В Лондоне вышла книга двух американских авторов "Переосмысливая Шостаковича" ("Shostakovich Reconsidered"). Ее цель — доказательство подлинности "Свидетельства", скандальных мемуаров Дмитрия Шостаковича, "записанных и отредактированных Соломоном Волковым".
В 1979 году вокруг "Свидетельства" разразился международный скандал: в книге главный композитор Страны Советов обличал советский режим. С тех пор мемуары много раз переиздавались и переводились, однако их подлинность неоднократно оспаривалась: магнитофонной записи не существовало, условием Шостаковича, как сообщил Волков, была посмертная публикация, в рукописи остались только его подписи: "Читал Д. Шостакович".
Въедливые эксперты узнали в мемуарах объемистые цитаты из публикаций Шостаковича в советской печати. Ими открывались семь из восьми глав "Свидетельства" — как раз те страницы, на которых стояла подпись Шостаковича. В цитатах не было ничего сенсационного, зато на следующей странице тон разительно менялся в сторону обличений режима и ядовитых замечаний о коллегах-музыкантах. Объяснений Волкова этим и другим неувязкам не последовало. Вопрос остался открытым.
Авторы книги "Переосмысливая Шостаковича" американский музыковед Аллан Б. Хо и пианист-эмигрант, а ныне юрист Дмитрий Феофанов взяли на себя миссию его закрыть. Посредством судебного разбирательства: в главе "Перекрестный допрос" дают показания родственники и знакомые, на очную ставку вызываются исполнители и исследователи. Состав преступления обнаруживается авторами в научных трудах оппонентов "Свидетельства": это заговор с целью дискредитации и травли С. Волкова, подстроенный КГБ (это не шутка).
Аргументация такова. В "Свидетельстве" цитируются целые страницы? У Шостаковича была феноменальная память (ссылка на американских специалистов по проблемам памяти). Вдова Шостаковича утверждает, что Волков был у него всего раза три и не мог набрать материала на целую книгу? Она знала Шостаковича только в последний период жизни (как раз в тот, правда, когда Волков его интервьюировал). Любимый ученик Шостаковича Борис Тищенко упрекает Волкова в подтасовке? Его купили званиями и премиями. В качестве весомого доказательства в книгу включено обширное интервью с Мстиславом Ростроповичем (в нем, увы, ни слова о "Свидетельстве", поскольку оно взято до выхода мемуаров в свет) и эффектная "Увертюра", где Владимир Ашкенази с уверенностью заявляет, что в мемуарах он узнал настоящего Шостаковича (хотя он был едва знаком с композитором).
Среди самых больших неувязок, главных откровений "Свидетельства" и центральных пунктов защиты в новой книге — Седьмая симфония, которая, как доказывают авторы, является не антифашистской, а антисталинской. Правда, Шостакович в "Свидетельстве" как-то путано изъясняется на этот счет — на одной странице говорит: "Свою седьмую, 'Ленинградскую', симфонию я писал быстро. Я не мог ее не писать. Кругом шла война. Я должен был быть вместе с народом, я хотел создать образ нашей сражающейся страны, запечатлеть его в музыке" (это точная цитата из "Литгазеты" 1965 года). На другой: "Седьмая симфония была задумана до войны, и поэтому ее просто нельзя считать реакцией на гитлеровское вторжение. Тема нашествия не имеет никакого отношения к вторжению. Когда я сочинял эту тему, я думал о других врагах человечества".
В общем, даже не важно, насколько убедительно Хо и Феофанов объясняют читателю, что "писал" это не то же самое, что "задумал" и "сочинял", и сколько приводят свидетельств в подтверждение. Граница между официозным текстом из советской газеты и вольнодумством посмертных мемуаров остается до смешного очевидной. Как остается неизменным тот факт, что подписал-то мемуарист только первую цитату. И с этой загвоздкой восемьсот страниц "Переосмысления" ничего не могут поделать.
Самого Волкова до сих пор, очевидно, не слишком тревожили доводы оппонентов. "Свидетельство" сделало ему фантастическую карьеру на Западе, он получил все авторские права на мемуары Шостаковича, как если бы это было его собственное сочинение. И, видимо, не сильно стремился издать оригинальную рукопись на русском языке (недавно проданную им в частную коллекцию) — иначе трудно объяснить, почему она не была опубликована если не в России, то в США или Европе.
Вся эта история не помешала ему повторить опыт: "Диалоги с Иосифом Бродским" вышли уже после смерти Бродского, хотя беседы с ним Волкова закончились на несколько лет раньше, и литературные наследники поэта уже высказали свои претензии (на сей раз магнитофонная запись существует, но она не была представлена законным наследникам).
Что бы ни подвигло авторов "Переосмысления" на этот труд, они путают цели и выбирают сомнительные средства. Защиту "Свидетельства" они подменяют доказательством того, что образ Шостаковича-диссидента, как он представлен в мемуарах, аутентичен. Однако за двадцать лет появились десятки публикаций, свидетельствующих о том, что Шостакович не был правоверным коммунистом, и множество работ, декодирующих сигналы SOS, подтексты и символы в его партитурах. Просто одни проделывают эту операцию скальпелем, другие — топором.
Хо и Феофанов, ведя борьбу против официальной советской идеологии и внедряя на ее место антисоветскую, действуют вполне советскими методами. Среднее и старшее поколения могли бы по этому поводу заметить: "После коммунистов больше всего ненавижу антикоммунистов". У поколения 90-х эта методология не вызовет даже идиосинкразии. На сегодня раскаленная дискуссия вокруг мемуаров Шостаковича выглядит анахронизмом. Читая защиту "Свидетельства", трудно отделаться от мысли, что двадцати лет как не бывало, на дворе холодная война, а главным для всех нас является вопрос: был Шостакович диссидентом или не был?
ОЛЬГА Ъ-МАНУЛКИНА