"Они нас ненавидят и не верят в реальность угрозы нашим жизням"

В Нидерландах покончил с собой конструктор оборонного предприятия оппозиционер Александр Долматов, бежавший из России из-за митинга 6 мая. Олеся Герасименко побывала в лагере, где он жил, и в церкви, где он молился.

Протоиерей Григорий Красноцветов живет в Голландии уже 23 года: в 1990 году уехал из Ленинграда окормлять православный приход в Роттердаме. Узкий, с белеными стенами и золоченым куполом храм святого благоверного великого князя Александра Невского, где служит отец Григорий, регулярно посещают две сотни человек. В конце августа, на субботней вечерней службе священник заметил незнакомого коротко стриженого мужчину в очках. После службы тот сам подошел к отцу Григорию и сказал, что хочет исповедаться: "Я никогда этого не делал, но очень хочу". "Я ответил ему, что для исповеди существует особый порядок, и что лучше будет подготовиться. Пока это, может, просто порыв, мы его организуем,— вспоминает разговор священник.— Он согласился, я дал ему литературу, которую я обычно даю в таких случаях". Через неделю новый прихожанин позвонил священнику, сказал, что все прочитал, не передумал и готов. Отец Григорий назначил встречу на неслужебный день, чтоб было достаточно времени. 36-летний ведущий конструктор ОАО "Корпорация "Тактическое ракетное вооружение"" Александр Долматов, бежавший из России из-за угрозы уголовного преследования за участие в оппозиционном шествии 6 мая, пришел и говорил больше двух часов.

"У него были иллюзии, что по такому громкому делу ему быстро дадут убежище"

Беженцем из самолета Москва-Амстердам Долматов вышел 9 июня 2012 года. Еще этой весной инженер приезжал сюда туристом — на каникулы. Ходил по музеям, фотографировал каналы, даже встретился с приятельницей Мариной, с которой познакомился по интернету: она помогала ему учить голландский, а он привез ей учебники английского языка. Но вернувшись в Россию, Долматов не сдал загранпаспорт на хранение в отдел кадров, как то было предусмотрено правилам его корпорации, а оставил его у себя. Судя по всему, активный участник протестных акций, убежденный нацбол уже планировал отъезд: на работе с ним не первый месяц вели профилактические беседы, намекая на увольнение за политическую деятельность, им интересовались и сотрудники центра по борьбе с экстремизмом, телефон вроде бы стоял на прослушке, а 6 мая во время драки горожан с ОМОНом его забрали в полицию, заковав в наручники. Сразу после отъезда Долматова из России его квартиру обыскали. Тем не менее уголовное дело на него не завели. Друзья и сам инженер считали, что ему грозит СИЗО, но официально он не был ни подозреваемым, ни обвиняемым, ни даже свидетелем.

В Нидерландах Долматов несколько дней прожил у получившего в 2010 году политическое убежище антифашиста Дениса Солопова, а потом поехал в центр запроса убежища в городке Тер-Апел — на жаргоне беженцев — "сдаваться". Это значит доехать до лагеря на севере страны, отдать паспорт и сказать: "На родину я не вернусь". Так началась одна из почти 12 тыс. открытых за 2012 год в Голландии процедур получения убежища, на этот раз для Долматова.

Отдав документы, познакомившись с адвокатом и ожидая решения, инженер поселился в лагере под Роттердамом. Он старался не "распускаться": готовился к собеседованию — заучивал ответ, читал книги, которые захватил из Москвы, купил велосипед, два раза в неделю ходил на курсы голландского. Солопов советовал найти хоть какую-то работу, чтоб не "мариноваться" в лагере с промышляющими воровством велосипедов и часто курящими гашиш соседями. Долматов устроился подсобным рабочим в прачечную, чтоб практиковать язык. "У него были иллюзии, что по такому громкому делу, как процесс 6 мая, ему быстро дадут убежище. Что здесь Европа, демократия, свобода,— говорит Солопов.— Я ему объяснял, что он еще хлебнет тут хорошего, говорил, не обольщайся. Он кивал, но я видел, что он не верит".

Пару раз Долматов звонил знакомой Марине, хотел забрать учебники английского, но так и не заехал. Потом все реже стал звонить Солопову. В августе инженер пришел в храм Александра Невского. В ближайшее воскресенье после исповеди он причастился, перед этим постился и читал особые молитвы. Похоже, что о своих походах в церковь он никому не говорил. Появлялся обычно по субботам, всегда один, дважды спускался вниз, после службы пил чай с другими прихожанами. По словам протоиерея, иногда был спокойнее обычного, иногда выглядел, "мягко говоря, не очень": "Из разговоров было понятно, что в нем происходит внутренняя борьба. Я ему говорил: "Александр, вы поймите, если вы делаете шаг навстречу Богу, то всегда будет сила, которая будет тянуть вас назад и сбивать с пути. Чаще всего это происходит через слабые места человека: здоровье, психологическое состояние, пагубные пристрастия. Александр, говорил я, вы должны быть к этому готовы". И мне казалось, что у него получается".

"Это мое внутреннее озарение"

В ноябре адвокат Долматова Марк Вейнхаарден (возглавляет известное юридическое бюро) получил письмо от властей Нидерландов с предупреждением о том, что его клиенту, скорее всего, откажут в предоставлении убежища. Он отправил его Александру в лагерь с запиской: приглашал зайти в офис и обсудить дальнейшие действия. В записке Вейнхаарден упомянул проблемы с ФСБ, которые грозили Долматову при возвращении в Россию. Несмотря на то, что у инженера был третий — самый низкий — уровень доступа к секретным материалам, Долматов был уверен, что сфабриковать уголовное дело против него после побега будет проще простого. Такая же степень допуска к гостайне есть и у участковых, у выпускников военных вузов, у монтажников и строителей на объектах Минобороны. Адвокат и голландские чиновники в один голос утверждают, что никаких секретов голландцам Долматов продать не мог, но боялся, что в России легко мог быть объявлен предателем родины.

Именно на эти угрозы Вейнхаарден собирался делать ставку при обжаловании решения. 15 ноября Долматов приехал на встречу в офис адвоката в Амстердаме в плохом настроении: по словам юриста, был уныл, не смотрел в глаза и запретил упоминать о российских спецслужбах даже в бумажных письмах к нему. На встрече присутствовал переводчик с русского: с Вейнхаарденом Долматов всегда говорил через него, потому что не владел свободно ни английским, ни голландским. По версии обоих — адвоката и переводчика — осенью Долматова кто-то напугал, и он потерял боевой дух. Но на вопрос, угрожал ли кто-то ему или его матери в России, он упорно отвечал "нет". "Тогда в чем дело? Ты очень изменился. Почему ты решил не говорить о ФСБ в суде, ведь ты свободно говорил об этом на первых интервью с чиновниками?" "Это мое внутреннее озарение",— ответил Долматов. Договорившись дождаться официального отказа, они расстались.

7 декабря Долматов последний раз звонил матери в Королев. Примерно через неделю он связался с Солоповым — немного пожаловался на жизнь в лагере, сказал, что крепится, но ни в одном из разговоров о грядущем отказе в убежище не упоминал. Первый отрицательный ответ для беженцев дело привычное, и инженера даже готовили к такому развитию событий. Отец Григорий последний раз видел его в церкви в середине декабря. 16 декабря Вейнхаарден получил официальный отказ властей Нидерландов в предоставлении политического убежища Долматову. Причин было две: власти проанализировали предыдущие задержания Долматова в Москве и пришли к выводу, что по делу 6 мая ему грозит такое же административное наказание, как те, что он получал раньше, то есть штраф в 5 тыс. рублей. Второй причиной был выезд из страны на законных основаниях и по легальным документам, это значит, что Долматов не был в розыске. Для апелляции оставались, среди прочего, угрозы от сотрудников ФСБ, но о них инженер говорить отказался.

Адвокат отправил это письмо с отказом в лагерь c-Гравендел, где Долматов обычно получал почту, с запиской "Решение отрицательное, пожалуйста, приезжайте в офис 8 января". Вскоре в Голландии начались Рождественские каникулы. Долматов исчез. Об Александре начала беспокоиться мать: даже нашла в его комнате в Королеве телефон интернет-приятельницы Марины с кодом Голландии, позвонила ей и попросила связаться с сыном. Та пробовала дозвониться и отправила несколько SMS. Но Долматов ни матери, ни Солопову, ни друзьям в Москве, ни священнику, ни адвокату больше не перезванивал и не писал.

Вейнхаарден заволновался гораздо позднее: 8 января вечером, когда его клиент не приехал на встречу. Он позвонил ему, отправил SMS, но ответа не было. 11 января в 12 ночи истекал срок обжалования внесенного решения. 10 января он звонил в лагерь, попросил проверить, на месте ли Долматов, но его комната была пуста. В пятницу, 11 января в 18:00 Марк Вейнхаарден, не дождавшись ответа от инженера, сам подал апелляцию на первое решение нидерландских властей. Это означало, что до судебного заседания по этой жалобе Долматов находится в королевстве легально и отправить его в миграционную тюрьму не могут. Новые данные о его статусе должны были поступить в общую базу в понедельник. Но с новостями Долматову адвокат не позвонил и не написал.

13 января вечером на столе у коменданта лагеря с-Гравендел зазвонил телефон: беженец Долматов просил о помощи. По словам сотрудников, инженера нашли в его комнате "в состоянии алкогольного опьянения" и "сильно возбужденным". Констатировав "признаки попытки самоубийства" — какие, в лагере не говорят,— они вызвали полицию. Долматова забрали в участок в город Дордрехт: "Потому что он представлял угрозу для него самого и окружающих". В отделении полицейские открыли базу мигрантов, по которой проверяют, легально ли человек находится в Нидерландах. В файле Долматова они прочли, что ему отказано в убежище, но пометка об обжаловании этого решения не стояла. Было воскресенье. В защитники ему назначили дежурного юриста. Сейчас это человек ни с кем не разговаривает, вроде бы уехал в отпуск, а в его офисе на все вопрос отвечают: "Звоните в понедельник".

В участке инженер, по данным миграционных служб, провел два дня. Почему за это время Долматов не позвонил своему постоянному адвокату — неизвестно. Почему полицейские еще раз не заглянули в уже обновленную базу данных — неизвестно. Догадывался ли Долматов о поданной апелляции — неизвестно. Но, судя по отправленному Вейнхаарденом письму, он знал, что срок ее подачи истек 11 января.

16 января, в среду в 20:30 вечера Долматова привезли в миграционную тюрьму у аэропорта Роттердама. Там содержатся иностранцы, которых необходимо депортировать. Долматова отправили в одиночную камеру в блоке для арестантов с психическими расстройствами. Незадолго до этого в 21:00 приятельница Долматова Марина, которая продолжала по просьбе матери ему писать и звонить, получила SMS, написанное транслитом и явно в спешке: "ja v tjurme r6terdam. MNE NUZHEN ADVOKAT". Когда она перезвонила, телефон уже был выключен.

"Я знаю о последнем годе его жизни столько... Больше, наверное, никто не знает"

Уже четыре года каждый четверг протоиерей Григорий приезжает в миграционную тюрьму под Роттердамом. К нему приходят православные заключенные, он знакомится с новичками, беседует о церковных и светских новостях, а потом они вместе молятся, иногда повторяя "Отче наш" на армянском, грузинском или сербском языках. 17 января священник, как обычно, появился в тюрьме со своим сакральным чемоданчиком — святая вода, крест, елей — в 10:30 утра. После молебна к нему подошли сотрудники тюрьмы и попросили помочь прочитать какие-то документы.

Его завели в комнату, где стояли полицейские, начальник тюрьмы и врач, а на столе лежал мужчина. Он был мертв. Священнику протянули ксерокопию загранпаспорта и водительские права. Увидев фотографии, Григорий не поверил собственным глазам: он узнал Александра Долматова.

— Они сами не были уверены, он это или не он, вот и позвали меня — вдруг я знаю.

— Не были уверены, потому что новенький?-- уточняю я.

— Во-первых, да, только поступил накануне вечером. А во-вторых — смерть не красит человека. Я был в шоке.

А потом священника попросили перевести предсмертную записку на голландский: "Мама, мамулечка! Я ухожу, чтобы не возвращаться предателем, опозорив всех, весь наш род. Так бывает. Выдержи. Я прошу тебя. Я с тобой тот, что был раньше. <...> В России скажи, что просто несчастный случай. Покеда. Что довело меня до бегства из России. Лень и разгильдяйство не дали изучить новые законы. Я предал честного человека, предал безопасность Родины. Пишу за час до ухода. <...> Если это возможно, отправьте мое тело в Россию. Верьте в Бога. Не слушайте всяких деятелей. Россия сильна, как ни одна другая страна. Жизнь в России лучше, чем где б то ни было".

"Дали в руки эти листочки из блокнота, и сразу надо было читать, а там еще почерк такой, скачет, и текст полусвязный. Я был в шоке. Понимаете, он ходил ко мне на исповедь. Я знаю о последнем годе его жизни столько... Больше, наверное, никто не знает. И конечно, то, что он ушел,— это моя вина". Григорий уверен, что смерть Долматова — это не убийство, а именно добровольный уход из жизни: "Я не смог удержать. Хотя в наших разговорах не было и намека на такое. Я даже не мог себе представить".

Долматов совсем немного не дождался протоиерея. "Особенно меня поразило, что он сделал это накануне моего прихода. Если б хотя б еще несколько часов... Если б он увидел какое-то объявление или как-то еще узнал, что я приезжаю в эту тюрьму, он этого не сделал б. Я виню себя".

"Мы включили новости, а там Саша. Мы плакали сидели"

С-Гравендел — лагерь, из которого Долматова забрали в полицейский участок за три дня до смерти,— находится в 30 км от Роттердама. Час на автобусе и пару километров пешком вдоль поля: иммигрантов специально селят подальше от городов. Заручившись согласием одного из беженцев и сказавшись его девушкой, я попала внутрь: расчищенные от снега дорожки, ряды одинаковых "теплушек", обитых вагонкой. Здесь их называют "караваны". В каждом три комнаты с двумя кроватями, душ, плита, микроволновка, телевизор, пара стульев и обогреватель. Беженцам выдают постельное белье, мыло, шампунь, бритву, пену для бритья, женщинам — средства гигиены, комплекты для детей, дают стиральный порошок — в лагере три прачечные со стиральными машинами-автоматами и сушилками. Кормят трижды в день, на завтрак — хлеб, сыр, яблоки, молоко, чай, кофе; на обед и ужин кормят горячим. Быт устроен.

"Я знал Сашу. С нами, конечно, он сильно не дружил, больше книжки читал. Но отношения хорошие были,— сказал мне хозяин одного дома.— Он всегда спокойный был, когда шел в магазин, спрашивал, не купить ли мне чего. Я тогда сигарет попросил. Мы к нему сами знакомиться пришли, когда увидели, что в лагере новый русский появился. Помощь предложили. Младшим братом его назвали". Долматов жил в "караване" с иранцами: люди, по словам обитателей лагеря, хорошие, никаких конфликтов с ними "точно не было". Последний раз его видели 18 декабря на "отметке" — еженедельной проверке, когда иммигранты расписываются в журнале посещений. Ни драк, ни конфликтов с соседями или руководством лагеря не было, говорят мигранты. "А в позапрошлый четверг нам стали со всей Голландии звонить и спрашивать, что за русский парень у нас повесился. Мы включили новости, а там Саша. Мы плакали сидели. А ты сама как сюда добралась-то? Трудно же. Как помочь можно? Давай денег тебе дадим".

Почти все беженцы, с которыми я встретилась в Голландии, на вокзалах, в лагерях, с кем я говорила по телефону или те, кто от страха соглашался общаться исключительно по электронной почте, убеждены в том, что Долматова сломала голландская бюрократическая система. "Он, как и все мы, приехал сюда с надеждой на справедливость. А на деле выяснилось, что им нужны только дебилы, которые едят и спят, а потом снова едят. Если чиновники видят, что перед ними человек образованный, который может работать и способен что-то делать самостоятельно — им такой не нужен,— говорит уехавший из Костромы оппозиционер.— Они дают политическое убежища сомалийцу, который не умеет пользоваться стиральной машиной, но ни за что не дадут его русскому с высшим юридическим образованием. Они нас ненавидят, считают все ложью и не верят в реальность угрозы нашим жизням".

"Постепенно ко мне, как и Саше, приходило понимание, что для персонала, по сути, являемся не людьми, а животными, которым лишь нужен должный уход,— согласен с оппозиционером другой россиянин, уехавший из страны.— У тебя есть право на еду, передвижения и медицинскую помощь, но нет права хоть чуть отстаивать собственное достоинство. Во время интервью часто оказывается психологический прессинг, задаются некорректные вопросы и делаются абсурдные предположения и заявления. Бесплатный адвокат, предоставляемый всем заявителям, однозначно не в полной мере занимается защитой. В разговорах с другими заявителями, когда мне говорили, что адвокат — твой враг, я поначалу искренне настаивал на том, что такое невозможно: Нидерланды — правовая страна и существует профессиональная адвокатская этика. Было очень тяжело психологически осознать, что это не так".

Сейчас в Голландии идут три параллельных расследования случившегося. Марк Вейнхаарден до сих пор не видел тела своего клиента и дожидается полицейских рапортов. Транспортировку тела Долматова в Россию, хотя это и не предусмотрено ни одной из множества процедур, согласилось оплатить тюремное ведомство королевства.