Премьера кино
Фото: filmz.ru
Фото: filmz.ru
Выход на экраны фильма Ульриха Зайдля "Рай: Вера" — событие из разряда не просто значительных, а, как принято говорить, знаковых. С интересом ждет на него реакции общественности, обуреваемой в последнее время острыми религиозными чувствами, АНДРЕЙ ПЛАХОВ.
Этот фильм вторая, то есть центральная, часть трилогии "Рай", представленной Ульрихом Зайдлем на главных фестивалях мира — в Канне, Венеции и Берлине. Сначала показали "Рай: Любовь" — полную сарказма хронику пребывания дамы средних лет на кенийском курорте, где подобные ей "сахарные мамы" ищут утех с юными африканскими самцами. Главной фишкой той истории была граничащая с бесстыдством откровенность: ею славится знаменитый австрийский документалист, снимающий теперь игровое кино с той же степенью жизненной достоверности, что и документальное.
Недавно в Берлине прошла премьера завершающей части трилогии — "Рай: Надежда". В то время как мамаша хорошо проводит время в Кении, ее 13-летняя дочь мучится в лагере для похудания, немного напоминающем концлагерь: именно это становится сюжетом фильма. И опять Зайдль сочными красками, но без пережима обрисовывает современные нравы, показывая пустоту существования, заполненного суррогатными фетишами общества потребления: один из них — дешевый секс из третьего мира, другой — стандарт современной красоты из глянцевых журналов. Правда, в третьей части чувствуется несвойственная Зайдлю осторожность в подходе к педофильским мотивам: нарушение этого новейшего табу чревато даже для режиссера со столь радикальной репутацией.
Так или иначе, не только формально, но и по существу центральной частью трилогии стала "Рай: Вера" — картина, в отличие от двух других выполненная не в жанре комедии, пускай и саркастической, а имеющая все основания быть названной современной трагедией. Что не мешает ей местами быть уморительно смешной.
Анна-Мария (актриса Мария Хофштеттер) — сестра той самой секс-туристки из "Любви" и тетка девчонки-толстухи из "Надежды". Но Анна-Мария не чета своим легкомысленным родственницам. День и ночь она думает о Боге и о том, как внедрить любовь к нему заблудшим человеческим существам, предпочитающим более земные увлечения. Она объезжает на фургончике с надписью "Радио Мария" окрестные дома и несет по округе Христово слово. Правда, порой ее охватывает отчаяние от бесплодности этих усилий и упорного намерения человечества жить во грехе: героиня натыкается то на оргию в кустах, то на пару, живущую в гражданском браке, то на русскую алкоголичку с лесбийскими замашками.
Оказавшись же дома наедине с собой Анна-Мария раздевается и хлещет себя плеткой перед распятием, выбивая малейшие следы порочных желаний. И вот тут комедия неожиданно оборачивается трагедией. В квартиру после двухлетнего отсутствия заявляется муж-мусульманин (Набиль Салех), прикованный к инвалидному креслу, но удивительным образом посягающий на тело супруги. Вскоре он за это дорого поплатится, а фильм достигнет кульминации своего сюжета. Мария будет по-прежнему истязать себя и окружающих любовью к Христу, в то время как ее муж-инвалид — погибать в той же самой квартире от страданий и одиночества. Трагедия извращенной и опасной веры рассказана классически ясным, рациональным языком. Тут из песни слова не выкинешь, и даже рискованный эпизод эротической игры с распятием ложится в эту конструкцию прочно, как кирпич в стену. Именно эта сцена вызвала гнев католиков, даже подавших к авторам фильма иск — но, разумеется, ничего не добившихся в безбожных судах Европы.
Анна-Мария повсюду носит статуэтку Богородицы и распространяет девиз: "Богородица поможет вам сделать жизнь в Австрии лучше". Зайдль представляет концептуальное искусство "идиосинкразического реализма", во многом наследующее принципы венского акционизма. Он культивирует острую любовь-ненависть к своей родине, где так силен обывательский дух, а воздух пропитан декадентскими испарениями бывшей империи и вполне актуальными миазмами фашизма и расизма.
Но в первую очередь кино, которое делает Ульрих Зайдль, об одиночестве. Только у него, в отличие от Бергмана и Антониони, одиночество носит не онтологический или экзистенциальный, а бытовой и конкретный характер. Его герои — нелепые, трогательные, смешные, извращенные и порой страшные в своем стремлении нащупать путеводную нить своей жизни, которая одним мерещится в культе четвероногих питомцев, другим — в сексе на африканском пляже, а кому-то — в не совсем платоническом романе с Христом.