Фестиваль балет
В Монте-Карло на сцене Форума Гримальди серией премьерных "Озер" завершился трехнедельный фестиваль Monaco Dance Forum. Постановку Жан-Кристофа Майо в исполнении Балета Монте-Карло два вечера подряд изучала ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
Собственную версию балета Чайковского сочинил арт-директор Балета Монте-Карло Жан-Кристоф Майо — лучший хореограф Франции (а может, и всей Европы), которого Парижская опера уже лет пятнадцать тщетно пытается ангажировать на постановку, а Большой театр добился этого за год: в 2014-м Жан-Кристоф Майо поставит новый балет специально для московской труппы.
Его "Озеро", безусловно классическое по букве (то есть технике танца), но слишком радикальное по сути, явно не для российской публики: слишком много провокаций позволил себе автор в отношении главной святыни нашего наследия. Начиная с музыки: хореограф скомбинировал ее весьма непривычно для русского уха, сделав ведущие мотивы — вроде судьбоносной темы "Озера" — побочными и выдвинув на первый план совершенно неожиданные фрагменты. Впрочем, Чайковскому не привыкать — ведь тот вариант "Лебединого озера", который в России считается каноническим, сложился уже после смерти композитора усилиями балетмейстера Петипа и Дриго, штатного композитора Мариинского театра.
Музыкальных трансформаций потребовали изменившийся сюжет и конструкция балета: у Майо вместо традиционного любовного треугольника возникла сложная конфигурация из двух пересекающихся геометрических фигур. Самые опасные и глубокие страсти раздирают старшее поколение. Демонического злодея Ротбарта хореограф превратил в обольстительную волшебницу — Ее величество Ночь, с которой у Короля, отца Принца, в молодости был роман с последствиями: Одиллия — их общая дочь, причем Королева-мать в курсе, исполнена ледяной ненависти, но не подает вида — положение обязывает. Инфантильного Принца папаша-мачо пытается перевоспитать, заглушая его природную мечтательность сугубо мужскими занятиями типа борьбы, охоты и сексуальных развлечений: девушек ему поставляют и придворные, и родители. Юноша, однако, не может изжить детскую травму: в кинопрологе, отправляющем зрителя к истокам истории, злодейка Ночь на глазах мальчика похищает полюбившуюся ему кроткую девчушку. И теперь самодовольные и развязные девицы, подвизавшиеся при дворе, вызывают у Принца лишь боязнь и отвращение — причем настолько сильные, что несчастный вконец запутывается в своей половой идентификации, чему способствует и его дружба с легкомысленным придворным, весельчаком и кутилой (блистательная работа — в техническом и актерском плане — Йеруна Вербрюггена). Лишь на озере, опознав в нескладном и робком лебеде подругу своего детства, Принц обретает почву под ногами, а лебедица, преображенная силой его чувств,— человеческий облик. В финале молодое поколение, ставшее разменной монетой в игре взрослых, погибает: Одиллии, подменившей Одетту в решающий момент обручения, мстительно сворачивает шею Королева-мать, Принца и его возлюбленную губит убитая горем волшебница.
Обилие перипетий, сопровождающих развитие сюжета, распределено по спектаклю неравномерно: по сути, весь первый акт сводится к параду претенденток на руку Принца. Помимо пятерки закадычных подружек с весьма впечатляющими танцевальными соло каждая из четырех серьезных претенденток имеет свою вариацию и мини-дуэт с наследником престола. Список невест пополняет Одиллия, мало чем (и это явный просчет хореографа) отличающаяся от своих соперниц. Главным хореографическим достижением первого акта стоит признать двойное адажио — Принца с Одиллией и Короля (брутального Альваро Прието) с царицей Ночью (неотразимо-соблазнительной Бернис Коппьетерс). Идентичные па двух синхронных дуэтов производят полярное впечатление: эротический морок, в который погружена старшая пара, резко диссонирует с расчетливой сексапильностью Одиллии (крепконогой Эйприл Болл), лишь отпугивающей нервного партнера (трогательного Стефана Бургонда) своими топорными приемами. В то же время свой одинокий монолог, полный резких батманов, ползучих растяжек и истеричных пируэтов, плетет Королева-мать, скрывая жгучую ненависть под маской светского равнодушия (что замечательно удается японке Мимозе Коике с ее самурайски непроницаемым лицом-маской). Однако уследить за действием, развивающимся симультанно в трех местах сцены, практически невозможно.
Второй и третий акт разделены лишь паузой для перемены декораций, в то время как события — сюжетные и хореографические — нарастают снежным комом, не успевая развернуться во всей красе, не оставляя времени оценить их в контексте с классической редакцией. Очевидной находкой выглядит адажио главных персонажей, выстроенное в оппозиции к канону в основном на движениях рук: скрытые до поры перьями-перчатками кисти Одетты (вполне академичной Ани Беренд) высвобождаются, чтобы вступить в красноречивый любовный диалог с осмелевшими и неоспоримо мужественными руками Принца. Эффектны явления Ночи, окутанной черными крыльями покорных ей Архангелов: в мастерски придуманных поддержках эта троица составляет единое целое — кажется, волшебница буквально парит над сценой. Превосходно придуманы лебеди, названные в балете "химерами". Злобные, в коротких встрепанных серых полупачках, с перчатками-крыльями, загибающимися хищным зигзагом (замечательное изобретение художника по костюмам Филиппа Гийотеля), с мелко молотящими по полу пуантами и доминирующей позой — сломанным пополам корпусом и задранной кверху рукой-клювом, эти мифические существа нежданно вызывают в воображении вполне бытовой образ своры обывателей, готовых заклевать любого чужака.
В своем "Озере" хореограф Майо изобретателен и расточителен, как, пожалуй, никто из современных авторов: придуманного им хватило бы балетов на пять. Показанное в один вечер "Озеро" выглядит так, будто несколько сезонов отличного телесериала спрессовали в одну серию: от наворота событий голова идет кругом и нужно еще раз прокрутить диск, чтобы оценить все тонкости и нюансы. Густо замешенную на фрейдизме готическую мелодраму Майо тоже хочется пересматривать не раз. Учитывая немногочисленность населения Княжества Монако, данное обстоятельство следует отнести к достоинствам спектакля, что подтвердила сама жизнь — зал, на премьере заполненный на 85%, к концу фестиваля дозрел до аншлага.