«Жестких правил регулирования не будет»

До конца года правительство обещает либерализовать экспорт сжиженного природного газа, допустив к внешним рынкам независимых производителей. Ключевыми потребителями должны стать страны АТР. Кто получит право на экспорт СПГ, как будут строиться взаимоотношения новых экспортеров с «Газпромом» и сколько российской нефти может купить Пекин, “Ъ” рассказал министр энергетики России АЛЕКСАНДР НОВАК.

— На Петербургском международном экономическом форуме (ПМЭФ) Владимир Путин фактически объявил вопрос о либерализации экспорта сжиженного природного газа (СПГ) из России решенным. Когда будут подготовлены и внесены в Госдуму соответствующие поправки в закон об экспорте газа?

— Сейчас мы готовим эти поправки. Планируется, что они будут внесены в правительство в ближайшие недели, в зависимости от интенсивности процесса их согласования. Затем мы отработаем их в администрации президента и вынесем на осеннюю сессию Госдумы. Ожидаем, что новый закон будет принят осенью и вступит в силу с 1 января 2014 года.

— Какие будут критерии доступа к экспорту?

— Есть разные предложения. В соответствии с одним из них предлагается решать вопрос о доступе к экспорту на этапе выдачи лицензии для разработки того или иного месторождения. Исходя из его ресурсной базы, возможных объемов производства СПГ, наличия рынков сбыта для газа с очередного проекта. Такие проекты также не должны реализовываться в ущерб потребностям внутреннего рынка. Есть и другие предложения, например, допускать к экспорту проекты, расположенные на определенной территории, в частности в северной части Ямало-Ненецкого автономного округа и на шельфе, в том числе Черного и Азовского морей. Этот путь тоже неплохой, и по нему можно пойти. Но мы считаем, что допускать к экспорту проекты только по территориальному принципу все же не совсем правильно, вернее исходить из целесообразности. Потому что в случае территориального ограничения под законопроект не попадут какие-то месторождения в Восточной и Западной Сибири, где в принципе тоже могли бы быть построены заводы СПГ. Не исключено, что будет подготовлен некий «микс», который будет учитывать как территориальный признак, так и учет экспорта СПГ в лицензии на недропользование.

— То есть консолидированной позиции о форме изменения законодательства еще нет, а, как известно, основная борьба всегда идет за детали?

— Мне кажется, это не столь важно, об этом можно всегда договориться, было бы принципиальное решение. Сейчас в России шесть СПГ-проектов, три из них реализует «Газпром», которому разрешения на экспорт не нужно. Вместе с проектами независимых производителей — «Ямал СПГ» НОВАТЭКа, «Сахалин СПГ» «Роснефти» и «Печора СПГ» — в России можно производить до 35–40 млн тонн СПГ к 2018–2020 годам. Мы могли бы занять до 10% мирового рынка. Ниша для существующих проектов есть, поэтому мы ожидаем, что все они получат право на экспорт. Если появятся новые проекты, решение по ним будет приниматься отдельно исходя из критериев, которые будут прописаны в законе.

— Трейдеры смогут получить право на экспорт?

— Нет, не смогут. На наш взгляд, предоставлять такую возможность было бы нецелесообразно.

— Как будет обеспечиваться неконкуренция, к которой призывал президент? Российские производители будут делить рынки стран или конкретных потребителей?

— Все это достаточно условно, делить рынки или покупателей никто не собирается. Сегодня формула ценообразования почти у всех одинаковая. Если газ на китайском рынке стоит $12–13,5 за 1 млн BTU (британская термическая единица), то давать цену ниже этой, во-первых, нецелесообразно с точки зрения экономики того или иного проекта, а во-вторых, участники рынка этого не поймут. То есть жестких правил регулирования рынков и взаимодействия с контрагентами не будет. Я думаю, что наши крупнейшие компании, которые занимаются СПГ, и так смогут между собой взаимодействовать с тем, чтобы не ухудшать свои экономические показатели.

— Тогда в чем будет состоять суть регулирования? Речь шла о создании некоего государственного регулирующего органа, возможно, в структуре Минэнерго.

— Мы не настаиваем на создании такого органа. Есть и другие варианты. Например, создание некоммерческого партнерства, как «Совет рынка» у энергетиков, где нефтегазовые компании могли бы координировать свои действия в сфере СПГ.

— Вы считаете, что это возможно?

— Это можно сделать, но пока в этом нет особой необходимости. Потому что не так много компаний в этой сфере, которые могут между собой конкурировать. Эти вопросы также можно выносить на обсуждение комиссий по ТЭК при правительстве и президенте. Или регулировать сразу при выдаче лицензий.

— Компании не должны пересекаться по рынкам или покупателям?

— Покупателям и сегментам рынка. Например, я считаю, что независимым производителям сейчас нет необходимости поставлять дополнительные объемы СПГ в Европу, потому что там сильные позиции у «Газпрома», который имеет в Европе обширную инфраструктуру для поставок трубопроводного газа. С другой стороны, Европа все равно закупает СПГ, и в этой нише могли бы поработать и «Газпром», и независимые производители, но без ущерба для трубопроводного газа «Газпрома».

— Получается, что, по сути, регулирование деятельности независимых производителей на внешних рынках после либерализации осуществляться не будет. А механизмы администрирования будут включаться только в случае откровенно конфликтных ситуаций?

— Да, это видится так.

— Недавно стало известно, что НОВАТЭК ведет переговоры с британской BP о поставках ей СПГ с «Ямал СПГ», одновременно переговоры о строительстве новой ветки Nord Stream в Британию ведет «Газпром». Не станет ли газ с «Ямала СПГ» конкурентом трубопроводному газу «Газпрома»?

— Не стоит так жестко подходить к этому вопросу, там очень много нюансов. Маркетинг СПГ — это очень сложная тема. Ты покупаешь его в одном месте, а продать можешь в любой точке земного шара. В возможной сделке с BP нужно знать детали.

— На ПМЭФ НОВАТЭК подписал соглашение и о поставках СПГ с китайской CNPC, которая собирается купить долю в «Ямале СПГ». Но переговоры с CNPC о поставках как трубопроводного газа, так и СПГ менее успешно ведет и «Газпром». Не является ли это прямой конкуренцией?

— Нет, это не является проявлением конкуренции. Дело в том, что в Китае тоже есть координация внешних отношений. Изначально НОВАТЭК вел переговоры о поставках газа с китайской Sinopec. Но затем в КНР было принято решение, что все внешние контракты на поставку газа будет заключать только CNPC, в том числе в интересах Sinopec. Поэтому тут между НОВАТЭКом и «Газпромом» нет противоречий.

— «Газпром» ведет переговоры о поставках трубопроводного газа с CNPC около десяти лет, теперь переговоры вновь затягивают. Нет ли ощущения, что они в итоге ни к чему не приведут и Китай вообще откажется от трубы в пользу СПГ?

— У меня нет такого ощущения, потому что идет нормальный процесс сближения позиций. Покупатель заявляет минимальную цену, продавец — максимальную. И та и другая сторона понимает, что у них есть потенциал для сближения. Это растянутый во времени процесс. Исходя из той информации, которой я владею, жесткого расхождения между ними нет.

— Тем не менее пример НОВАТЭКа показывает, что договориться можно быстрее…

— Маркетинговая политика очень сложная, там у каждого своя тактика. Могу сказать лишь, что после того, как с Китаем договорились поставлять трубопроводный газ по восточному маршруту и были оговорены базовые условия, переговоры стали продвигаться интенсивнее, хотя до этого шли очень вяло. Сейчас единственным несогласованным моментом остается цена. Но механизм ценообразования на трубопроводный газ очень сложный. Он зависит от многих факторов: объемов поставок, сроков, надежности, штрафных санкций за недобор или недопоставку газа. Здесь надо соответствовать тенденциям рынка и максимально дорого продать газ потребителю на максимально длинный срок.

— По нашей информации, Китай напрямую не увязывает переговоры о поставках газа с переговорами о поставках нефти, но говорит о том, что он готов покупать в России больше газа, если Россия согласится поставлять туда больше нефти. Так как нефть нужна Китаю больше. Переговоры действительно ведутся в таком формате?

— Мне об этом ничего не известно. На мой взгляд, это не соответствует действительности. Есть отдельная тема по газу и отдельная по нефти. Что касается нефти, то я считаю, что Китай в перспективе будет главным драйвером роста спроса на нефть, и это открывает перед нами большую нишу. Хорошо, что именно мы ее занимаем, потому что в противном случае ее займет кто-то другой.

— «Роснефть» и CNPC в марте договорились о дополнительных поставках нефти в Китай. Вас устраивают предлагаемые «Роснефтью» направления поставок, в частности через Казахстан?

— Мы сейчас прорабатываем этот вопрос, ждем окончательного предложения от «Роснефти», чтобы посчитать ресурсную базу для дополнительных поставок нефти в Китай. Это напрямую связано с нашим соглашением с Казахстаном, по которому с января 2014 года мы прекращаем беспошлинные поставки нефти в страну. Порядок будет следующий: Россия продолжит поставлять 7 млн тонн нефти на Павлодарский НПЗ, в обмен Казахстан также должен будет такой же объем сырья направлять на Новороссийск. Есть вариант поставлять эту нефть в рамках swap-операции в Китай.

— При увеличении поставок на Восток уменьшатся ли объемы, экспортируемые в западном направлении? Еврокомиссия уже не раз высказывала опасения на этот счет.

— Европе не нужно опасаться, все договоры будут выполняться в полном объеме. Для России Европа остается базовым стратегическим направлением.

— Но, например, глава «Транснефти» Николай Токарев высказывал опасение, что у «Роснефти» недостаточно запасов для осуществления дополнительных поставок в Китай и нет точного понимания по ресурсной базе.

— Поскольку речь идет о долгосрочном периоде — межправсоглашение действует до 2038 года, и возможно его продление,— мы специально предусмотрели в нем возможность корректировать объем поставок. Предполагается, что максимальный объем нефти, который пойдет по трубопроводу Сковородино—Мохэ,— до 15 млн тонн. Будет ли ресурсная база или нет, покажет окончание геологоразведочных работ по отдельным месторождениям. Такие работы уже сейчас ведутся, есть высокая вероятность того, что все-таки эти запасы будут подтверждены. При этом китайцы просят еще больше, и если бы мы могли, мы подписались бы на большие объемы. Их потребность в нефти будет расти, потому что будет падать доля потребления угля. Сейчас его доля в структуре баланса КНР составляет около 70%, Китай потребляет половину производимого в мире угля.

И мы здесь выбрали очень правильную политику. Несмотря на то что сейчас трудно сказать, будет ли в 2028–2030 годах в России добываться такой объем нефти для Китая, сейчас мы занимаем эту нишу и ставим себе задачу к данному сроку обеспечить такой объем нефти с учетом разработки новых месторождений и строительства необходимой инфраструктуры. Но зато мы для будущих поколений обеспечиваем гарантированный рынок для экспорта наших энергоресурсов. В свое время наши предки также решили вопрос с Европой, построив соответствующую инфраструктуру, и мы сейчас пользуемся этими благами. Поэтому, если мы думаем о будущем, необходимо создать инфраструктуру на Восток, построить в этом направлении нефтяную и газовую трубы. И как бы не пришлось лет через десять говорить о расширении инфраструктуры.

— Если говорить о газовой инфраструктуре в Европе. Минэнерго и «Газпром» с начала года ведут переговоры с Еврокомиссией (ЕК) об изъятии из Третьего энергопакета газопровода OPAL, чтобы «Газпром» мог использовать его на полную мощность. Вы планировали договориться до конца июня, но этого до сих пор не удалось, в чем причина?

— Я считаю, что переговоры продвигаются нормально. На каждой встрече специальной рабочей группы происходит сближение позиций и одновременно их доработка. Последняя встреча была 24 июня в Брюсселе, на ней были представители Еврокомиссии, немецкий регулятор, специалисты Минэнерго и «Газпрома». На этой встрече независимый консультант предоставил сделанное по заказу «Газпрома» исследование рынка Чехии. Договорились, что немецкий регулятор и ЕК зададут к этим исследованиям дополнительные вопросы, получат на них ответы и в середине июля должна состояться следующая встреча. Мы ожидаем, что к этому моменту все вопросы исчезнут и появится возможность внедрить механизм изъятия для OPAL. Предложение российской стороны — выставлять свободные мощности OPAL на аукцион, что даст к нему доступ сторонним поставщикам. Если их не будет, «Газпром» сможет законтрактовать свободные мощности, что позволит заполнить трубу.

— Выработанное по OPAL решение может быть экстраполировано на наземную часть газопровода South Stream?

— Там другая ситуация. Для наземной части South Stream есть иные механизмы. Если каждая из стран, по которой пойдет труба, признает ее проектом национального интереса, это позволит придать проекту наднациональный статус и получить изъятие из норм Третьего энергопакета.

— Существуют ли альтернативные варианты, например допуск третьих поставщиков, например независимых российских производителей?

— Такой вариант не обсуждается.

— Может ли проект завода СПГ «Газпрома» на Балтике стать альтернативой расширения Nord Stream?

— Строительство этого завода будет направлено и на российских потребителей, в том числе для поставок СПГ в Калининградскую область.

— Но есть поручение президента проработать предложения о строительстве в Калининград отвода от Nord Stream. Это альтернативные проекты?

— Есть разные варианты. Отвод обсуждается, но более предпочтительным является строительство завода СПГ.

— ЕК инициировала антимонопольное расследование в отношении деятельности «Газпрома» в Европе. Вы следите за ним, что там происходит?

— Там идет работа. По этим вопросам с Еврокомиссией взаимодействует сам «Газпром».

— Но после начала этого расследования появился президентский указ о защите стратегических компаний за рубежом. В соответствии с ним «Газпром» должен почти всю свою деятельность согласовывать с Минэнерго? Этот механизм работает?

— Да, работает. Когда «Газпром» направлял в Еврокомиссию и антимонопольный комитет необходимые документы, мы их согласовывали.

— А их контракты вы тоже согласовываете?

— Мы должны согласовывать только изменение системы ценообразования. Согласование конечных цен и контрактов — это не наша работа.

— Указ тормозит работу «Газпрома»?

— Нет, «Газпром» как публичное акционерное общество достаточно самостоятелен в своих переговорах и политике.

— А «Роснефть»?

— В «Роснефти» больше половины акций принадлежит государству. Но тем не менее это также акционерное общество, которое работает по закону об АО. Конечно, директивы для голосования на собраниях акционеров мы направляем, но перечень вопросов, регулируемых директивами, очень ограничен.

— Ранее эффективная доля государства и в «Газпроме» была меньше контрольной, но сейчас удалось получить контроль...

— Да, сейчас эффективная доля государства в «Газпроме» чуть выше 50%. И этого достаточно, чтобы осуществлять контроль.

— Часто говорят, что «Газпром» непрозрачен, что он должен согласовывать свою инвестпрограмму с правительством. Отсутствие эффективного контроля в «Газпроме» мешало государству осуществлять корпоративный контроль?

— Я думаю, что не мешало. На сегодняшний день есть все механизмы и инструменты, чтобы осуществлять корпоративный контроль в «Газпроме». Но, с другой стороны, решение по выводу чиновников из советов директоров госкомпаний было направлено на уменьшение влияния государства. В чем тогда смысл, если чиновников нужно выводить, а инвестпрограмму следует согласовывать?

— Но в ноябре 2012 года правительство предписало федеральным органам исполнительной власти согласовывать и утверждать инвестпрограммы акционерных обществ с госучастием, являющихся субъектами естественных монополий.

— У нас с «Газпромом» выстроены нормальные, конструктивные механизмы взаимодействия. Обсуждение их инвестпрограммы и принятие важных решений делается в режиме наших полномочий. Мы обязательно согласовываем инвестпрограммы сетевых компаний, потому что они монопольные. А программы рыночных компаний мы не согласовываем, для этого есть инвесткомитеты, акционеры, которые следят за тем, чтобы компании эффективно тратили. Сейчас уполномоченными органами власти вырабатываются предложения о механизме согласования инвестпрограмм.

— Если налажены конструктивные отношения, то зачем государству нужен эффективный контроль в «Газпроме»?

— Контрольный пакет позволяет наиболее важные вопросы в «Газпроме» принимать директивными указаниями. Это не касается текущей деятельности, а затрагивает только стратегические вопросы, в том числе кадровые.

— Крупным пакетом «Газпрома» владеет компания «Роснефтегаз», председателем совета директоров которой является глава «Роснефти» Игорь Сечин. Существует ли между «Роснефтегазом» и Росимуществом акционерное соглашение? Или «Роснефтегаз» может голосовать пакетом «Газпрома», не опираясь на директивы Росимущества?

— Этот вопрос нужно адресовать Росимуществу.

—Сейчас в связи с решением президента рост тарифов в инфраструктурных монополиях, в том числе в энергетике, ограничивается уровнем инфляции. Возникает необходимость поиска нетарифных источников. Действительно ли за их счет будет финансироваться значительная часть инвестпрограмм?

— В принципе все инвестпрограммы, в том числе и наших инфраструктурных компаний, всегда финансировались не только за счет тарифов, а за счет привлечения разного рода заемных средств. Тариф, естественно, и впредь будет обеспечивать как текущие расходы, так и амортизацию и прибыль, которые являются базой для привлечения заемных средств, образуя в совокупности источники финансирования инвестпрограммы.

— И так и будет дальше: тариф ограничен уровнем инфляции, а все, что сверх него, средства на развитие, будет черпаться из нетарифных источников?

— Это целый комплекс вопросов по расчету потребностей в инвестиционной программе. С одной стороны, при снижении размера индексации тарифа до уровня инфляции, безусловно, сокращаются источники финансирования инвестиционной программы. С другой стороны, в том, что касается доступности нетарифных источников, также возникает ситуация, когда невозможно постоянно занимать, ведь есть предельные ограничения — например, соотношение долга к EBITDA не более трех и так далее. Безусловно, придется корректировать инвестпрограммы инфраструктурных монополий с учетом принятых решений, но при этом перед ними будет поставлена задача повышения эффективности как операционных расходов, так и капитальных затрат, где есть большие резервы.

— Теперь компаниям предоставлены инструменты более дешевого заимствования — такие как пенсионные средства, средства ФНБ… Но вот они кончатся — и что будет дальше?

— Никакой трагедии не будет. Все эти деньги, которые выделены, в частности, для ФСК (100 млрд руб. средств пенсионных накоплений ВЭБа),— это такие же заемные средства, как и на рынке, только несколько дешевле. И решение о том, что их дополнительно выделяют по низкой ставке, направлено на то, чтобы простимулировать за их счет финансирование новых проектов. Если бы это были заемные средства на рынке, они бы не были такими длинными и эти деньги пришлось бы возвращать в более короткие, чем 30 лет, сроки, а нагрузка на тарифную составляющую в ближайшие 10–15 лет была бы выше.

— Кто вообще оценивает нужность тех проектов, на которые выделяются деньги? Ведь регулярно возникают существенные замечания к обоснованности строительства тех или иных инфраструктурных объектов.

— Относительно средств ВЭБа поясню, что это целевое финансирование. Есть потребность в реализации конкретных проектов по развитию Дальнего Востока, и в основном эти деньги выделяются под эти проекты: под строительство инфраструктуры, разработку новых месторождений, расширение мощностей уже действующих предприятий. И предполагается, что возврат инвестиций будет осуществляться за счет повышенного тарифа для конкретного потребителя, для которого строится такая инфраструктура. Это означает, что деньги занимает компания, строит ЛЭП под конкретного потребителя, и это не пустые или полузагруженные подстанции. И в оплате услуг по поставке электроэнергии потребителю будут учитываться текущие расходы плюс возврат капитала в течение длительного времени.

— То есть для потребителя будет повышен тариф на передачу…

— Да, на инвестиционную составляющую. Но в альтернативном варианте потребитель должен был бы сам построить эту инфраструктуру и разом за нее заплатить. Ему выгоднее оплачивать ее через тариф на электроэнергию, с рассрочкой платежа.

— Так на Дальнем Востоке потребители есть не везде.

— Будут строить только там, где есть потребитель. Там уже есть конкретные проекты — например, Удоканское месторождение, ряд других... Если потребителя не будет, никто, конечно, не станет прокладывать линию. Все эти программы вложения денег, во-первых, будут публичными, а во-вторых, будут обсуждаться здесь, в Минэнерго. Мы будем жестко следить за этим.

— Действующие инвестпрограммы будут проаудированы?

— Мы сейчас подготовили комплекс мер, включая проект нормативно-правового акта, которые в целом вводят систему технологического и ценового аудита инвестпрограмм естественных монополий в энергетике. Уже начали публичное обсуждение ключевых инвестпрограмм, в первом полугодии рассмотрели с общественностью инвестпрограмму ФСК. Такое поручение было нам дано в рамках разработки стратегии электросетевого комплекса, когда был утвержден список нормативно-правовых актов, которые должны быть приняты до конца года. В соответствии с этим все инвестпрограммы будут проходить аудит. Запустили механизм ценового и технологического аудита новых объектов генерации на Дальнем Востоке, которые реализуются компанией «РусГидро».

— А нефтегазового сектора это касается?

— Речь сейчас идет об инфраструктурных монополиях.

— То есть для общественного обсуждения будут выделены инвестиции в части развития ГТС?

— Мы сейчас над этим работаем. Пока работа не завершена, это поручение мы получили совсем недавно.

— Может ли идти речь о выделении в структуре «Газпрома» отдельной газотранспортной компании?

— Сейчас такой вариант не рассматривается.

— Тогда как осуществлять согласование инвестпрограммы в части ГТС?

— Инвестпрограмму по ГТС можно выделить в отдельный учет. Хотя окончательные формы еще обсуждаются.

— В связи с ожидаемым снижением динамики роста цен на газ до уровня инфляции как будет скорректирована инвестпрограмма «Газпрома» в 2014–2015 годах?

— Соответствующими расчетами занимаются Минэнерго и Минэкономики. Там много факторов, влияющих на коррекцию инвестпрограммы «Газпрома», в том числе НДПИ на газ. Сейчас придумана специальная формула расчета НДПИ, исходя из которой при росте цен газа, растет и размер налога, при снижении цен — налог падает. Частично это компенсирует замедление динамики роста цен газа, но не целиком, поэтому объем инвестпрограммы будет, вероятно, снижаться. По прогнозу «Газпрома» на 2014–2015 годы, его выручка сократится на 10%, а объем инвестпрограммы — на 130 млрд руб.

— Что происходит с законопроектом по «последней миле»? Чем вызвана такая спешность его согласования?

— С 1 января 2014 года в соответствии с законом действие механизма «последней мили» прекращается. Если не принять закон, регулирующий эту ситуацию либо путем продления срока, либо через постепенный переход к ликвидации «последней мили», то выпадающие доходы сетей составят около 58 млрд руб. Понятно, в рамках координируемой нами работы по повышению эффективности расходов естественных монополий эта сумма может быть уменьшена, но все равно в отдельных регионах уже сегодня есть фактический дефицит средств не то что на финансирование инвестпрограмм — на ремонты, чего в преддверии зимы никто допустить не может. При этом, чтобы покрыть эти недостающие средства, тарифы для потребителей в регионах, где есть «последняя миля», пришлось бы поднять на 20–100%. Этого тем более допускать нельзя. Поэтому мы должны принять изменения в закон об электроэнергетике, который позволил бы эту ситуацию урегулировать. И мы предложили некий механизм, который рассматривается в Госдуме.

— Станет ли проблемой то, что в законопроекте предлагается запретить заключать прямые договоры с ФСК уже с 1 января 2014 года, в то время как компенсирующие механизмы для потребителей будут описаны в другом документе, который могут не успеть подготовить так быстро?

— Почему же? У нас сегодня параллельно разрабатывается проект нормативно-правовых актов, где будут прописаны все детали работы данного механизма. И эти постановления должны также выйти до момента принятия тарифных решений.

— Глава «Россетей» Олег Бударгин заявил о возможности появления в «Россетях» и ФСК нового сильного акционера. Насколько реальным вы считаете появление там какого-либо инвестора — в частности, «Роснефтегаза»?

— Вопросы о привлечении в «Россети» или ФСК частных или каких-либо других инвесторов не обсуждались. В принципе, если появится необходимость привлечения инвестора, я думаю, что при условии сохранения контрольного пакета за государством теоретически это возможно.

— Но без передачи конкретного пакета?

— Да, без передачи контрольного пакета.

— Вы успеваете внести в правительство новую модель энергорынка в срок?

— Успеваем. У нас, правда, остаются разногласия, которые, похоже, придется снимать на уровне правительства, учитывая стратегическую значимость решения и возможные последствия. Мы попросили продлить срок до 1 сентября, чтобы максимально сблизить позиции. Собираемся в министерстве с экспертами два раза в неделю. Не хочу загадывать, но мы уже почти в завершающей стадии.

— Модель претерпела какие-то изменения, кроме внесения в нее механизма гарантированных инвестиций (МГИ)? Добавилось что-нибудь в структуре модели? Найден ли и возможен ли какой-либо компромисс с моделью, предложенной «Интер РАО» и «Газпром энергохолдингом»?

— Оба обсуждаемых варианта имеют сторонников и противников среди генераторов, модель «ДПМ-штрих» поддерживается больше госкомпаниями. Потребителям модель генераторов не нравится, но и консолидированной позиции по рыночной модели у них пока нет. Компромисс между моделями — это как раз сроки и способы работы МГИ. Мы сейчас считаем последствия, делаем дополнительные расчеты по всем моделям.

— В чем компромиссность МГИ? Ведь представляется, что генераторы хотят не совсем этого. Они хотят получать ДПМ (договоры на поставку мощности, обеспечивающие окупаемость инвестиций) для модернизации своих станций, а не для строительства системной генерации...

—На мой взгляд, МГИ может охватывать как новое строительство, так и модернизацию. То есть, во-первых, государство должно определить точки, где должна быть построена генерация, провести конкурс по привлечению соответствующих инвесторов. И во-вторых, если оно считает, что нужно обновить какую-то часть основных фондов, самые старые, в самом плачевном состоянии, то оно может предоставить такой МГИ для модернизации.

— То есть, например, раз в год разыгрывается замещение некого процента изношенных мощностей?

— Мы обсуждали каждый год на переходный период до полного внедрения рыночной модели. Объем — в зависимости от того, что мы можем себе позволить в рамках ценовых ограничений. Потому что можно было бы все сразу обновить, но тогда цены на электроэнергию оказались бы очень высокими. Эти гарантированные инвестиции оплачивают в итоге потребители.

— Итак, гарантированные инвестиции будут двух видов по объектам инвестирования: новое строительство и замена основных фондов?

— Да. Потому что не может быть только новое строительство, должна быть и модернизация — в критических ситуациях, когда рыночные инструменты не работают. Можно предусмотреть такие возможности.

— И в этом и есть последнее сближение позиций?

— Мы до сих пор еще пытаемся убедить друг друга и показать с помощью расчетов, какой вариант лучше. МГИ, на наш взгляд, может стать компромиссным.

— Модель генераторов «ДПМ-штрих», в частности, подразумевает и возможность выдачи классических ДПМ? То есть по одной точке с модернизационным проектом может конкурировать проект нового строительства?

— В принципе да.

— А в механизме гарантированных инвестиций это будет в том варианте, который вы предлагаете?

— Думаю, да.

— Поправки по неплатежам за электроэнергию, которые предлагало Минэнерго, были ли в результате дополнены предложениями «Совета рынка», предусматривающими более строгие меры по борьбе с неплательщиками? Этот законопроект внесен в Госдуму?

— Законопроект на согласовании, пока он в правительство не внесен. В частности, обсуждаются те предложения, которые поступили от «Совета рынка». На неделе я проведу совещание, чтобы принять окончательное решение.

— Определены ли основные параметры топливного баланса между Россией и Белоруссией в этом году?

— Пока не определены. Мы работаем в этом году в особом режиме, каждые три месяца утверждаем баланс. Пока согласовали только на первый, второй и третий кварталы. Безусловно, белорусская сторона желает до конца года подписать баланс, мы бы тоже хотели это сделать, но мешает ряд вопросов, связанных с экономикой. Например, в прошлом году российские нефтяники поставили в Белоруссию 21,2 млн тонн нефти. Если мы увеличим этот объем до 23 млн тонн, то при беспошлинной поставке это приведет к дополнительным потерям для российского бюджета — с каждой тонны примерно $400. Но мы эти потери можем компенсировать, развивая сотрудничество с белорусскими компаниями и создавая, например, СП в сфере электромашиностроения, которые задействованы в производстве минеральных удобрений. Сейчас этим занимается Минпромторг.

— А текущий уровень обратных поставок нефтепродуктов вас устраивает?

— Белорусская сторона пока не выполняет те показатели, которые были запланированы в протоколе заседаний Аркадия Дворковича и первого вице-премьера Белоруссии Владимира Семашко. Тем не менее те объемы, которые были поставлены в Россию за первые четыре месяца этого года — 560 тыс. тонн нефтепродуктов,— соответствуют спросу на нашем рынке. Но, учитывая результаты модернизации российских НПЗ, возможно, нам к концу года и не понадобятся те же объемы нефтепродуктов, какие требовались в начале.

— «Транснефть» активно привлекает внимание к теме расширения нефтепродуктопроводов, объясняя это дефицитом экспортных мощностей. Есть такая проблема?

— Как такового дефицита нет, есть очень большой износ нефтепродуктопроводов. Существующий тариф на прокачку нефтепродуктов не может покрыть расходы на их модернизацию. Предложение «Транснефти» состоит в том, чтобы использовать для работ деньги «Транснефти», а не «Транснефтепродукта».

— А как вы относитесь к этому варианту?

— На мой взгляд, подход в целом неверный. Системы нефтепроводов и нефтепродуктопроводов — две совершенно разные, в них работают разные компании. К тому же существует риск перекрестного субсидирования, поэтому с точки зрения экономики и интересов поставщиков нефти это не совсем целесообразно. Но как источник финансирования такое предложение «Транснефти» выглядит заманчиво.

— А откуда же иначе компании деньги брать?

— Делать долгосрочные займы, например.

— Что вы в данном случае понимаете под долгосрочными займами? Инфраструктурные облигации?

—Инфраструктурные облигации — это вид долгосрочных займов. Мы не говорим, что «Транснефть» должна выпускать обязательно этот вид облигаций. Компания может выбрать то, что покажется ей наиболее приемлемым: либо это облигации, либо кредиты, либо займы юридического лица. Сейчас мы видим только одно: у «Транснефтепродукта» не хватает собственного тарифного источника для того, чтобы обеспечивать модернизацию и строительство новых проектов. В целом же, если нефтепродуктопровод строится для конкретной компании для прокачки в конкретный порт, мы рассматриваем его как проект, то есть под него можно взять длинные деньги, построить, а затем возместить затраты за счет долгосрочного тарифа на прокачку.

— В чем заключается компромисс, которого достигли Минэнерго, Минфин и правительство по льготным ставкам НДПИ на трудноизвлекаемую нефть?

— В проекте изменений в Налоговый кодекс, подготовленном Минфином, было прописано, что до 2016 года компании должны обеспечить прямой раздельный учет трудноизвлекаемой нефти на своих месторождениях. Но на совещании у Аркадия Дворковича мы договорились о том, что не будем требовать от нефтяников выполнения этого условия. Мы пришли к выводу, что это сложно и экономически нецелесообразно, потому что на создание системы учета нужно в пять раз больше, чем тот экономический эффект, который компании смогут получить от льгот.

— Недавно правительство приняло предложение Минэнерго по небольшому повышению акцизов на высококачественный бензин, но Минфин говорит, что все равно этих денег не хватит для наполнения дорожного фонда. В каком направлении сейчас ведется диалог?

— Правительство поручило доработать вопрос о других источниках формирования дорожного фонда. Сейчас основная идея привязать к формированию дорожного фонда не только акцизы, но и другие налоги, например НДПИ.

— Сейчас Минэнерго и Минфин ведут консультации об источниках замещения выпадающих доходов дорожных фондов. С точки зрения Минэнерго, для отрасли важнее сохранение дифференциации акцизов в зависимости от экологического класса или неповышение пошлины на мазут с 2014 года?

— В части акцизного налогообложения существующий дифференциал ставок акцизов между моторными топливами высоких и низких экологических классов — это важный стимул модернизации нефтепереработки, которая еще не завершена. Для обеспечения бюджетной стабильности в 2014–2015 годах можно увеличить ставки акцизов на автобензины класса 5 на 700 руб. за тонну и класса 4 на 500 руб. за тонну. Если в 2016 году полученные ставки проиндексировать до 10%, это позволит завершить программу модернизации НПЗ, а дифференциал между автобензинами пятого класса и третьего-четвертого класса сохранится на уровне порядка 4 тыс. руб. за тонну. Повышение экспортной пошлины на мазут до 70% от пошлины на нефть правительство считает нецелесообразным.

— С 2015 года предлагается повышение пошлины на мазут до 100%. Может ли это параллельно проходить вместе со снижением экспортной пошлины на бензин?

— Теоретически да, но мы считаем, что прежде, чем снижать пошлину на бензин, нужно тщательно проанализировать возможные последствия. Снижение экспортной пошлины влияет на стимулирование экспорта и на рост цены. Прежде чем принимать решения, мы обязательно проанализируем состояние рынка нефтепродуктов. Нефтекомпании постоянно поднимают вопрос.

— Но ведь снижение экспортной пошлины может способствовать экспорту нефтепродуктов, которых из-за модернизации российских НПЗ становится все больше?

— Действительно так, поэтому в нашем анализе мы будем учитывать все факторы, чтобы не допустить дефицита нефтепродуктов на российском рынке. Заградительная пошлина была принята специально для того, чтобы обеспечить наших потребителей нефтепродуктами в любой ситуации, в том числе и во время остановки заводов на ремонт и реконструкцию.

— А в целом довольны ли вы результатами исполнения нефтяниками четырехстороннего соглашения? Все ли будет выполнено в срок и когда уровень переработки достигнет 80%?

— Модернизация отечественных НПЗ проходит в соответствии с графиком. Кроме того, в прошлом году у нас был достаточно большой объем инвестиций в переработку — 174 млрд руб., что значительно выше предыдущего года. По двум-трем компаниям мы видим отставание от графика...

— ФАС предложил Минэнерго рассмотреть возможность поставок бензина на Дальний Восток из Южной Кореи. Как вы относитесь к такому варианту?

— Технически такой путь возможен, в 1990-е годы так и делалось. Если потребителям это будет экономически выгодно.

— Как вы оцениваете результаты торгов нефтепродуктами на бирже?

— Также вполне положительно. По той информации, которая есть на сегодняшний день, за 2012 год порядка 10 млн тонн нефтепродуктов было продано на бирже, плюс на 36% выросло количество самих сделок по сравнению с 2011 годом. 30 апреля мы подписали с ФАС совместный приказ, он сейчас находится в Минюсте. Там речь идет об установлении требований по продаже нефти и нефтепродуктов на бирже. Каждая компания должна не менее 10% бензина продавать на бирже.

— Как продвигается работа по организации биржевых торгов газом?

— Постановление правительства об их организации вышло еще в апреле 2012 года. Но торги до сих пор не запущены. Мы проводим анализ причин этого и готовим предложения. Разрабатывается проект постановления правительства, реализация которого, по нашему мнению, позволит запустить организованные торги газом в России, предоставив возможность реализации газа не только на биржевых площадках, но и в рамках торговых систем. Также реализация данного проекта обеспечит ликвидность торговых площадок, решит вопросы оплаты приобретенного в ходе торгов газа и ряд других проблем. Для этого создана рабочая группа, она завершит работу до конца года. В свою очередь, участникам организованных торгов газом предстоит решить не менее сложные задачи, связанные с практической организацией биржевых торгов газом (взаимодействие, создание торговой системы и секций на биржах, адаптация программных продуктов и так далее).

— А что мешает сейчас, какие проблемы?

— Помимо технических есть еще и большие идеологические проблемы.

— Минэкономики предлагает учитывать цены на газ в США при расчете внутренних цен на газ в РФ. То есть правительство ожидает, что американский газовый рынок не останется локальным, а сырье из США станет серьезно влиять на мировые цены?

— Вряд ли это серьезно повлияет на мировые цены, что касается внутренних цен, Минэнерго готово рассмотреть предложенный Минэкономики подход к определению внутренних цен на газ, имея в виду необходимость учета спотовой цены на газ в США. Пока в соответствии с действующей формулой рыночной равнодоходности при расчете внутренних цен на газ учитываются европейские цены. Вопрос требует проработки.

— Каков прогноз по добыче нефти к 2020 году?

— В нашем консервативном прогнозе объем нефти не увеличивается, а сохраняется на достигнутом уровне. Однако это тоже непростая задача, так как необходимо принять меры для увеличения коэффициента извлечения нефти Западной Сибири, а также поддерживать или даже наращивать объем добычи трудноизвлекаемой нефти, стимулировать разработку новых месторождений.

— Сейчас планируется предоставление каких-то дополнительных льгот, кроме тех, которые обсуждались?

— Нет, текущие предложения достаточно комплексные.

— Какой будет структура добычи, на ваш взгляд, через 15 лет?

— Если сейчас будут приняты все законы, которые мы разработали, то заработают стимулирующие факторы для добычи трудноизвлекаемой нефти и добычи на шельфе. Уже в краткосрочной перспективе, за один-два года, по нашим оценкам, это даст свой положительный эффект и позволит компаниям делать дополнительные инвестиции. Например, в баженовскую или ачимовскую свиты. За счет трудноизвлекаемой нефти уровень добычи может вырасти на 15 млн тонн в год, то есть примерно на 3% к текущему уровню.

— Этого будет достаточно, чтобы уровень добычи не снижался?

— Да. Плюс мы рассчитываем на добычу на шельфе. «Роснефть» и «Газпром» уже готовы начать геологоразведочные работы и бурение вместе с партнерами. К 2022–2025 годам на шельфе по планам компаний должна начаться промышленная добыча.

— Как вы оцениваете систему «60–66»? Не планируется ли ее менять?

— Пока не планируем — в этом сейчас нет необходимости. Правила должны действовать какое-то время, ведь у компаний есть горизонт планирования. Наши специалисты считают, что система в этом виде стимулирует развитие добычи в Западной Сибири. В этом регионе раньше было снижение ее уровня на 0,8% в год, а в этом году уровень уже стабильный. Кроме того, на 9–10% увеличилось разведочное бурение, уровень добычи — на 15%, а переработки — на 26%. На мой взгляд, все эти показатели свидетельствуют об эффективности системы «60–66».

— Как вы относитесь к решению Казахстана об изменении правил импорта нефтепродуктов из России — теперь работающие там компании не могут делать это напрямую?

— Да, Казахстан принял решение о закупке российских нефтепродуктов через единственного оператора. Такая практика, например, действует в Китае. Конечно, компаниям так работать гораздо сложнее, ведь с монополистом договориться всегда непросто. Мы планируем обсуждать ситуацию в рамках нового межправсоглашения (действующее истекает в конце года). Одна из текущих проблем заключается в том, что Казахстан должен поставлять в Россию нефть в счет поставок нефтепродуктов. Там есть разночтения по поводу коэффициентов. С 1 января будущего года такой ситуации уже не будет. Может быть, проблемы и закончатся сами по себе.

Интервью взяли Михаил Серов, Наталья Скорлыгина, Анна Солодовникова