Марина Лошак: ничего реакционного, только либеральное

Свое первое интервью в должности директора ГМИИ МАРИНА ЛОШАК дала корреспонденту “Ъ” МАРИИ СЕМЕНДЯЕВОЙ.

Фото: Дмитрий Коротаев, Коммерсантъ  /  купить фото

— Как давно вам предложили занять кресло директора Пушкинского музея?

— Совсем недавно. Это случилось на Венецианской биеннале, когда наш самолет приземлился в аэропорту. Первый звонок, который раздался у меня, был от Ирины Александровны. Она сказала, что у нее ко мне серьезный разговор. Когда я вернулась из Венеции, буквально на следующий день мы с ней встретились, и она сказала, что ощутила необходимость передать кому-то свои полномочия. По ее словам, она долго об этом думала и чувствует, что я должна быть ее преемником. Для меня это было совершенно неожиданно, у меня даже не было моральной готовности дать ответ. Я пыталась сказать, что есть люди лучше меня и те, кто хочет этого больше. Мне нужно было посоветоваться с близкими людьми, потому что это не просто музей, это гигантская работа и ужасная ответственность. Я очень волнуюсь по этому поводу, потому что многого не знаю. Однако, придя в Манеж, я почувствовала вкус к кризисному менеджменту, к адреналину, к ощущению дела с длинным будущим. Это очень важно — видеть дальнюю перспективу, мы часто об этом забываем и теряем это ощущение, а оно дает надежду. Все мои близкие сказали, что надо принимать предложение. Через неделю я дала положительный ответ, а затем я не делала ничего. Как понимаю, в министерстве шла разведывательная работа относительно меня. Я свое назначение воспринимаю исключительно как миссию.

— Понимаете ли вы уже, какой объем работы вас ждет?

— Это огромный объем. Сейчас все спрашивают, какими я вижу ближайшие планы музея. Нельзя ждать серьезного ответа на этот вопрос. Для того чтобы строить планы, надо вникнуть в дела поглубже, чем я сейчас. В музее работает несколько сотен человек, а знаю я из них примерно десяток — с кем-то сотрудничала, с кем-то дружу. Надо попытаться трезвой головой все оценить и понять, узнать фонды, понять поглубже сущность музея. Потому что музей я все-таки пока воспринимаю как зритель. Может быть, в этом и мое достоинство.

— И как вы воспринимаете музей в качестве зрителя?

— Прежде всего я его воспринимала как очаг либерализма. Несмотря на все, что там было, мое личное ощущение такое, что это музей, благодаря которому мы познавали мир, открывали и расширяли свои либеральные коридоры. Начиная с выставок «Париж—Москва» и «Берлин—Москва», я там многое увидела впервые. Особенно в те времена, когда мы не могли ездить по миру. Мы просто забыли уже, как это было. В «Московских новостях», например, где мой муж начинал работать, был некролог, посвященный смерти Виктора Некрасова, и это было невероятным событием. Такими же событиями были выставки в Пушкинском.

Также есть универсальная формула, которую Ирина Александровна мне сформулировала, по поводу университетского гена, который есть в духе музея. Университетский ген всегда связан с либеральной идеей. Эта тема глубоко ментальная, ее надо продолжать. Ничего реакционного, только либеральное.

— Есть ли что-то, что вам хотелось бы поменять в ГМИИ сразу?

— Я очень люблю этот музей, и сейчас, когда я туда вошла, я взглянула на него несколько отстраненным взглядом и ощутила себя, знаете, в замке из «Гарри Поттера». Абсолютно волшебная атмосфера, готическое наполнение, какие-то шумы, домовые. Разрушить это невозможно, нужно органически прорасти чем-то, оставляя это волшебное ощущение. Метафорически говоря, надо выбить все ковры. Любому учреждению нужно время от времени проветривание.

— О строительстве музейного квартала вы сейчас, наверное, тоже еще не готовы говорить?

— Я совершенно не готова пока ничего об этом говорить. Я в строительстве немного понимаю, но мне кажется, что важно создать жизнеспособную структуру из большого количества людей, которым ты доверяешь. Должны быть экспертные советы, рабочие группы и абсолютная информационная открытость. Я считаю, что с открытого информационного поля надо начинать. Думаю, это самое важное в нашей жизни. Демонстрация через разные современные приспособления работы музея — это очень интересно, я сама люблю за этим наблюдать. Мне нравится идея открытого хранения. Это как окна без занавесей в Голландии. У нас в стране любят ставни и заборы. Наша задача — все их убрать. Средства массовой информации должны быть нам большими помощниками. Я не жду, как многие мои коллеги, что меня будут хвалить. Это строительство — наша общая задача. Надо обязательно расширять экспертные советы, надо смотреть на вещи чуть шире, чем просто музейным взглядом. Я очень надеюсь на сотрудничество с городом, с городскими властями, деятельность которых я чрезвычайно высоко оцениваю. Думаю, что город в этом заинтересован больше, чем кто-либо. Я считаю, нужно, чтобы не только парки стали местом, где люди чувствуют себя органично, а чтобы музей тоже стал таким местом, где ты чувствуешь себя свободно. Музей должен стать уютным местом, куда хочется приходить и где хочется находиться: чтобы атмосфера была более дружелюбной. И это я говорю не только про Пушкинский музей — про все музеи в целом.

— Cвои проекты в Манеже и на ВВЦ вы покидаете?

— Нет, я надеюсь, что я их все пристрою в надежные руки. На должность я заступаю с 10 июля, это было договорено заранее, потому что мне нужно закончить дела с проектами Манежа на 2014-й и первую половину 2015 года. Здесь будет много важных выставок. Позабочусь о том, чтобы тут всем занялся человек, который сможет это продолжить.

— Сейчас в области музеев изменений больше, чем за последние 20 лет.

— Да, и будет еще меняться.

— Какие музеи в мире вы можете назвать своими любимыми? Может быть, вы уже можете сказать, на какие из них вы будете ориентироваться в своей работе?

— Их так много. Я люблю традиционные музе иногда даже больше современных. А старые музеи воспринимаю как тотальные инсталляции. Например, обожаю Прадо. Он сейчас ощущается в своей цельности как инсталляция, но я уверена, что и до него руки дойдут. Иногда современность подхода связана не с радикальными переменами, а с некой культурой языка — за счет очень простых вещей: света, навигации. Есть вещи, которые необходимы сегодня как воздух — например, Wi-Fi. С помощью простейших приемов можно начать двигаться вперед. Вообще музеи должны говорить на современном языке — ведь мы же с вами не пытаемся говорить на старославянском. Информационный поток в Москве очень быстрый, и есть необходимость постоянного обновления.

— В связи с этим, наверное, неплохо, что есть в городе места, где этот поток немного замедляется.

— Несомненно. Знаете, это прекрасно, когда ты можешь дать своему ребенку почитать ту же книжку, которую ты читал в детстве. Пусть она будет старая и потрепанная, но это именно та самая книга. И одновременно на полке у этого ребенка будет стоять книга из музейного магазина МОМА, например. Все должно быть рядом, как и в жизни. Мы же все равно картошку с селедкой и луком любим, но кто-то одновременно есть салат с осьминогом и теплым картофелем.

— А дала ли вам Ирина Александровна какие-то специальные инструкции?

— Пока что это вещи, касающиеся рабочих моментов, но она передает мне много инструкций, и я сама ее об этом прошу. Пока что, как я понимаю, она еще не осознала, что необходимость в принятии стратегических решений уже не ее обязанность. Человек это не сразу может осознать. С одной стороны, это очень здорово — переложить ответственность. С другой стороны, тяжело терять чувство, что ты можешь что-то изменить. Пока что она чувствует, что она ответственна за решения. Для нее важно, чтобы музей сохранился в его теперешнем внутреннем состоянии. И я готова эту косточку там оставить и продолжать растить из нее дерево.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...