Некролог
Фото: Василий Егоров
В своем доме в городе Форт-Уэрт, штат Техас, на 79-м году жизни скончался Харви Лаван Клайберн, легендарный американский пианист, после своей победы на I конкурсе Чайковского 55 лет назад навсегда запомнившийся отечественной публике как Ван Клиберн.
Победа на большом международном конкурсе часто делит биографию музыканта на очень разные "до" и "после", но чтобы водораздел получился настолько эпическим — такого более не случалось. (И сомнительно, если на то пошло, случится ли впредь.)
Ну, все помнят, как это было — хотя бы по кинохронике и по фотографиям, запечатлевшим летние события 1958 года: отвага и вдохновение на мальчишеском лице конкурсанта, катарсис на лицах публики, по-детски улыбающийся товарищ генеральный секретарь, обнимающий лауреата (и лауреат на голову выше, что почему-то придает кадру еще более трогательный вид), а дальше триумфы, триумфы и триумфы. Для московских выступлений Вана Клиберна приходилось выделять сначала новопостроенный Кремлевский дворец съездов, а потом и вовсе Лужники, потому что иначе вместить всех желающих было невозможно. На родине его, само собой, и подавно душили почестями. Вот кадры торжественной встречи в Нью-Йорке. Триумфатор застенчиво машет из открытой машины, выстроившиеся шпалерами по Бродвею толпы ревут от восторга, в воздухе белым-бело от конфетти — какой там Элвис, какой Майкл Джексон, никого из музыкантов, хоть академических, хоть нет, так не чествовали, и когда вскорости Клиберн выпустит запись того самого Первого концерта Чайковского, продажи меньше чем за год дойдут до миллиона копий.
Политика? И она тоже, конечно, причем политическое толкование победе юного техасца обе сверхдержавы, как известно, предлагали каждая свое. Для СССР — важный пропагандистский шаг к имиджу государства--борца за мир и взаимопонимание между народами, для Штатов — наивно-горделивый ответ мистеру Хрущеву с его "мы вас похороним". Но ни пианисту, ни армии его советских почитателей до этого не было ровно никакого дела. Он был Ваня — наш, родной, без пяти минут рязанский. "Эти русские — они мне так напоминали тогда техасцев",— возвращал комплимент сам Клиберн.
Что было "до"? Детство в техасской глухомани, обожаемая мама, разглядевшая в трехлетнем сыне пианиста и сама (будучи пианисткой с хорошей школой) много лет дававшая ему уроки. Победа на общенациональном Левентриттовском конкурсе пианистов, принесшая ему первые концертные ангажементы, и поступление в Julliard School, где его педагогом становится знаменитая Розалия Левина (среди других ее американских учеников был и Джеймс Ливайн, музыкальный директор Metropolitan Opera). Это был не то чтобы сплошной поступательный взлет к славе и успеху, потому что к 1958 году Ван Клиберн уже еле сводил концы с концами: на внутриамериканской сцене импресарио выжали из него все, что могли, нужна была новая ступень. И тогда, по совету Розалии Левиной, Клиберн решил поехать на конкурс Чайковского.
Сложнее говорить о "после". Как ни составляй хит-парады великих пианистов ХХ века, Ван Клиберн в них не вписывается. Разумеется, уважение сопровождало его всегда, он играл, кажется, для всех президентов США на своем веку, а в пианистическом мире весьма котируется основанный им в Форт-Уэрте собственный фортепианный конкурс — его победителями, кстати, несколько раз становились отечественные пианисты, а его главного менеджера даже пригласили руководить оргвопросами на последнем конкурсе Чайковского (где сам Ван Клиберн был почетным председателем фортепианного жюри). Но собственная исполнительская карьера музыканта была неровной, он несколько раз надолго оставлял сцену, записывался по сравнению со многими своими знаменитыми сверстниками довольно мало, и сейчас кажется, что тех надежд, которые 55 лет назад вызывал молодой пианист с ярким дарованием и удивительными "рахманиновскими" руками, последующие десятилетия не оправдали. Может, все дело именно в той победе, точнее, в том, как она загипнотизировала массы по обе стороны океана: публике и не нужен был взрослеющий, серьезный и глубокий музыкант, ей хотелось бы вернуться в ту же реку, упиться уже испытанными восторгами — чтобы Ван Клиберн вновь и вновь сверкал со сцены отроческой улыбкой, играя Первый концерт Чайковского и Третий концерт Рахманинова, а потом опять Первый Чайковского, а потом опять Третий Рахманинова, и так до бесконечности. А теперь, увы, остаются одни воспоминания, но этим воспоминаниям могли бы втайне позавидовать многие из великих. Неудачи и слабости — те забудутся, а московские лавры 1958-го так и останутся одной из самых светлых и самых славных побед в музыкальной истории ХХ века. Может быть, и не только музыкальной.