Фонд развития гражданского общества (ФоРГО) был создан год назад с подачи Кремля, его возглавил экс-глава Управления внутренней политики администрации президента КОНСТАНТИН КОСТИН. В интервью корреспонденту "Ъ" ИРИНЕ НАГОРНЫХ он рассказал, что гордится связями с Кремлем, не претендует на авторство выражения «национализация элит» и не против, когда его причисляют к «сурковским».
Фото: Дмитрий Духанин, Коммерсантъ / купить фото
— Вы готовы в ближайшее время обнародовать исследование медиа-пространства. Почему вы шутите, что после его обнародования некоторые ваши знакомые журналисты могут перестать с вами здороваться? Вы обещаете журналистике тяжелые времена?
— Доклад будет называться: «Российские СМИ в 2020-м году». В нем мы анализируем как те тенденции на этом рынке, которые можно наблюдать уже сегодня, так и делаем прогноз относительно того, как различные технологические изменения ближайшего будущего отразятся на структуре медиапотребления и производстве контента. Что-то из этого может не понравиться многим моим товарищам, особенно деятелям медиабизнеса. Могу сказать только одно: интернета будет больше. Но некоторым радикально настроенным интернет-силам все-таки не очень понравится, что роль большого телевидения по-прежнему будет очень значительна. Большая тройка — Первый канал, Россия и НТВ в третьем десятилетии 21 века будут сохранять доминирующие позиции, хотя они тоже претерпят немалые изменения. Быстро развивается большое количество нишевых, специализированных каналов, но качественный информационный и развлекательный контент могут производить только гранды.
— В своем исследовании интернета, вы утверждали, что у интернета очень хорошие перспективы.
— Мы говорили, что роль интернета будет усиливаться. Особенно как средства коммуникации. В том числе увеличится потребление телевидения через интернет, а не через кабель или антенну. Но пока еще не найдена экономическая модель, которая позволила бы интернет-СМИ, которые производят контент, догнать телевизионных лидеров.
— Мне пришла на ум аналогия с партийной системой. Есть парламентские партии и много мелких игроков, которые не могут конкурировать. В медиа также?
— На медиа-рынке конкуренция, на мой взгляд, гораздо выше, особенно на телевидении. Там борются за малейшие показатели доли и рейтинг. И такая же конкурентность будет сохраняться. Затраты крупнейших рекламодателей на рекламу (особенно на телевизионную и в интернете) растут. Медиа стремятся быть более точными и каждый пункт знания немедленно монетизируется.
— Каким образом из всего спектра актуальных тем фонд выбирает темы для исcледований: интернет, протесты, НКО, медиа? Какого эффекта вы ждете после их обнародования?
— У нас есть экспертный совет, и он определяет темы. Первое, мы смотрим, насколько тема актуальная и резонансная. Что касается эффекта, то, например, от Федерального собрания мы в ответ на доклад об НКО получили письмо о том, что при рассмотрении соответствующего законопроекта наши выводы будут учитываться. Вышла рекомендация Роскомнадзора делать блокировку нарушающих законодательство сайтов не по IP-адресам, а по адресу сайта. Это ровно то, что мы предложили в докладе о проблемах цензуры в интернете. Сложно сказать, каким образом экспертные оценки влияют на реальность. Как-то влияют. Например, наш доклад о протестах имел цель зафиксировать определенную стадию общественных настроений, мы сделали это первыми.
— Оппозиция почитала ваш доклад и сказала, что вы не столько зафиксировали стадию, сколько активно воздействовали на нее.
— Споры об объективности бесконечны. Грош цена нашей оппозиции, если доклад, пусть даже очень хороший, способен повлиять на спад протестной активности.
— Год прошел, как начал работать ФоРГО, какими продуктами вы больше всего гордитесь?
— О политтехнологических достижениях я бы говорить не хотел, хотя в этом направлении мы тоже работаем. Главное – это доклады, которые мы представляем: про протестную волну, про так называемый «третий сектор», доклад о рунете.
— Социологи вас критиковали за первую попытку социологического исcледования, утверждая, что такого социологического центра, как ФоРГО, нет. Вас это задевает?
— Снобизм наших социологических центров понятен. С одной стороны, конкурентов никто не любит. С другой стороны, никто не хочет обсуждать текущее положение дел, состояние социологической инфраструктуры в России. Особенности российских социологических центров в том, что даже крупнейшие из них пользуются услугами региональных социологических структур. Это отличается от того, как устроено в мире. Например, Gallup в США имеет свои филиалы во многих штатах. У них есть единая методика, десятилетиями формировавшаяся и выверенная база респондентов. А у нас в стране пока, к сожалению, все национальные исследования делаются силами субподрядчиков.
— Данные для исследований, иногда даже с противоположными выводами, собираются одними и теми же людьми? Вопрос в методике?
— Абсолютно. В методике, выборке. В регионах есть один-три центра, которые работают с разными заказчиками. Например, на выборах мэра Сочи все исследования заказывали краснодарскому социологическому центру. Когда мы проводили собрание политологического регионального комьюнити на базе нашего фонда, на этой конференции присутствовали десятки социологов, представители разных научных школ. Они ничуть не менее квалифицированы, чем сотрудники крупных столичных социологических центров. Мы соцопросами занимаемся по необходимости. В основном, пользуемся уже существующими исследованиями. Но не мы одни делали собственные соцопросы, хотя на этом не специализируемся. Центр стратегических разработок также, я знаю, поступал. В этом нет прорыва. Прорыв будет, когда в России появится крупный социологический центр со своими филиалами в регионах. С прогнозом по выборам нам проще. Мы сделали исследование по региональным выборам, оно оказалось очень медийным. В нем специалисты фонда за месяц предсказали результаты.
— Может, вы их просто знали?
— Мы их предсказали. Мы сделали прогноз на основе социологических данных и мониторинга ситуации в выборных регионах. Немаловажную роль сыграло то, что мы не были вовлечены непосредственно в избирательные кампании и не были ангажированы участниками выборов.
— Мне приходит на память соревнование, которое глава ЦИК Владимир Чуров объявил накануне подведения итогов думских выборов. Тогда социологи «угадали» итоги выборов, ноздря в ноздрю, что вызвало очень большое недоверие к чистоте эксперимента.
— Это другая история, она связана с выборами в Госдуму. Помню, победил в соревновании Александр Ослон. Я спрашивал его, когда он уже сдал свой прогноз в ЦИК, что он там написал, он ответил — 47% («Единая Россия» — "Ъ"). Я тогда ему сказал: 50%. И я оказался ближе к истине (по официальным данным, на выборах в Госдуму «Единая Россия» набрала 49,3% — "Ъ"). Хотя, не соглашусь, разброс в прогнозах был большой.
— А вы гордитесь тем, что на семинары с региональным политологическим сообществом прибыли представители администрации президента: первый замглавы Вячеслав Володин, глава УВП Олег Морозов?
— Я горжусь любой хорошо сделанной работой, тем, что эта работа востребована. Конференция была интересна представителям научного сообщества и, я надеюсь, моим бывшим коллегам из администрации тоже.
— А правда, что региональные, «неприкормленные» политологи очень сильно «прикладывали» в научном споре представителей АП?
— Любая встреча с практикой, с людьми, которые отвечают за политический процесс для региональной политологической науки очень ценна. При этом интерес взаимный. Во время конференции мы просили его участников оценить выступающих. Среди тех, кто перед ними выступал – а это представители Администрации Президента, медиа, научного и экспертного сообществ — наивысший рейтинг получил Вячеслав Викторович Володин. В том числе у самых оппозиционно настроенных и не ангажированных. Здесь все-таки, как мне кажется, большое значение имеет содержание, взаимная заинтересованность и стремление использовать в политике интеллектуальный потенциал ведущих российских научных школ. В свою очередь, внешняя оценка людей, которые в этом разбираются интересна тем, кто занимается госуправлением.
— В администрации президента вы большую часть времени проработали под руководством Владислава Суркова. Теперь, когда кажется, что его политическая карьера завершилась, и когда все ищут, а кто же эти самые «сурковские», вы себя к каким причисляете?
— Я в течение пяти лет работал в управлении внутренней политики. Более того, мы с Владиславом Юрьевичем довольно долго знакомы. По этому признаку меня вполне можно причислять к «сурковским». Тем не менее, моя деятельность последних нескольких лет связана с Вячеславом Викторовичем Володиным. Я работал под его руководством в УВП, когда шла последняя кампания по выборам президента. Идею создания Фонда, который я сейчас возглавляю, я обсуждал именно с Вячеславом Викторовичем и он ее поддержал. Без его поддержки Фонд вряд ли состоялся бы в том виде, в котором он сейчас работает.
— Распределителем президентских грантов в сфере общественно-политической деятельности в этом году стал фонд ИСЭПИ Дмитрия Бадовского, который был создан примерно в одно время с вашим. Вы к ним за президентскими грантами пойдете?
— Это идея! Надо об этом подумать. У нас есть пара проектов, которые вполне могли бы претендовать на президентский грант.
— Грантовая кампания уже началась, заявки подают, не опоздаете?
— Это вопрос качественной заявки. Проблема очень многих НКО, претендующих на гранты, как раз в том, что они не в состоянии сформулировать, чем они занимаются, хотя подчас делают хорошее, полезное дело. На своем примере мы вполне готовы сделать образцовую заявку.
— Год прошел с момента создания, не пора ли отчитаться о структуре доходов фонда?
— Мы отчитаемся, как это требует законодательство. Структуру спонсоров, программы, которые мы провели. Это будет в конце года, до этого момента я не хотел бы об этом говорить.
— А среди спонсоров есть государство?
— Нет, это коммерческие структуры, причем, российские. Иностранный капитал мы не берем. У нас есть зарубежные партнеры в некоторых исследованиях, но деньги у нас все свои.
— Была информация о том, что при поддержке администрации могут появиться и другие общественно-политические фонды. Например, при партии «Единая Россия». Вам что-нибудь об этом известно?
— Нет. Не могу об этом судить.
— А в целом, насколько еще не освоена поляна политической экспертизы, есть еще место для подобных центров?
— Конечно есть, если говорить об уровне продуктов, а не о количестве экспертных организаций. Их много. Но над качеством нашему экспертному сообществу еще надо поработать. У нас до сих пор нет четких критериев, по которым можно было бы определить, чем экспертный доклад отличается от аналитической записки или публицистики; отсутствуют даже минимальные квалификационные требования, как, например, в академическом сообществе. «Пробуждение России» фонда Карнеги, например, — интересный взгляд на состояние политической системы, но это по форме, скорее, эссе. А где социология, статистика, исходные данные? Коллеги из Центра стратегических разработок сделали вывод о падении социального оптимизма и нашли у россиян синдром «выученной беспомощности» на основании одного исследования, хотя, на мой взгляд, для того, чтобы говорить о подобных тенденциях всерьез, необходимы регулярные измерения в течение 5–6 месяцев. Я не говорю, что наши продукты безупречны, но мы стараемся работать честно. К концу года мы планируем свое исследование о развитии политической системы. До этого еще будет индекс развития регионов, прогноз по выборам 8 сентября, доклад по состоянию медиа к 2020 году. Кроме того, еще в планах исследование о политическом языке и его изменениях, о том, какие новые термины и понятия возникают и как они ведут себя в употреблении. Вот, например, мы сами наблюдали, как вышло в жизнь словосочетание «национализация элит». Оно впервые прозвучало на нашем круглом столе в августе, почти год назад.
— Запатентовали?
— Нет. Я сторонник тезиса о том, что если ты хочешь, чтобы твоя идея овладела умами, немедленно откажись от авторства.