Премьера опера
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Московской премьере оперы "Тристан и Изольда" (на героический шаг пошел театр "Новая опера") сопутствовал успех. Публика благосклонно приняла сочинение Рихарда Вагнера через 150 лет после его написания. Звучит совершенно невероятно, но это факт: до сих пор "Тристан" в Москве никогда не ставился. Рассказывает ЮЛИЯ БЕДЕРОВА.
В Москве вообще много чего не ставилось, но "Тристан" — вовсе не раритет. Это (надо ли напоминать?) краеугольная партитура всей оперной хрестоматии и вагнеровского канона. Гимн позднему романтизму, любви и смерти, единству музыки, театра, драмы и вокального искусства, способному внушать сильные чувства — от трагической безысходности до упоения. И то, что Вагнер по идеологическим, эстетическим и техническим причинам никогда не был особенно любим на российской территории, при советской власти особенно, не объясняет того поразительного обстоятельства, что в воскресенье публика побывала на московской премьере "Тристана". Где была искренне поражена его мрачной красотой в реальном театральном времени. Понятно, что знаменитые мировые постановки последних десятилетий, а их несколько, известны специалистам и любителям, понятно, что публика чуть ли не наизусть знает особо легендарные куски партий главных героев. И Liebestod, и Liebesnacht. Но как так вышло — все равно непонятно.
В программке гордо перечислены все постановки "Тристана", в том числе четыре российские за всю историю существования оперы. И подтвержденного первенства "Новой оперы" было бы вполне достаточно для истории, даже если бы постановка оказалась неудачной. Но больше всего театр может гордиться тем, что, снабженный занятным режиссерским комментарием ("мы хотим просто познакомить с "Тристаном" московскую публику"), спектакль вышел и утонченной, и ясной интерпретацией, удобной для непрохладного знакомства. И просто серьезной театральной работой, которой Москве так не хватало.
"Тристан" приглашенной европейской команды (режиссер — Никола Рааб, художник — Джордж Суглидес) внешне похож на традиционный костюмный спектакль с небольшими поправками на современное восприятие. В нем больше воздуха и абстракции, чем допускает ортодоксальный традиционализм. Но режиссерская работа вся выдержана в ясном оперном духе. Мизансцены точны, пронзительны и правильно плакатны одновременно. Герои в них живы и не картонны, в том числе тогда, когда поют любовные дуэты, стоя по-оперному, плечом к плечу. Для внятно и просто очерченного драматургического рисунка художник выстроил замечательное пространство: в его оформлении использованы эскизы Альфреда Роллера к легендарной венской постановке 1903 года, где дирижировал Малер. Но если у Роллера угрюмая и прекрасная живопись создавала трехмерную театральную ситуацию, то у Суглидеса эти эскизы — плоские задники, действующие словно оперные герои,— например, исчезающие, когда Тристан и Изольда остаются одни. За ними — пустынный космос, день и ночь, и знаменитый любовный дуэт тянется в блеске декоративных звезд. Его хотелось бы даже немного приглушить, он как-то ощутимо бесстыднее роллеровского символизма. Но подчеркнуто наивные манеры (не только эти смешные и трогательные звезды, но еще ветер из боковой кулисы, вдруг нагоняющий кучу сухих листьев, березовая роща в третьем действии, разбитая лодка и картинный уход наших героев в дальний свет, когда они умирают) очень украшают вообще-то совершенно мучительную вагнеровскую историю. А спектакль "Новой оперы" таков, что, если есть настроение пережить трагизм и напряжение "Тристана" так, чтобы он пронзил сердце,— это очень просто и возможно. Ничего в нем этому не мешает, только помогает.
И, кроме театрального, еще достойное музыкальное воплощение — а оно совершенно необходимо вагнеровской партитуре, чтобы, как полагается, публике трудно было дышать. Дирижер Ян Латам-Кениг, который однажды делал в "Новой опере" "Лоэнгрина", начинает спектакль несколько прямолинейно исполненной увертюрой. Оркестр звучит с учтивой старорежимной экспрессией. Но дальше устраивает Вагнеру по-настоящему выспреннюю, многообразную и непугливо роскошную жизнь и оказывается вполне способным ярко и уверенно звучать в незнакомом репертуаре — ну, может быть, чуть тонких красок ему добавить.
Вокальные партии в премьерном "Тристане" одна другой выразительней. Большая удача — вторые роли, все сделанные силами театра. Брангена (Анастасия Бибичева) вокально корректна, замечательный Курвенал (Артем Гарнов) радует красотой и живой фразировкой, король Марк (Виталий Ефанов) темброво силен; на сцене все знают стиль, хорошо звучат и просто замечательны актерски. На главные партии театр решился пригласить европейцев и абсолютно правильно сделал. Даже притом что придирчивый слушатель волен решить, что Клаудии Итен петь Изольду, может быть, рановато, а Майклу Бабе Тристана — чуть поздновато. Но, вскрикивая на высоких нотах и словно влетая в партию Изольды из стайки валькирий, Итен не только стилистически точна. Она бесстрашна, по большей части изумительно грациозно звучит, она чудесная актриса. В ее исполнении Изольда получается яростной девочкой, сперва — обиженной, мстительной, саркастичной, затем счастливой и позже с радостью и готовностью умирающей от любви. С ней вместе на сцене тоже отнюдь не расхожий Тристан. Он выглядит скованно и устало, словно слушается своей, похоже, неожиданной Изольды. И только в третьем действии, где певец уже не экономит силы и безупречно справляется с партией, где вся редкая мягкость, красота и драматическая насыщенность звучания голоса уже совсем убедительны, становится понятно: этого сумрачного, небритого взрослого человека нужно было полюбить, чтобы, обхватывая лицо руками, плача, он захотел еще пожить. Ну ладно, вместе умереть.
Следующие спектакли будут петь уже московские певцы, и очень важно, что у них получится. Но уже понятно, что им будет на что опереться. Спектакль совершенно состоялся, а в помощь Тристану с Изольдой — уверенность дирижера и не манерный, удобный режиссерский рисунок, в котором, похоже, актерам удобно играть и петь, а слушателю — проливать слезы.