Премьера кино
Снятая Иваном Вырыпаевым по его одноименной пьесе картина "Танец Дели" театральна в еще большей степени, чем его предыдущие киноопыты "Эйфория" и "Кислород". По конструкции "Танец Дели" — пазл из семи частей, в каждой из которых по-разному комбинируются одни и те же пять персонажей — лишь один из них показался ЛИДИИ МАСЛОВОЙ человеком, а не марионеткой режиссера и драматурга, влюбленного в свои тексты.
Во всех семи мини-фильмах "Танца Дели", место действия которого обозначено как больница, основная мизансцена одинакова и напоминает кукольный театр — герои, по двое-трое, сидят в ряд на скамейке на фоне белой кафельной стены, лицом к зрителю, иногда поворачивая голову друг к другу, но и при этом особого контакта между ними не возникает. В пьесах Вырыпаева вообще главное контакт не между людьми, а между словами, которые как будто играют сами с собой, цепляются друг за друга, сплетаются, разбегаются и снова соединяются в продиктованном внутренним ритмом текста порядке. Человек совершенно не обязателен для того чтобы вдыхать жизнь в этот текст, и без того живущий какой-то своей напряженной вербальной жизнью. Читать на бумаге эти поэмы в прозе иногда довольно интересно, и даже проблески остроумия в них встречаются, но актеры часто не могут победить, подчинить и присвоить этот текст — скорее наоборот, текст сковывает их и противится другой манере, кроме торжественной декламации: в "Танце Дели" персонажи в основном не разговаривают, а вещают, транслируют авторские идеи.
Каролина Грушка, как обычно у Ивана Вырыпаева, воплощает идею красоты: ее героиня, известная танцовщица, увидев на базаре в Дели, в какой грязи и нищете живет простой народ, сначала приложила к сердцу кусок раскаленного железа, а выздоровев, создала гениальный танец. Этот танец такое чудо, что для его описания не находит слов даже опытная балетная критикесса (Арина Маракулина), "типичная интеллигентная дама", в чьи уста вложена мысль о том, что лучше плохо прожить свою жизнь, чем хорошую, но чужую. В отличие от благоговеющей перед танцем Дели критикессы, сухощавая мать танцовщицы (Ксения Кутепова), уверенная, что жизнь есть несчастье по определению, завидует и танцевальным успехам, и личной жизни дочери, механическим голосом отчитывая ее за то, что она строит на чужих страданиях и свое искусство, и свое женское счастье. Его составляет мужчина Андрей (Игорь Гордин), герой-любовник, чья жена отравилась, узнав, что у него роман с танцовщицей,— содержание его основной партии заключается в том, что нужно разрешить всему, что происходит вокруг, просто быть, включая даже такие проявления ужаса и боли, как Освенцим.
Во всей этой культурной рассудительной компании наиболее естественно ведет себя самый простодушный и вроде бы второстепенный персонаж — молоденькая медсестра (Инна Сухорецкая), которая в каждый из семи фильмов входит с одной и той же просьбой подписать какие-то бумаги, касающиеся только что умершего пациента, и только один раз из нее вырывается эмоциональный монолог о том, как при виде покойницы своих лет она внезапно почувствовала, что тоже умрет. Бой с напыщенным вырыпаевским текстом актриса выигрывает на самоиронии: наивная девочка с минимальным жизненным опытом уверена, что уже знает то, о чем многие люди так ничего и не могут понять до самого своего финала. Это, пожалуй, единственный момент, когда в фильме, напичканном рассуждениями о природе танца и использующем танец как основную философскую метафору, возникает что-то действительно психологически похожее на танец — комбинация душевных движений, вызывающая эстетическое удовольствие и радость жизни.
Пафос и образность "Танца Дели" во многом заимствованы у Ницше, любившего вообще все, что можно сравнить с танцем в самом широком смысле. В ницшеанском духе выдержаны рассуждения о том, что "танец нужно не смотреть, а ощущать, нужно, чтобы танец завладел тобой, и тогда нет ни того, кто танцует, ни того, кто смотрит, а есть единое целое", да и вырыпаевское сострадание, в какой-то момент всплывающее как "мерило честности и подлинного понимания вещей", тоже, если присмотреться, вполне ницшеанское умение сказать "да" страданию и превратить его в инструмент создания красоты. Для самого режиссера таким инструментом остаются прежде всего написанные слова — и в финале "Танца Дели" заголовки всех семи фильмов складываются на экране в красивую фразу, не столько формулирующую какую-то мысль, сколько составляющую некую танцевальную фигуру из слов. Но если посмотреть на "Танец Дели" все-таки не как на поэму, а как на кино, то хореографические параллели провести не удается, и после него остается ощущение, будто тебе дали послушать, как что-то булькает в хитро устроенном сосуде, где эмоционального содержания на донышке, а остальное — не то чистый кислород, не то абсолютная пустота.