Состоялся пресс-просмотр оскаровского номинанта и победителя Берлинского фестиваля этого года — фильма Теренса Малика "Тонкая красная линия". Официальная московская премьера его пройдет на следующей неделе — уже после раздачи "Оскаров". Шансы картины на главный приз Киноакадемии считаются минимальными, однако на нее работает немаловажный фактор — миф режиссера.
В Европе, да и в России это феномен куда как знаком: все-таки авторское кино — европейское изобретение. И хотя у нас нет своего Спилберга, зато есть Сокуров. Есть, в конце концов, Аскольдов, перекрывший рекорд Малика и не снимавший после "Комиссара" целых тридцать лет. Самое странное, однако, что "Тонкая красная линия" — это совершенно противоестественная смесь спилберговского "Рядового Райана" и "Духовных голосов" Сокурова. То есть это большой американский батальный фильм — и одновременно поэтический трактат о том, что делает с человеком и природой война. Трактат о тонкой красной линии, отделяющей разум от безумия.
После смерти Кубрика младший его на пятнадцать лет Теренс Малик может претендовать в Голливуде на репутацию самого большого оригинала. Его не интересуют деньги, он не имеет виллы в Калифорнии и, неукоснительно храня свое privacy, делит жизнь между Парижем и Техасом. Говорят, в его шкафу висит только одна смена одежды. Когда в деньгах все-таки появляется нужда, Малик подрабатывает студийным "врачом" и лечит чужие сценарии. Хотя именно сценарий story считается ахиллесовой пятой Теренса Малика.
С юности он испытывает идиосинкразию к тому, что называют "крепким сюжетом". И пересказывает мифы американского кино совершенно не свойственным ему (американскому кино) медитативно-замедленным языком. Дебют Малика "Опустошенные земли" — уголовная история а-ля "Бонни и Клайд" — оказался не похож ни на один из своих первоисточников. Так же как "Дни жатвы" — фильм о предвестии первой мировой войны. В обоих случаях человек выступает частью природы и конфликтует с обществом себе подобных. Трагедия человека в том, что в итоге он оказывается отвергнут как природой, так и обществом.
В 1979 году "Дни жатвы" были награждены в Канне премией за режиссуру, а "Апокалипсис наших дней" Копполы завоевал тогда Золотую пальмовую ветвь. Судьбы двух режиссеров разошлись диаметрально: Коппола снимал и снимал, Малик замолчал на двадцать лет, чтобы теперь явить миру свою версию "Апокалипсиса" — еще один "сон о напалме и тропиках". Трудно искать логику в поступках такого человека, но факт остается фактом: экранизировать роман Джеймса Джонса "Отныне и во веки веков" об американо-японской битве за остров Гвадалканал Малик мечтал много лет и к этому суперпроекту не спеша и тщательно готовился.
Разве можно было иначе мобилизовать для съемок на краю света целую армию голливудских звезд? Но еще удивительнее другое: как Малик поступил с ними. Джон Траволта появляется в фильме на пару минут, а Джордж Клуни — даже меньше чем на одну. И вовсе не потому, что эти артисты были изначально приглашены на так называемые камео — специально выделенные эпизоды. Просто Малик с монтажером кроили трехчасовой фильм из ста часов отснятого материала и только в процессе монтажа выстраивали подобие сюжета, выясняя по ходу дела, кто здесь главный герой, а кто нет. В результате сравнительно сохранились роли Ника Нолте и Шона Пенна, но, к примеру, Билл Пульман и Микки Рурк — не последние люди в Голливуде — выпали вовсе. И, что удивительнее всего, никто не обиделся, и все наперебой твердили, как были счастливы чуть ли не бесплатно работать с Маликом.
Видимо, талант и впрямь гипнотизирует. Гипнотизирует уже первая часть киноромана Малика с потрясающими картинами тропической природы — таких не доводилось видеть ни в одном документальном кино. Когда на этом божественном фоне вспыхивает война, мы смотрим на нее глазами американских солдат и долгое время физически не ощущаем противника — захвативших остров японцев. Впечатление такое, будто янки сошли с ума и принялись ни с того ни с сего истреблять природу и друг друга. Когда наконец в поле зрения попадает первый японец, райский остров уже превращен в ад.
И пускай "история" хромает, и пускай характеры персонажей прописаны с разной степенью убедительности, а их рассуждения о жизни и смерти порой умозрительны. Изобразительная мощь режиссуры Малика такова, что побуждает закрыть глаза на очевидные диспропорции и даже американцев заставляет признать, что "такого" они еще не видели. Наверное, они правы — особенно те, кто не читали "Войну и мир".
АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ