Важняк

60 лет назад после смерти Сталина начался пересмотр сначала следственных, а затем и судебных дел людей, попавших под каток политических репрессий. На свободу стали выходить и те, кто был сначала инструментами режима, а затем и его жертвами. Один из них известный писатель и следователь — Лев Шейнин*

Александр Звягинцев, заместитель Генерального прокурора РФ, писатель

*"Огонек" публикует в сокращении одну из глав книги Александра Звягинцева "Последний идол", которая вышла в издательстве "Олма медиа групп"

В букинистическом отделе магазина "Москва" я сразу увидел массивный коричневый том. "Настольная книга следователя", изданная в 1949 году,— я узнал ее сразу. В свое время эта книга меня, начинающего юриста, многому научила. Но и сегодня она, по отзывам многих практиков, не потеряла актуальности. Разумеется, тут же вспомнил и о Льве Шейнине, который был одним из авторов книги и членом редколлегии.

Лев Романович Шейнин был человеком с необычной биографией и удивительной судьбой. Он участвовал в Нюрнбергском процессе в качестве помощника Руденко, Главного обвинителя от СССР, и даже был втянут в серьезную интригу, которая потом обернулась для него печальным продолжением... Многое успел сделать, многое пережил, но до конца дней своих хранил молчание о делах минувших. И когда знаменитый актер Василий Борисович Ливанов в 60-х годах прошлого столетия предложил написать Шейнину мемуары — это будет бестселлер! — тот только негромко сказал: "Васечка! Вы что, с ума сошли?!"

Из студентов — в следователи

На работу в прокуратуру после Гражданской войны его, семнадцатилетнего студента Литинститута мобилизовали по комсомольской путевке. И он, пылкий провинциальный юноша, мечтающий о литературной славе, без всякой подготовки становится следователем, получает право распоряжаться человеческими судьбами. И одновременно сталкивается с самыми темными сторонами жизни. И все это в условиях "обострения классовой борьбы", когда любые собственные промахи ничего не стоит оправдать "классовым чутьем".

Сообразительный Шейнин скорострельно оканчивает юрфак МГУ, становится настоящим профессионалом. Достаточно быстро его назначают следователем по особо важным делам. При этом он не забывает о литературе и начинает публиковать в журналах рассказы, написанные на основе тех дел, которые он вел. Скоро появляется ставшая знаменитой книга "Записки следователя". Было ему тогда 24 года. А спустя год Шейнин пишет... учебник по криминалистике.

Его карьера складывается на редкость удачно... Чего еще желать? Но у каждого времени свои законы.

В 1934 году его привлекают для участия в расследовании убийства Кирова. Шейнин становится помощником Прокурора СССР Вышинского, работает на всех процессах того времени, участвует в разоблачении бесчисленных "врагов народа", руководствуясь порой совсем не теми методами следствия, которые сам описывал в учебнике криминалистики. Да и сам он в 1936 году был арестован. Его подержали недолго в лагере на Колыме, а потом оправдали и вернули на службу. Как же это могло не отразиться на характере, взглядах?

В 1935 году Шейнин возглавил следственный отдел Прокуратуры СССР и руководил им более 12 лет. Получал награды, выпускал книги, по его пьесам и сценариям ставили спектакли и фильмы. Одновременно он раскрывал громкие уголовные дела и по указанию свыше сажал в тюрьмы людей, устраивал по ночам допросы с пристрастием.

Жил он широко и роскошно. Имел машину, двухэтажную дачу в Серебряном Бору. Как говорят про таких людей, был жизнелюбом.

Его книги издавались огромными тиражами. В молодости я сам читал их взахлеб. Сегодня, конечно, трудно поверить в раскаявшихся "воров в законе", абсолютно всех без исключения, которых он описывал. Как и трудно представить себе безупречно честных работников НКВД и МВД. Однако есть в этих рассказах некое обаяние, которое делает их популярными до сегодняшнего дня. Может быть, дело в том, что они лишены назидательности, а вот характеры преступников, сюжетные линии выстроены вполне занимательно и весело описаны.

Из следователей — в обвинители

Мне кажется, чувство тревоги за собственно политические дела, особенно в 1930-е годы, не покидало Шейнина. Люди, знавшие Льва Романовича, считали, что Шейнин не был напрямую причастен к фальсификации доказательств, истязаниям и пыткам. Об этом мне говорил и известный художник-карикатурист Борис Ефимович Ефимов в 2005 году.

Тогда я работал над документальным фильмом "Нюрнбергский набат" и встретился с Ефимовым, который работал на процессе. И хотя было ему уже 105 лет, память он сохранил цепкую. Мыслил, когда этого требовала тема разговора, правовыми категориями — и это было не удивительно: некоторое время он учился на юридическом факультете Киевского университета. Ефимов называл Шейнина "весельчаком и балагуром". Для него он был "просто Левчик". Рассказывал, что Лев Романович запомнился ему не только как остроумный, легкий и общительный человек, но и как настоящий профессионал:

"Помню, выступает Шейнин на процессе по разделу об ограблении музеев и вывоза фашистами из СССР в Германию произведений искусства, а Геринг, который, как известно, сам всем этим заправлял, раздраженно говорит Шейнину:

— Господин обвинитель, а вам не кажется, что вы пользуетесь фальшивыми доказательствами?

Лев Романович тут же отбрил нациста N 2:

— А не кажется ли господину Герингу, что он уже не рейхсмаршал, а обыкновенный преступник, который должен отвечать за свои преступления?

Острая, молниеносная реакция со стороны Шейнина на реплику Геринга имела большой резонанс".

Воспоминания Ефимова о Нюрнбергском процессе, заставили меня задуматься над одним из эпизодов в жизни Шейнина.

Изучая материалы уголовного дела, возбужденного в 1951 году в отношении Шейнина, я наткнулся на допрос, в котором он утверждал, что одной из причин его ареста стал конфликт с руководителем бригады Главного управления СМЕРШ — полковником Лихачевым в Нюрнберге...

А суть конфликта заключалась в следующем.

Контрразведчики донесли из Нюрнберга в Москву, что работники прокуратуры якобы "слабо парируют" антисоветские выпады обвиняемых. В дело лично вмешался Прокурор СССР Константин Горшенин, находившийся в то время в Нюрнберге. Факты не подтвердились. Более того, было установлено, что Лихачев и сам сильно подставился. Он разъезжал по Нюрнбергу на черно-белом "хорьхе" из гаража Гитлера, с салоном, отделанным красной кожей, вел себя вызывающе. Был заносчив и дерзок. Во время проверки выяснилось, что Лихачев принудил к сожительству молоденькую переводчицу. Когда она забеременела, он заставил ее сделать аборт. Операция прошла неудачно, и женщина погибла. Лихачев стал заметать следы, однако в советской делегации (не без помощи прокурорских работников) узнали, что к чему. Ведь тогда в СССР действовал закон, запрещающий аборты. Собранную информацию Горшенин передал в ЦК партии и руководителю СМЕРШа Абакумову. Лихачева отозвали из Нюрнберга и посадили на 10 суток под арест.

Из Нюрнберга Шейнин возвращается триумфатором. Высокий пост в прокуратуре, книги, Сталинская премия за фильм "Встреча на Эльбе", слава... Он не отказывал себе ни в чем. Один из его приятелей сказал как-то, что Шейнин вел распутный образ жизни, все выглядело как "домашний публичный дом". Шейнин отрезал: "Я сожительствовал с рядом женщин, но в публичный дом свою квартиру не превращал".

Однако жизнь в это время закручивает сюжет, который даже он не мог предусмотреть. Его нюрнбергский знакомый Лихачев стал замначальника Следственной части по особо важным делам МГБ СССР и начал заниматься делом Еврейского антифашистского комитета.

Из обвинителей — в заключенные

В 1949 году, как раз когда "Настольная книга следователя" вышла в свет, Шейнина неожиданно освободили от должности. Сказали, что назначат директором Института криминалистики, но...

Не назначили. Знак был, что и говорить, плохой. Шейнин сидел дома, выжидал. Он, конечно, понимал, что освобождением от должности дело не закончится. На одной из вечеринок, на которых бывал Шейнин, подвыпивший сотрудник органов сболтнул: "Эх, Лева, Лева, старый уголовник!.. Умная у тебя башка, а все же мы за тебя взялись..." Кое-кто из его знакомых по писательскому цеху получил рекомендацию держаться подальше от Шейнина, так как его "выгнали" из прокуратуры по настоянию органов безопасности, а скоро вообще "возьмут".

Сам он, спустя несколько лет, объяснит такой поворот судьбы только одним словом: "Михоэлс..."

Это походило на правду. Накануне увольнения Шейнин был командирован в Минск в связи с гибелью знаменитого артиста Михоэлса. Для Шейнина не представило труда установить, что никакой автомобильной аварии, о которой официально было объявлено, не было, а имело место подготовленное убийство, следы которого вели очень высоко... Видимо, от Шейнина ожидали, что он подтвердит факт "автомобильной аварии" и случайность гибели Михоэлса. Но факты подсказывали Шейнину другую версию, и его немедленно отстранили от дела, а вскоре и уволили.

Но дело было не только в Михоэлсе. Тогда уже усиленно раскручивался так называемый еврейский вопрос. Нужны были "заговорщики".

Шейнин был для Лихачева находкой. Прокурор, литератор, имевший обширные связи, особенно в еврейской среде, он как нельзя лучше подходил на роль заговорщика. К тому же было известно, что осторожный и хитрый Шейнин, панически боялся допросов с пристрастием и признавался, что он их не выдержит. После истории с Михоэлсом его никто из высокопоставленных знакомых не мог защитить.

Шейнина арестовали 19 октября 1951 года. Борис Ефимов вспоминал, что многие восприняли его арест вполне философски:

"Встретил на улице известного поэта, а он говорит:

— А знаешь, Боря, этого толстяка Шейнина посадили. Говорят, упал в обморок, когда за ним пришли. Там теперь, поди, похудеет...

— Да ты что? — остолбенел я.— Да он же сам всех сажает!

— Ну и что? Сажал-сажал и досажался..."

В этих словах выразилось отношение богемы к двойной жизни Шейнина.

Трудно было представить себе в лубянских кабинетах этого веселого полного жуира, который в своих рассказах писал о том, что презумпция невиновности выше всего, и считался чуть ли не автором "ставки на доверие" — особой формы установления контакта с допрашиваемым, а сам очень любил во время работы в Следственном отделе допросы ночью, когда арестантам по нескольку суток не дают спать...

Дело Шейнина тянулось два года, хотя другие, куда более сложные и запутанные, заканчивались гораздо быстрее. Видимо, потому, что он понимал, чего от него хотят, высчитывал, что можно сказать, а чего нельзя, по течению допросов догадывался, как меняется политика на самом верху.

Делом занимались в разное время семь старших следователей Следственной части по особо важным делам МГБ СССР, и к концу оно насчитывало семь огромных томов. Шейнина допрашивали не менее 250 раз. Более года держали в одиночке, шантажировали, оскорбляли, грозили побоями. Однажды его даже заковали в наручники и не снимали их в течение шести дней.

Из космополитов — в шпионы

Протоколы его допросов я внимательно изучал. В первый год следователи усиленно раскручивали так называемый еврейский заговор. Шейнин давал показания охотно и подробно. Он говорил о своих "националистических" беседах с самыми известными деятелями советской культуры и искусства. Закладывал он и бывших сослуживцев по прокуратуре. Кстати, того же Бориса Ефимова причислил к заговорщикам, о чем я старому художнику во время нашего разговора говорить не стал.

Вот только один отрывок из его показаний об Эренбурге. "Эренбург — это человек, который повлиял, может быть в решающей степени, на формирование у меня националистических взглядов... Эренбург говорил, что в СССР миазмы антисемитизма дают обильные всходы и что партийные и советские органы не только не ведут с этим должную борьбу, но, напротив, в ряде случаев сами насаждают антисемитизм..."

Следователи требовали показаний на Утесова, Блантера, Дунаевского и даже на Вышинского, руководившего знаменитыми процессами 1930-х годов...

На Вышинского Шейнин показаний не дал, но вот своих сослуживцев не пожалел.

Это была его тактика — всячески демонстрировать готовность сотрудничать со следствием. А стратегия была одна — выжить, избежать пыток. Ради этого он готов был выложить любые подробности из личной жизни своих знакомых, включая самые интимные.

Когда еврейский вопрос стал терять актуальность, следователи принялись усиленно превращать Шейнина в шпиона. Пошли вопросы о связях с заграницей. Однако Шейнин начисто отрицал свою вину в шпионаже или измене Родине.

Одновременно он писал заявления на имя первых лиц государства. Вот такие:

"У меня нет чувства обиды за свой арест, несмотря на перенесенные физические и нравственные страдания. Скажу больше: тюрьма помогла мне многое осознать и переоценить. И если мне вернут свободу, этот процесс нравственного очищения и глубокого самоанализа даст мне как писателю очень многое. Слишком легко мне раньше удавалась жизнь".

Что тут скажешь?

"Чтобы сохранить жизнь"

После смерти Сталина Шейнина держали в тюрьме еще более восьми месяцев. Он не мог не видеть, как меняется ситуация, узнал, что его личный враг, Лихачев, арестован, и резко изменил свои показания. Шейнин писал многостраничные заявления: "Я "признавал" факты, в которых нет состава преступления, что я всегда могу доказать. Следователей же в тот период интересовали не факты, а сенсационные "шапки" и формулировки. Чтобы сохранить жизнь и дожить до объективного рассмотрения дела, я подписывал эти бредовые формулировки, сомнительность которых очевидна... Я не перенес бы избиений".

21 ноября 1953 года дело Шейнина было прекращено, его освободили. Как-то Лев Романович зашел в Верховный суд СССР. Председатель Верховного суда Анатолий Антонович Волин, рассказывал мне, что, увидев его в коридоре, пригласил к себе в кабинет. Спросил:

— Ну что, тебе там крепко досталось?

— Да нет,— спокойно ответил Шейнин.

— Говорили, что ты признался еще в машине, когда тебя везли на Лубянку после ареста.

— Нет, все было не так

— Но ты же признавался?

— Я действительно что-то такое признавал, я боялся избиения,— коротко ответил Шейнин и сменил тему.

Была у Шейнина памятная встреча и в родной прокуратуре, где ему вернули партийный билет, хранившийся там после ареста.

В последние годы жизни Шейнин работал заместителем главного редактора журнала "Знамя", редактором на "Мосфильме", принимал активное участие в создании сериала "Следствие ведут знатоки". По его сценариям в это время были сняты фильмы "Ночной патруль", "Цепная реакция", "Игра без правил", поставлена пьеса "Тяжкое обвинение". Завершена трилогия "Военная тайна".