Работать по мере символов

Культура и наука оказались местом, где правительство может показать себя эффективным кризисным менеджером

Григорий Ревзин

Предлагаю улучшение структуры правительства. Мне кажется, ему необходимо министерство по делам морали и нравственности. Нам не очень, но ему нужно.

Я почему так думаю?

Год в том смысле, что она очень нужна, работала Дума. Когда ее выбрали, возникла напряженность, что выборы нечестные. Настоящего революционного порыва не произошло, потому что возмущение подрывалось знанием: она никому не нужна и ничего не решает, штампует то, что прислали сверху. Трудно вскипать всерьез против никому не нужного нечестно выбранного. Депутатам, однако, это было обидно вдвойне: я и незаконный, и не нужный разом. И они развернули бешеную деятельность и массу всего нарешали.

Они нашли область, какую-то межеумочную, которая попала в пространство между ведомственными интересами и потому мало управлялась,— мораль и нравственность. Дети, курение, нецензурная лексика, распитие напитков, секс с кем не надо — это оказался прямо-таки клондайк потенциальных инициатив. Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно, депутаты постепенно превратились в решающих что-то свое людей. У них восстановилась связь с массами, благонравные, но и умеренно слабые духом представители электората, зная за собой несовершенство в смысле нецензурной лексики, курения и распития спиртного, поняли, что дело это правильное, надо бы подтянуться. Тем более они не могли не почувствовать удовлетворения, что менее благонравные граждане, в особенности связанные с заграницей, еще куда хуже — там и пропаганда содомии, и педофилия, и страшный, хотя и не вполне точно определяемый, грех участия в деятельности НКО.

И на этом фоне просело правительство. Про него тоже возникло ощущение, что оно никому не нужно. У премьера вдобавок возникли и дополнительные сложности, потому что от него требовали роста в 6-8 процентов в год. Экономика у нас преимущественно государственная, так что оно и должно было расти. Но рост — это изменение, а поскольку у нас есть группа граждан, которые могут справедливо сказать о себе "государство — это мы" и при этом они решительные противники того, чтобы что-нибудь как-то менялось, то выполнить это было невозможно в принципе. О чем правительство и сообщило: дескать, все как есть, так и будет, 2 процента в год — это наш потолок, поскольку дальше кончается предел статистической погрешности и будет уже заметно. Но из этого возникла еще большая убежденность в никчемности институции, потому что если как есть, так и будет, то вы-то зачем нужны?

Весенний накат на правительство был ужасен, но ничего не произвел, и опять же это оказалось свидетельством того же самого. Самая сильная атака на пустое место ни к чему не приводит, потому что чего на ноль ни умножь, ноль и получится. Казалось, все так и будет, и вдруг ни с того ни с сего произошли решительнейшие действия в области культуры и науки. Галопом были сняты со своих постов Ирина Антонова, Анатолий Иксанов, Борис Салтыков, и этого мало. Еще застыла в позе трагической недоразогнанности Академия наук. Министры Мединский и Ливанов вышли в решительные реформаторы и теперь во многом оспаривают лавры Гайдара и Чубайса в смысле общей неприязненности к ним. Как возможно? Как возможно поднять руку на Ирину Антонову? Да она таких министров, как Мединский, с десяток пересидела. Как можно было поднять руку на Большой? А Академия наук? На святое замахнулись, ей-богу.

Даже идут вовсю подозрения, что правительство тут ни при чем и каждая из этих институций (за исключением Политеха) чем-то лично задела едва ли не Кремль. Ирина Антонова на прямой линии с президентом потребовала у Эрмитажа импрессионистов из коллекции Щукина и Морозова, президент запросил музейное сообщество, все сообщество высказалось против, получилось, что она использовала прямую линию с президентом в личных целях. Иксанов воевал с Цискаридзе, разные группы влияния заходили и продвигали то одного, то другого, в конце концов решили уволить обоих, чтобы этого безобразия вообще больше не было. Академия наук уже давно провинилась и по Березовскому — не исключила, и по Ковальчуку — не приняла в академики, ну и чего вы хотите?

А мне кажется, все эти истории могли, быть может, нейтрализовать первое лицо в том смысле, что он не стал никого защищать. Но в самих новых назначениях как-то не чувствуется жесткого почерка: и Владимир Урин, и Марина Лошак — очень приличные, уважаемые в своих сообществах люди. А если к ним добавить и нового директора Политеха Юлию Шахновскую, и нового директора музеев Москвы Алину Сапрыкину, то вообще получается какой-то благостный консенсус.

Что касается Академии наук, то для стороннего наблюдателя скандал вокруг нее выглядит несколько комично. Академия долго сдерживалась и терпела свинцовые мерзости бытия — и эмиграцию ученых, и преследования ученых, и аресты ученых,— стиснув зубы, надо полагать, но терпела. Нельзя сказать, что ее голос был слышен в формировании общей повестки дня развития нашего государства, живущего как-то в стороне от научных представлений об истине, или хотя бы в конкретных вопросах некоторого увеличения мракобесия, скажем, в сфере образования. Академия восстала, только когда ее лишили имущества, и даже не собственных средств, а права оперативного управления государственными деньгами. Тут как-то оказалось, что мы сейчас, из-за того что бюджет на науку будет распределять среди академических институтов не президиум Академии, а отдельное ведомство, немедленно потеряем всякий научный уровень. Основной аргумент в пользу того, что Академия по-прежнему должна сама получать деньги от государства, сама производить на них работы, сама же их и оценивать, заключается в том, что ученый — это всегда лучше, чем чиновник. Я бы сказал, что тут есть одно исключение. Чиновник лучше ученого, когда не притворяется ученым, а в Академии наук, мне кажется, как раз такой случай.

Тут такое дело, что каждое из мест, к которому обратилось правительство,— это место застарелого скандала. Реформа Академии — история с десятилетним, если не больше, стажем, и министр Ливанов воюет с ней с момента своего назначения. Большой театр — это просто непрекращающийся скандал. Ирину Александровну Антонову начали снимать едва ли не с того момента, как в 2007 году она затеяла строительство "музейного городка" — каждый новый министр культуры и экономического развития приходил в ужас от того, что стройкой ценой в миллиард долларов будет руководить пусть и в высшей степени достойная дама, но возрастом под 90, без всякого опыта в таких делах, и с безграничной верой в себя. В этот ряд попадает даже история с Политехническим музеем, там произошла не революция, а плановая смена директора, Юлия Шахновская прекрасно руководит реконструкцией этого музея уже три года, но все это время не прекращается противостояние со старым директором, Гургеном Григоряном, который вечно обвиняет Шахновскую в разграблении музея и преступных связях с Чубайсом. Это у них там такой спорт.

Культура и наука, таким образом, оказались эдаким очаровательным местом, где правительство может показать себя эффективным, даже, в сущности, кризисным менеджером, разруливающим застарелые конфликты. Это вообще-то значит, что культура и наука у нас превратились в сферу маргинальных интересов. Наше государство по устройству корпоративное, и оно так устроено, что если задевают интересы какой-то могущественной корпорации, то она умеет дать сдачи, а если не умеет, значит, она не могущественная. Советская Академия наук держалась на двух китах — марксизме-ленинизме для гуманитариев и оружии массового поражения для естественных наук. Мар-лен умер давно, а то, что Академию наук реформируют сейчас, в момент многократного увеличения средств на оборонный заказ, означает, что традиционный советский альянс между ВПК и Академией как-то распался. Все 2000-е годы реформированные культурные организации постоянно оказывались в перекрестии чьих-то интересов, и попытки снять условную Салтычиху немедленно упирались в кого-то большого и сильного, который приходил к верховному лицу и говорил, что это совершенно недопустимо. А теперь этого не случилось.

Но мне кажется, тут недооценивается другая опасность. Деятели науки и культуры помимо своих прямых, сравнительно небольших, управленческих функций несут еще и важные символические. И здесь что же получается? Если Академию наук вот так реформировали, кто поручится, что завтра не реформируют РЖД? Если можно снять Антонову и Иксанова, тогда что ж, можно кого угодно снять? И кого назначают? Вот говорят, социальные лифты у нас встали, талантливые люди едут вон из страны, потому как ничего не светит, а тут что же получается? Сапрыкина, Шахновская и Лошак — это что же такое? Госкапитализм с человеческим лицом. Почему на место Антоновой не назначили Мизулину?

Я потому и говорю, что пусть лучше было бы министерство морали и нравственности. Тут тоже можно все время оказываться в центре скандала, доказывая свою эффективность, ну, как Дума. Но при этом никакой конкретной неловкости не произойдет, все грешат на своих местах. И тут еще многое осталось, кстати, реформировать, потому что Библия большая и еще неполностью переведена в федеральное законодательство. Не регулируется чревоугодие. Диетологическое законодательство должно быть принято в самое ближайшее время, временные и непоследовательные запреты то на шпроты, то на зарубежных цыплят, то на белорусскую сметану, то на грузинскую кухню только дезориентируют граждан. Не все еще чтят отца и мать, многие желают и жены ближнего своего, и его имущества, суббота соблюдается не строго и не всеми, граждане божатся и наводят друг на друга напраслину — есть над чем работать, и это только если пройти по 10 заповедям. О том, чтобы законодательно потребовать от гражданина РФ возлюбить других граждан РФ, как самого себя, пока думать не приходится, к этому мы, дай бог, сможем прийти только к 2017 году.