Ни тени пассеизма. Хоть точка отсчета, 1913 год, последний золотой по гесиодовскому летоисчислению, которое, кажется, радостно приняло большинство населения России, наводит на подозрения. Но нет: авторы концепции и составители издания — Павел Гершензон и Аркадий Ипполитов — предлагают видеть будущее в прошедшем. У них "Весна священная" Стравинского — Нижинского — Дягилева не превращается в непревзойденный образец авангарда, сделавшийся надгробным памятником самому себе, а как открытое произведение становится моделью для сборки, разборки и пересоздания европейского модернизма, для вечного весеннего обновления. Морис Бежар, Пина Бауш, Матс Эк — не просто очередные постановки "Весны священной", но вехи в новой хронологии культуры XX века, утверждается в книге "Век "Весны священной" — век модернизма", изданной Большим театром к одноименному фестивалю, отметившему столетие самого большого дягилевского провала и одновременно успеха.
Книгу можно использовать как учебник, справочник, сборник исторических материалов. Статьи театро- и музыковедов. Хроника подготовки той самой — 29 мая 1913 года, Театр Елисейских полей — постановки, расписанная чуть ли не по дням. Выдержки из газетных рецензий. Выдержки из Стравинского и Нижинских. Мемуары Кокто. Фотографии. Зарисовки групп танцовщиков и мизансцен спектакля Валентины Гросс-Гюго. Хроника постановок 1913-2007 годов. Манифесты Бежара и Эка. Воспоминания ведущей танцовщицы Пины Бауш. И объяснения в любви Стравинскому от благодарных и не очень современных композиторов. Книгу можно читать как сборник блистательных эссе. Благо под одной обложкой собраны лучшие эссеисты и больше-чем-ученые, от Вадима Гаевского до Ричарда Тарускина, а каждому разделу предпослан очерк больше-чем-эссеиста Аркадия Ипполитова. И самое важное: книгу можно не читать, вернее — читать, имея в виду, что она — не совсем книга.
"Весенний" фестиваль Большого театра, придуманный Павлом Гершензоном, должен был увенчаться премьерой Уэйна Макгрегора, однако премьеры не случилось. Что можно записать в поддержку основного кураторского постулата: эпохальные "Весны" случаются лишь "на подъеме или гребне новой художественной волны". Книга, визуальный ряд которой продуман Аркадием Ипполитовым, должна бы увенчаться выставкой. Она, в сущности, и есть выставка — не альбом, а именно виртуальная выставка в некоем воображаемом музее модернизма, где все лакуны и темные места восполняются текстами.
Выставку открывает другая весна священная — венский Ver Sacrum и афиши Сецессиона, дряхлая и дряблая belle epoque, изнывающая в тоске по весенней юности и изобретающая свои фальшивые "юношеские" и "современные" стили, Jugendstil, art nouveau, модерн. Европа, грезящая о том, чтоб быть похищенной, сгореть в очистительном огне и возродиться из пепла юной и прекрасной, и разве не свастику отчетливо видим мы в готских узорах для брошей, что чертит Коломан Мозер в 1904-м. Сонные девы Фердинанда Ходлера жаждали пробудиться к новой жизни — они дождались варваров Михаила Ларионова и Натальи Гончаровой. "Стравинский совершил революцию за пять лет до вашей собственной",— объявит Леонард Бернстайн оттепельной Москве со сцены Большого зала Консерватории.
Объявит, возвещая легкую рассинхронизацию, аккурат в 1959-м, когда наступила "Весна" Мориса Бежара. Бежаровская "Весна", разразившаяся над стареющей, сгубившей свою юность на войне голлистской Европой, еще как будто во власти джазовых ритмов лирической абстракции, но в ив-кляйновском "Прыжке в пустоту" предчувствует цветение 1968-го. "Весна" Пины Бауш — в воспоминаниях о поражении Парижской и Пражской весен и в предвкушении Немецкой осени — идет к своей осенней версии язычества и архаики через шаманство Йозефа Бойса и кровавые ритуалы венских акционистов. Но не для того, чтобы возродить, а чтобы похоронить весеннюю революционную мечту модернизма. И вот уже постмодернистская "Весна" Матса Эка, поставленная в литературном 1984-м, роковом, назначенном стать не то концом дивного нового мира, не то его чудовищным триумфом, и провалившаяся, подобно первой, рядила варваров в кимоно. Словно бы признавая, что авангард в своем пафосе отрицания стал формой столь же застывшей и мертвой, что и театр но, еще одной единицей хранения с полки воображаемого музея. На смену отрицанию отрицания пришло приятие всего и вся, где между "Философией Энди Уорхола" и "Записками у изголовья" Сэй-Сенагон нет ни дистанции, ни разницы.
В финале выставки возникают две "Меланхолии", Альбрехта Дюрера и Ларса фон Триера, пришедшие на эти похороны века модернизма. Столетие "Весны священной" не удалось отметить такой премьерой в Большом, что продолжала бы ряд Нижинский — Бежар — Бауш — Эк. Постановка не то отменена, не то отложена до лучших времен. У фестиваля, книги и выставки остался открытый финал. Но на то и "Весна священная" — открытое произведение.
"Век "Весны священной" — век модернизма". Большой театр, 2013.