В Венском сецессионе открывается проект под названием "Смятение формы: воображая политический субъект". Эта выставка, или даже скорее большой форум, посвящена поискам арт-активизма, переосмыслению его целей и средств после недавней всемирной волны протестов, и главное — тому, с кем (а также за кого) новое политическое искусство говорит,— субъекту новой уличной политики. Среди его участников — живущая в Берлине белорусская художница Марина Напрушкина, одна из самых интересных представительниц арт-активизма на территории бывшего СССР. Для Напрушкиной конструирование политического субъекта — задача до некоторой степени решенная. Что редко для активистского искусства, исключая громкий медийный акционизм, она работает как бы уже с существующим, данным социумом. Самый заметный ее проект — газета "Белорусское самоуправление", в которой художница в форме комикса сличает официальную правительственную версию отношений власти и оппозиции и пугающие отчеты независимых СМИ. Газета эта активно распространяется по Белоруссии, люди вне художественных кругов обнаруживают ее в своих почтовых ящиках. Искусство Напрушкиной любопытно именно тем, что отступает от практической активистской деятельности на совсем небольшой шаг. Но в этом крохотном расстоянии происходит тонкая и интереснейшая работа по рефлексии средств пропаганды — официальной и альтернативной. Игорь Гулин расспросил Марину Напрушкину о ее самоощущении как художника-активиста.
"Белорусское самоуправление" — это сложное политическое предприятие с редакцией, сетью распространения, читателями. Все будто бы "всерьез". Но хочется спросить — что для вас в этой газете от искусства? (Помимо того, конечно, что она рисованная.) Вы осмысляете ее как художественный проект?
Я могу определять для себя газету как художественный проект, но не думаю, что это что-то меняет. Искусство это или нет — это, наверное, последний вопрос, который задают себе читатели газеты. Если они вообще такой вопрос себе задают. Как раз в художественной среде в Беларуси были мнения, что эти газеты никак нельзя назвать искусством. Конечно, газета не адресована художественному сообществу и, наверное, уже этим сбивает с толку более консервативных представителей арт-сцены. И это хорошо.
Кто такой, на ваш взгляд, художник-активист? Он чем-то отличается от просто политизированного работника искусства?
Такой художник участвует в митинге, пишет петиции, разрабатывает лозунги, основывает независимые медиа — это не только прямая политическая деятельность, где работа художника сводится к прикладным навыкам, как в советское время: накрасили плакатов и пошли на организованную партией демонстрацию. Сегодня художники сами формулируют свою политическую повестку. Для меня это и есть новая политика.
Ваша работа с официальным языком белорусской власти, вроде бы очень спокойная, высвечивает в нем некую страшную безуминку. Интересно понять, откуда она берется. За время работы с этим языком вы нашли какие-то важные особенности устройства этой пропагандистской реальности?
Я уверена, что реальность намного безумнее, а язык власти абсурден и противоречив, хотя и пытается выстраивать логические цепочки. Я могу лишь переработать какую-ту небольшую его часть и показать противоречия, довести высказывание до конца, продемонстрировав, что на самом деле за ним стоит. В 2007 году я воспроизводила плакаты государственной кампании "За Беларусь!". Дети в пионерской форме, студенты члены провластной молодежной организации БРСМ, молодые женщины-мамы с колясками, люди в униформе. Подготовленный госслужбами, отделами идеологии образ народа, с которым мы должны себя соотносить. Униформированные, дисциплинированные граждане, иногда улыбающиеся. Конечно, в этом очень много советского. Но Беларусь не советская страна, как любят про нее говорить. Как раз все, что было хорошего в советское время, у нас давно не существует.
Как вам кажется, арт-активизм вроде вашего дает людям возможность перестроить отношения с государством, выйти из привычных запуганных схем?
В ситуации непрерывного монолога власти коммуникации нет, но художники могут изобретать новые ходы. Там, где, казалось бы, есть пропасть, отсутствие какой-либо коммуникации, искусство может быть очень находчивым. Таких щелей много, и это хоть и рискованные территории, но они же и пространства свободы.
"Unrest Of Form. Imagining The Political Subject". Выставочный зал Венского сецессиона, до 16 июня