Донона" милиционеров. Патрулю и в голову не могло прийти, что задержаны Пантелеев и Гавриков, те самые, которых искали по всему городу. Это и спасло Пантелеева. Когда его под конвоем вели через подворотню, он ударом кулака хватил милиционера, ногой — дворника и, отстреливаясь, выбежал на набережную Мойки.

Пантелеев был ранен в левую руку, но ему снова удалось бежать, а вот Гаврикова арестовали. Его показания помогли уголовному розыску. Самого же Гаврикова расстреляли.

Чувствуя, что терять уже нечего, Пантелеев стал теперь выходить на "работу" не только ночью, но и днем. Последний месяц на свободе стал особенно кровавым, вместе с Мишкой Корявым и Сашкой Паном Пантелеев совершил 8 убийств, 20 уличных грабежей и 15 вооруженных налетов.

В конце декабря 1922 года создали специальную оперативную группу ГПУ и милиции для ликвидации банды Пантелеева — это санкционировал сам Григорий Зиновьев. Была получена информация, что Пантелеев предполагает покинуть город, перейти границу в районе Пскова, пробраться в Эстонию. Организовали свыше 20 засад, перекрыли все вокзалы.

Из "Красной газеты" от 14 февраля 1923 года: "В ночь с 12 на 13 февраля Пантелеев был обнаружен в притоне на Можайской, 38. В перестрелке был убит. 6 марта "Красная газета" опубликовала известие о расстреле 17 бандитов из его шайки.

Дело Пантелеева было кончено, но некоторое время среди обывателей ходили, слухи, что он жив, что он на свободе и еще себя покажет.

Запуганные одним именем Пантелеева, петроградцы не верили в смерть бандита, и власти выставили тело Леньки в морге Обуховской больницы на всеобщее обозрение. Лицо покойника загримировали, закапали в глаза глицерин, чуть подкрасили, получился как бы живой Ленька Пантелеев, только с несколько странным взглядом. Потом голова исчезла и считалась утерянной, вновь нашлась на кафедре криминалистики юрфака СПбГУ.

Большевистские герои, воспетые советским кинематографом — Василий Чапаев, Григорий Котовский, Александр Пархоменко,— это Пантелеевы, не дожившие до суровых времен демобилизации и нэпа. Люди Гражданской войны, воспитанные в пьянящем ощущении власти и правоты, были не ко двору в 1920-е, да и в сталинские порядки вписывались с трудом. Братки — люди смутного времени.