Несколько моих студентов в Международном университете в Москве попробовали написать о том, что в СССР им, не жившим в СССР, кажется прекрасным. Неужели вы таких вещей не знаете?!
Фото: Фото из личного архива Д. Губина
На журфаке МУМа я веду нечто среднее между спецсеминаром и творческой мастерской. Моя задача — научить совмещению навыка с искренностью. То есть писать то, что ты действительно думаешь и чувствуешь, а не то, что, как тебе кажется, ты думать и чувствовать обязан. У них ведь есть опыт, который старшим неведом. Как написал в Twitter мой студент Айк, отличие сегодняшних поколений в том, что в СССР не фоткали себя в зеркале.
Я, разумеется, рассказываю им о том, почему в СССР "не фоткали". Что фотопленку требовалось уметь вставить в темноте в кассету, при съемке не ошибиться с выдержкой и диафрагмой, затем вступить в мир проявителей, закрепителей, увеличителей... Немногие выдерживали.
Поколение Айка — в числе первых, не помнящих СССР вообще. И я ввожу условие: написать про плюсы СССР, а вот проверки не проводить. Меня интересует не то, что думают о Советском Союзе они, а то, как проявился и закрепился СССР в памяти тех, кто им про него рассказал.
В ответ получаю семь текстов. От Стеллы, Эли, Богдана, Лены, Насти, Саши, Алины. Довольно (кроме одного) ироничных: взять заголовки "Неволя, равенство, гадство" или "Воображариум Советского Союза".
Итак: что из советского прошлого этим 20-летним хочется вернуть?
Бесплатность образования и здравоохранения — 5 упоминаний (понятно: ведь мои студенты за свою учебу платят, даже когда платят не они).
Стабильность и уверенность в завтрашнем дне — 5.
Сплоченность, дружелюбие, доброта (выход "советской доброты" в призеры — неожиданность! Я-то помню дружелюбие очередей за колбасой...) — 4.
Безопасность, отсутствие криминала — 4.
Хорошее образование, интеллектуальная жизнь — 3.
Социальная защищенность — 3.
Самореализация, развитие искусств, включая телевидение,— 3.
Дважды помянуты: "развитие спорта", "мощная армия", "качественное здравоохранение", "всеобщая обеспеченность жильем". Единожды: "техническая база", "любовь к Родине" и "замечательный вкус жвачки".
Действительно — воображариум.
И, разумеется, я не удерживаюсь. Рассказываю, что тот же спорт в СССР был не столько массовым, сколько обязательным, но школьники от физры косили (как, впрочем, и сейчас). Что в школьных раздевалках не было душевых и после физры с прыжками через "козла" старшие классы козлами и воняли. Что для взрослых не было никаких фитнес-клубов, вообще ничего, и абонемент в бассейн добывался по блату (и допуск был по сеансам и предполагал "сухое" время, когда все, от карапетов до взрослых, строились в шеренгу и под "раз-два-три!" выполняли разминку). Индивидуального спорта в СССР не было.
Но я быстро умолкаю. Вон Стелла пишет, что во времена СССР "ключ от квартиры можно было спокойно оставить под ковриком у двери". И что теперь — возражать, что нас дважды обворовывали, что мать пырнули ножом из-за песцовой шапки, что отца убили из-за американских джинсов, что писал Аркадий Ваксберг в "Литгазете" очерки о жестокости немотивированных преступлений?..
Но я молчу не из-за бессмысленности возражений, а потому, что вдруг ловлю себя на том — а вы не поймали? — что и сам тоскую по кое-чему из СССР. От скидок студентам в купейных вагонах до черного хлеба по 18 копеек буханка (когда он был еще горяч, что за вкуснятина была горбушка!).
Но если по-крупному, то в советской жизни были ценности, исчезновение которых сегодня задевает меня всерьез.
Первая — это поэзия. Презираемый Асадов, обожаемый Самойлов, самиздатовский Бродский и тамиздатовский Лосев. Начитавшись Самойлова, я написал ему влюбленное письмо и, получив ответ, был принят в Пярну. "Воронежские тетради", "На ранних поездах" — это доставалось на ночь, перепечатывалось. Синий том Ахматовой большой серии "Библиотеки поэта" покупался за немыслимые 6 долларов в "Березке" (за что, кстати, грозил срок). И Алла Пугачева, во что уже не поверить, пела Мандельштама, пусть и переделывая слова. Но все же — "Я вернулась в свой город, знакомый до слез, до прожилок, до детских припухлых желез..."
А второе, чего не хватает,— это интеллектуальных пиров. В СССР интеллигенция означала круг, где знанием гордились, где знание добывали, и нередко с боем. Научная библиотеку МГУ, например, была для студентов закрыта до 4-го курса, и Фрейда или Ницше можно было взять лишь по письму научного руководителя. Ну и что? Я все равно читал Фрейда. Мальчика, не читавшего Фрейда, однокурсники бы заклевали.
Да, вот этих вещей (говорю я себе с нарастающим пафосом), их в СССР было так изобильно, что хоть лопатой греби! Читать книги было обязанностью образованного человека! Эту обязанность люди скинули с плеч, как москвошвеевский плащик. Мы променяли чтение на шопинг.
Но я тут же щиплю себя за руку.
А что, были другие варианты?! Как заметил однажды гебраист Семен Якерсон, "это мы, пока бабушка пекла пироги, сидели на кухне и книжку читали. А американский мальчик в это время катался по ранчо на пони, которого ему подарили на день рождения".
Но дело даже не в этом. Стихи — что, сегодня запрещены? В ридер можно в две минуты залить всего Бродского и Слуцкого. У Гандлевского выходит трехтомник! Издательство Ивана Лимбаха выпустило в одном томе всего Льва Лосева — это как холодильник открыть, а там сверху донизу лобстеры, икра и фуа-гра, ешь не хочу! И если не хочешь, значит, проблемы не в холодильнике, а в тебе.
То же и с играми разума. Все, что было за семью печатями, от Фуко до Адорно, от Джиласа до Авторханова, ныне свободно. От Бердяева до Берберовой. А если чего-то важного нет на русском — скажем, последовательницы Докинза, Сьюзан Блэкмор с ее "Меметической машиной",— то не проблема купить на Amazon. ФСБ даже пальчиком не погрозит.
Все это есть, но пиршеств нет. Интеллектуалы стали наперечет — растут себе, как одинокие сосны на картине Шишкина "Рожь".
И этот парадокс — стихи есть, а читатели стихов растворились; интеллектуальное чтение есть, но интеллектуалов не стало — я могу объяснить одним. В СССР — а скорее всего в любой стране доинформационной эпохи — людей наполняла силой идентификация по крупной общности. В СССР, чтобы ответить на "кто я?", достаточно было прислониться либо к советскому, либо к антисоветскому (второе было веселей). Это точно подмечено в романе Терехова "Каменный мост": там один из героев сравнивается с наконечником на стреле, которую империя посылает в вечность. Вот почему многие не могут без Сталина: он для них — и оправдание жизни, и надежда на бессмертие.
И вот эта система идентификаций по крупным общностям исчезла вместе с СССР и индустриальной эпохой. А в новом мире обнаружилось, что интеллектуал не может больше прислониться к "антисоветскому",— он должен строить собственную систему отношений с миром. Что и отличает его от неинтеллектуала. Оппозиционность, условно говоря, больше не выдает мандата на правоту. Это давно следовало понять. "Всякая стадность — прибежище неодаренности, все равно, верность ли это Соловьеву, или Канту, или Марксу. Истину ищут только одиночки и порывают со всеми, кто любит ее недостаточно",— писал Пастернак в "Живаго". (Хотя он и не подозревал, что в эпоху меняющихся парадигм понятие "истины" тоже устареет.)
Интернет, электронные книги, мгновенное копирование любой информации, исчезновение расстояний при информационном обмене не привели к появлению устойчивых общностей. Скорее наоборот — к мгновенно создающимся по конкретному поводу и так же быстро распадающимся связям.
Вот почему таким прекрасным многим кажется Советский Союз.
Все эти советские "уверенности в завтрашнем дне" были на самом деле расчетом на имеющееся в наличии готовенькое, общее.
И я понимаю, почему пережившие СССР люди скорбят о том прекрасном, что существовало в СССР,— о "самореализации", "стабильности", "образовании" и даже о "спорте". Это они оплакивают себя: что не смогли образоваться, стабилизироваться и реализоваться сами, одни, вне команды.
И можно, конечно, поплакать вместе с ними, если только не знать, что летящая имперская стрела давным-давно сдана в музей и что никакой крокодил (даже Гена!) не оценит наши крокодиловы слезы.