Так близко подойти к реализации социальной утопии, как это сделали голландцы в XVII веке, в европейской истории не удавалось никому. Мало того, что первыми учудили у себя революцию, так еще умудрились дольше, чем кто бы то ни было, удерживать ее завоевания. Формально республика продержалась с 1581 года до конца XVIII века, когда заметное усиление оранжистов, а за ним и вторжение Наполеона в 1795 году положили ей конец. Но вот по гамбургскому счету то, что выбили у испанцев с кровью жители низинных земель в ходе своей Восьмидесятилетней войны, никакие косметические монархии изменить уже не могли, да и не хотели — вот уже больше 400 лет это страна победившей буржуазии. Это здесь, а совсем не там, где мы думали, был создана "новая историческая общность людей". Это здесь бюргерское протестантское самосознание, подпитанное немыслимым экономическим взрывом, стало поводом к построению социально ориентированного государства. Это здесь скорость созидания нового была прямо противоположна скорости разрушения старого: бюргеры деньги считать умели как никто, поэтому даже ненавистные католические соборы никто не рушил, убранство прятали, а вот дорогущие витражи оставляли. Экономика должна быть экономной.
Говерт Флинк. «Групповой портрет стрелков роты капитана Йохана Хейдекопера и лейтенанта Франса ван Ваверена», 1648 год
По большому счету все искусство голландского Золотого века ровно об этом. О гордости и славе новой страны, о бюргерах, возведших каждую мелочь частной жизни в ранг события вселенского масштаба, о достоинстве малых дел, о величии труда как такового. Исторический жанр в этом контексте зачастую приобретал вид костюмированных нравоучений современникам, марины были портретами кораблей, а пейзажи — портретами малой родины. Натюрморты были эмблематичны донельзя, но прежде всего отдавали дань природе и человеку, сумевшим сотворить все эти чудеса. По жанровым сценам и городским видам можно сочинять подробнейшие путеводители по типам голландских домов и быту их обитателей. И конечно, creme de la creme голландской живописи, портреты, в это время не просто должны были говорить — им было положено кричать о величии нового мира на этом отдельно взятом, отвоеванном у испанцев и моря клочке земли.
Групповые, называемые еще "корпоративными", портреты в этом ряду выполняли роль беззастенчивой саморекламы. И это было заложено в самом жанре, без скидок на гений или, наоборот, ординарность художника. Принципиально большие (а часто просто огромные, в зависимости от богатства и наличия свободных стен в зданиях заказывающей портрет корпорации), многофигурные композиции должны были не столько увековечить черты столпов общества в назидание потомкам, сколько зафиксировать высокий общественный статус корпорации в целом и ее членов в частности. Вот стрелки (начиная с 1610-х годов — читай: резервисты) — пузатые, веселые, немного неуклюжие торговцы, мастеровые, аристократы, никакого боевого оружия в дело уже не пускавшие, да и не ожидавшие в ближайшем будущем такой оказии. Их бравый вид, подкрученные усы, яркие знамена, начищенные металлические горжеты — все это про честь и совесть нации, про то, что вся власть в руках честных горожан, про безопасность городов. Вот регенты и регентши (попечители) богоугодных заведений — суровые, в строгих черных платьях, с поджатыми губами. В отличие от веселящихся стрелков, эти заняты делом: проверяют бумаги, пересчитывают деньги, осматривают кружево, сделанное в подведомственном им учреждении. Город может быть спокоен: под их крылом сироты, вдовы и старики будут сыты и одеты. Вот члены профессиональных гильдий (здесь и медики, и суконщики, и золотых дел мастера) — солидные, все больше в почтенном возрасте господа. Их статус не в роскоши костюмов, но в возможности заказать свой портрет самым дорогим художникам республики. Недаром и рембрандтовские "Синдики", и его же "Анатомия доктора Тюльпа" как раз ровно из этой когорты изображений.
Главных шедевров корпоративного портретирования на выставке в Эрмитаже не будет: "Ночной дозор" Рембрандта и стрелки Франса Халса остались на своих местах. Но то, что показывает в Петербурге Музей Амстердама, вводит в проблематику жанра куда точнее. Именно на фоне абсолютной, отточенной, мастерски сделанной нормы, из которой состоит богатейшая коллекция амстердамского городского собрания, становится понятно, насколько заказчики Рембрандта должны были быть огорошены полученным результатом: этот "портрет членов стрелковой гильдии" вылезал из рамок жанра, как дрожжевое тесто из кадушки. Портреты Халса никаких нареканий у заказчиков не вызвали, но вот показывать их рядом с поточной продукцией — противопоказано: это живопись той степени роскошества, которая убивает все живое вокруг. В Зимний же дворец приезжают не короли, а национальное посольство. Редкая возможность взглянуть Истории в глаза. В прямом смысле этого слова.
"Корпоративное единство. Голландский групповой портрет Золотого века из собрания Амстердамского музея", Санкт-Петербург, Эрмитаж, до 1 сентября