Узкий экран

Андрей Плахов

Интрига нынешнего, 24-го по счету фестиваля, который считается главным смотром достижений национального кино, долгое время себя никак не проявляла. Конкурсная программа, сведенная к количественному минимуму (12 фильмов против традиционных 14-15 фильмов), отличалась скромностью и по качеству. По крайней мере в своей первой половине. И хотя речь на экране шла о таких потрясениях, как объявленный конец света ("Отдать концы" Таисии Игуменцевой) или потеря памяти пожилым человеком, не заметившим смерти жены ("Диалоги" Иры Волковой), эмоциональная температура фильмов незначительно колебалась в окрестностях "около нуля".

Был один-единственный фильм, который заставил подумать о проблемах замерзания в более крупном масштабе,— "Труба" Виталия Манского. Режиссер-документалист проехал со своей группой вдоль газопровода, связавшего Уренгой с Западной Европой, и обнаружил парадоксальное устройство современного мира. Драгоценный газ прокачивается мимо тех, кто должен бы уже давно озолотиться: все эпизоды на территории России полны печали деградации. Но и сменяющие нашу страну Украина, Польша и даже Германия — не рай земной, а последний эпизод неслучайно разыгрывается в немецком крематории, адский огонь которого питается тем же самым сибирским газом. Философская трагикомедия жизни — так можно определить жанр этой картины, одиноко смотревшейся в сочинском конкурсе в силу своей документальной природы, но явно поднявшей его уровень.

Если исключить "Трубу", первым фильмом, который сдвинул программу с точки замерзания, стали "Интимные места". Независимый проект, разумеется, не мог быть поддержан государством в силу его программной нецензурности и анархистского вольномыслия. Также как герой-фотограф, снимающий голышом модели отнюдь не модельной внешности, режиссеры Наташа Меркулова и Алексей Чупов называют вещи, красивые или нет, своими именами и показывают их на экране без всякого подобия стыдливости. Кино о том, как люди решают свои сексуальные проблемы, могло бы остаться локальным экспериментом, но авторам удалось наполнить его общественной значимостью. Может, они и не стремились к этому, но им помогла интуиция, заставившая ввести в структуру фильма как скрепляющее звено героиню Юлии Ауг — государственную воительницу за нравственность с интимным прибором на батарейках, которые то и дело кончаются от перманентного употребления. Все это снималось еще до охватившего Госдуму, и частности ее женскую часть, законотворческого психоза, но сегодня воспринимается не как хулиганская метафора, а практически как слепок реальности, зашкаливающей за рамки любого, самого порочного воображения.

На этом не слишком оптимистичном фоне прошедший в Сочи круглый стол "Как помочь национальному кино" в значительной степени был переформулирован выступавшими в тезис "Как спасти утопающего". Несмотря на приводимые цифры успехов, достигнутых в прокате отдельными фильмами ("Метро", "Легенда N17"), общее ощущение было едва ли не тупиковым. По количеству кинозалов мы перегнали Италию и догоняем Великобританию, многократно увеличиваются объемы господдержки, развитию кинематографа уделяется внимание на высшем уровне, а все равно подавляющая масса зрителей предпочитает смотреть американское кино. Наши фильмы, даже так называемые блокбастеры, на Западе воспринимаются как маргинальный артхаус. Мы принимаем самые нелепые карательные законы, но совершенно не в состоянии законодательно поставить заслон пиратству и ввести единый компьютерный билет. Самое же главное — нет активно действующих механизмов диалога между кинематографом и обществом, которое не дает ему никаких заказов, кроме надуманных чиновниками.

После почти одновременного ухода таких художников, как Алексей Герман и Алексей Балабанов, национальное кино оказывается в еще более тяжелом положении, будучи лишено моральных авторитетов и испытывая острый дефицит крупных личностей. Все более иллюзорной воспринимается еще недавно наступавшая на "Кинотавре" новая режиссерская волна: ее инициаторы продолжают работать, но энергии коллективного движения больше не заметно. Вторая половина "Кинотавра" скорректировала, но, увы, не разрушила это впечатление.

Были показаны достаточно серьезные фильмы молодых и сравнительно молодых режиссеров — "Небесные жены луговых мари" Алексея Федорченко, "Майор" Юрия Быкова, "Разносчик" Андрея Стемпковского и, наконец, победивший в итоге "Географ глобус пропил" Александра Велединского. Он стал вторым после "Интимных мест" эмоциональным пиком фестиваля: зал смеялся, аплодировал, болел за непутевого, но обаятельного героя Константина Хабенского, замирал в сценах, когда орава девятиклассников неслась по порогам уральской реки. На фоне монотонных полицейских гиньолей и выморочных фантасмагорий, мрачных драм и абсурдных комедий этот фильм-попурри по мотивам советского кино (от "Полетов во сне и наяву" до подростковых историй Динары Асановой) казался многим почти шедевром. А некоторым — даже без "почти". И уже не хотелось обращать внимание на изъяны драматургии, когда в одном фильме с трудом поместилось целых три, на то, что юмор местами пошловат, а исполнитель главной роли учителя-алкаша для нее староват: в повести Алексея Иванова герою было 28 лет, а Хабенскому, простите, чуть больше, и это существенная разница. Бог с ним, со всем этим, наконец-то перед нами кино, которое можно смотреть без отвращения, без физических и моральных мук — просто смотреть и получать свое зрительское удовольствие.

Проблема в том, что запас таких "нормальных" фильмов, или, выражаясь профессиональным жаргоном, типового мейнстрима, на этом исчерпывается, а их должно быть в уважающей себя кинематографии на порядок больше. И например, идущий вслед за "Кинотавром" фестиваль памяти Андрея Тарковского "Зеркало" вынужден включить в международный конкурс от России ту же самую картину Алексея Федорченко, что была на "Кинотавре". Новых достойных работ нет. По-прежнему узок круг революционеров, и страшно далеки они от народа.