Премьера театр
Московский театр "Ленком" показал премьеру нового спектакля в постановке художественного руководителя театра Марка Захарова. "Небесные странники" — вольная фантазия режиссера по мотивам произведений Чехова и Аристофана. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Казалось бы — где Чехов, а где Аристофан. Но в воображении Марка Захарова античный основоположник жанра комедии и один из самых страшных — хотя многие читатели и считают его забавником — русских писателей соединились весьма причудливым образом. В предпосланном новому спектаклю коротком тексте Захаров сам все объяснил: с одной стороны, хотел поставить несколько рассказов Чехова, с другой — был давно пленен названием комедии Аристофана "Птицы", а когда погрузился в Чехова, то персонажи русского писателя вдруг напомнили режиссеру стаю пернатых, парящих под облаками,— и не поймешь, то ли это свободолюбивые вольные странники, то ли опасные хичкоковские агрессоры.
Со знаменитым режиссером не поспоришь: раз ему пришло в голову такое странное сближение двух великих авторов, значит, так тому и быть на сцене. И вот уже украшенная футуристической короной голова аристофановского царя птиц Удода (Сергей Дьячковский), высунувшаяся откуда-то из черноты сцены, повелевает своим подданным лететь на землю, к людям. Они быстро летят — и волшебным манером сами оборачиваются людьми, то есть гостями Ольги Ивановны (Александра Захарова), той самой чеховской "попрыгуньи" — легкомысленной бездельницы, грезящей об искусстве, ведущей пустые разговоры, крутящей роман с художником Рябовским и не замечающей достоинств своего мужа, доктора Дымова.
Впрочем, и сам рассказ Чехова лишь повод для фантазий, тревожащих сознание режиссера. Главные герои рассказа "Попрыгунья" очень молоды, в спектакле же они стали весьма зрелыми людьми. Телеграфист Чикильдеев едва упомянут у Чехова, а в спектакле становится полноценным персонажем в исполнении Ивана Агапова — этаким узнаваемым захаровским персонажем, воплощением страшноватого обывательского скудоумия. Режиссер охотно разворачивает эпизод "Попрыгуньи" в сатирические сцены, из которых легко понять, что Марк Захаров придерживается невысокого мнения о сегодняшнем состоянии российского общества, о тех разговорах, которые принято вести об искусстве и о стране.
Сознание людей столь замутнено, что недалеко и до галлюцинаций. Они, вернее, он появляется во втором акте, когда к "Попрыгунье" с "птичьей" прививкой подмешивается еще и "Черный монах". Дымов приезжает к герою "Черного монаха" Песоцкому (его в обычной своей напористо-громкой манере играет Сергей Степанченко), а похожий еще на одну птицу монах в черном одеянии (зловеще-выразительный эпизод сыгран Дмитрием Гизбрехтом) является потом и персонажу "Попрыгуньи". Можно, конечно, спорить о проблемах подобной литературной оппозиции, но она позволяет наконец-то приблизиться к главной мысли ленкомовского спектакля.
Конечно, и без главных мыслей спектакль смотрелся бы выигрышно. Марк Захаров даже мрачные и мизантропические размышления умеет облекать в такую театральную форму, которая вызывает у зрителя возбуждение и воздействует сама по себе — ритмами, светом, превращениями пространства. Художник Алексей Кондратьев придумал оформление, которое напоминает не то дизайн ночного клуба, не то воспоминание о ночном кошмаре — черное пространство прорезано ломаными рамами-линиями, которые в назначенные моменты множатся или зажигаются яркими цветами. Хореограф Сергей Грицай не дает персонажам застаиваться, и роль его в спектакле признана столь важной, что автор пластической партитуры даже значится в программке полноправным сопостановщиком.
Что касается той самой главной мысли, то она грустна и безысходна. Доктор Дымов, который в "Попрыгунье" погибает словно за кулисами повествования, здесь под воздействием встречи с черным монахом совершает едва ли не самоубийство, хотя можно сказать — акт самопожертвования. Александр Балуев, приглашенный на эту роль в "Ленком", играет необычно сдержанно и сосредоточенно, но от этого судьба его персонажа, достойнейшего человека, не востребованного погрязшим в суете и пустословии обществом и не любимого собственной женой, кажется еще более трагической. Сама "попрыгунья" прозревает слишком поздно, однако ей дарован шанс исправиться — в романтически-успокоительном финале ("умереть — выйти из времени, но не исчезнуть" — фраза, проскакивающая в тексте, кажется итогом размышлений) она соединяется с мужем в радости. Но за пределом земной жизни.
Диагноз "Ленкома" таков: общество никчемно и глупо, честные и талантливые люди не оценены при жизни, и только после смерти приходит радость. А спросить за это не с кого. Разве что с птиц-странников, летающих где-то там, в небесах.