Ампутация восторга
Дмитрий Гутов в Московском музее современного искусства
Выставка современное искусство
Фото: Коммерсантъ / Василий Шапошников / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Василий Шапошников / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Василий Шапошников / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Василий Шапошников / купить фото
Двадцать с лишним лет творческой деятельности редко отмечаются ретроспективами в России, но Дмитрию Гутову, ныне сотрудничающему с не жалеющей денег галереей "Триумф", повезло. Основатель Института Михаила Лифшица, участник Документы и Московской биеннале, безусловно, достоин большой выставки. Рассказывает ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.
Интеллигентный человек в очках скользит по весенней распутице и с размаху падает в грязную лужу. Встает, снова падает. Мрачный бас под аккомпанемент фортепьяно исполняет романс Дмитрия Шостаковича на слова из журнала "Крокодил". Так выглядит лучшая работа Гутова под названием "Оттепель" (2006), видеозарисовка по мотивам одноименной картины рано умершего пейзажиста-передвижника Федора Васильева. Только в главной роли не мужик в тулупе, а интеллигент в пиджачке. Он барахтается в весенней распутице, сосредоточенно глядя перед собой. Если учитывать то, что Гутов — художник политический, это работа о способности интеллектуала очароваться обещанием либерального потепления и снова угодить в ловушку собственных надежд. Так было всегда, подсказывает Гутов, используя смешного и жуткого Шостаковича: герой романса не обращается в милицию, "решив ограничиться полученными побоями". Ретроспектива Гутова называется "Удивляться нечему" и предваряется цитатой из интеллектуального антимодернистского бестселлера "Кризис безобразия": "Кто читал Монтеня, тот знает, что человечество ничем удивить нельзя".
На первый взгляд позиция для художника необычная. Хоть мы давно уже не наблюдаем смену "-измов" в поисках новых путей восприятия, экономика искусства основана на удивлении (в лучшем случае) и вау-эффекте (во многих других). Гутов и сам, собственно, не чужд ярких жестов и внезапных смен художественного языка. Он с редкой для отечественного автора легкостью переключается с видео на живопись, с живописи на инсталляции. Холсты Гутова похожи на отпечатки других более технически совершенных картин, тем и радуют. В видео с помощью музыки (тут встречается и Бетховен, и Аркадий Северный) документальная съемка превращается в клип, зачастую, как и в "Оттепели", про сирых и убогих. В последнее время на выставках Гутова фигурируют объемные копии классиков, выполненные из железа так, что в узнаваемую картинку они складываются только с одной точки обзора. Разнообразия техник хватило бы на нескольких авторов.
Кроме того, почти все работы Гутова могут быть поняты широкой публикой: они простые, внятные, отсылают к хрестоматийным произведениям искусства и мысли. Доступность и постоянство вызывают желание найти основной принцип, объединяющий столь широкую амплитуду выразительных средств. Ключом становится фраза Лифшица. В ней, по сути, утверждается следующее: если мы читали Монтеня, то есть философский трактат 400-летней давности, мы знаем, что для всех людей планеты все происходящее не является сюрпризом. В общем-то, вместо Монтеня и чтения могли быть Маркс и конспектирование, Бетховен и прослушивание и т. д. Это обычная для русского образованного класса подмена: раз произведение великое, то оно исчерпывающе объясняет жизнь, хотя и возникло как порождение совсем иной, незнакомой нам цивилизации. Перефразируя советский анекдот: читаешь Монтеня, а все равно Библия получается.
Диалог с шедеврами, рядом с которыми все остальное представляется мелким или неправильным, является ключевым двигателем гутовского искусства. Живописец Владимир Дубосарский на видео становится реинкарнацией Рембрандта. Черновики Маркса на холсте становятся предощущением экспрессивной живописи новых диких. Если у тебя есть правильный набор культурных отсылок, на художественном пути не будет ошибок: учение Маркса всесильно, потому что оно верно, как говорил великий практик. Другим ключом к Гутову становится — и это по-настоящему неожиданно — развернутая цитата из статьи журналиста "Литературной газеты" Евгения Маликова. Она висит на стене, одна из многих (тут и коллеги по цеху — Анатолий Осмоловский, Авдей Тер-Оганьян, Ольга Чернышова, и критики). Автор, судя по другим материалам, доступным в сети,— умеренный националист. Он сравнивает Гутова с евразийцем Алексеем Беляевым-Гинтовтом, но считает, что "Гутов, несомненно, архаичнее Беляева. За последним — Империя, Рим. За первым — доантичные практики Средиземноморья". Тут забавна не многовековая генеалогия выпускника искусствоведческого факультета Суриковского института, а сопоставление с художником, против которого Гутов демонстративно выступал в 2008 году, когда Беляев-Гинтовт получил премию Кандинского. И ведь действительно: и тот, и другой знают правду, но не знают сомнений в выбранном пути. Может быть, поэтому лирический герой художника из "Оттепели" не способен выбраться из грязной лужи? Когда очи устремлены к абсолюту, а на личном олимпе не бывает перестановок, история вынуждена повторяться.