Премьера кино
Фото: filmz.ru
Фото: filmz.ru
В прокат вышла заключительная часть трилогии австрийца Ульриха Зайдля — "Рай: надежда" (Paradies: Hoffnung). Трилогия посвящена личной жизни трех героинь-родственниц — двух примерно 50-летних сестер и 13-летней дочки одной из них. Каждой выделен отдельный фильм, но только по "Надежде" ЛИДИЯ МАСЛОВА почувствовала, что не так уж Ульрих Зайдль презирает своих нелепых героинь, как могло показаться.
В фильме "Рай: любовь" героиня (Маргарета Тизель) занимается секс-туризмом в Кении, в "Вере" ее сестра (Мария Хофштеттер) беззаветно влюблена в Иисуса Христа, а в "Надежде" дочка (Мелани Ленц) заводит что-то вроде платонического романа (не более перспективного, чем связь с молодым африканским жиголо или с деревянным распятием) — влюбляется в 50-летнего врача (Йозеф Лоренц) летнего лагеря строгого режима для толстых детей, которым не дают много есть, но заставляют постоянно двигаться. Сдержанный поначалу доктор вдруг сам первый начинает невинно кокетничать с пухлой блондинкой (например, игриво дает ей послушать стетоскопом свое сердце), но потом, получив слишком настойчивую и иногда даже назойливую ответную реакцию, идет на попятный, позволив себе лишь пару невинных объятий. Разумеется, девочкой движет чисто возрастное сексуальное любопытство, распаляемое разговорами с более опытными подружками в палате, но актерам удается передать какую-то странность этих отношений, выходящих за пределы физиологического интереса, и возникающее между героями бессловесное понимание.
Другая часть фильма — описание лагерных будней, в которых мало интересного: только что приехавших в лагерь девочек сразу становится жалко, когда кривоногий физрук (Михаэль Томас) заставляет их хором произносить слово "дисциплина" и объясняет, что это краеугольный камень успеха в жизни. Влюбленность героини становится в каком-то смысле нарушением этой железной дисциплины, порядка, регламента, и чем эта любовь ненормальней, неуместней и в итоге болезненней, тем эффективней она действует как отдушина и встряска, не позволяющая окончательно ожиреть душевно. Так что в общем жирность зайдлевских страдалиц (хотя героиня "Веры" не такая уж и толстая) можно понимать в метафорическом смысле, как результат не только неподвижного образа жизни, но и малой внутренней подвижности, отсутствия сильных эмоциональных движений и порывов, которые героини всячески стремятся испытать, но в итоге получаются сплошные недоразумения.
Что же касается физической толщины, то возможно, эстетическое чувство части зрителей она и оскорбит в зайдлевских фильмах, но на самом деле в ней очень быстро перестаешь видеть уродство, и ведущие под давлением социума неравный бой с лишним весом девочки (и единичные мальчики) вовсе не выглядят ущербными или сильно расстроенными своим внешним видом. Накувыркавшись, наприседавшись и набегавшись за день, нажаловавшись родителям по телефону, как их ужасно кормят, вечером толстухи собираются в палате с пивасиком, веселятся, танцуют и играют в бутылочку, пока не придет злой физрук и не начнет их наказывать, то выставляя вдоль стен в коридоре, то вообще заставляя лежать лицом в пол.
Однако "Рай: надежда" фильм вовсе не об издевательствах над несчастными детьми, как и "Рай: вера" не о религиозном помешательстве, а "Рай: любовь" не о сексуальной эксплуатации бедных кенийцев, а о парадоксальных внутренних состояниях и о том, что счастье — нечто неуловимое, но вполне реальное, данное в ощущениях. Одно из множества упражнений, которыми изнуряют обитательниц лагеря, сопровождается слегка подкорректированной песенкой динозавра Барни: "If you happy and you know it, clap your fat" (вместо "clap your hands"), под которую девочки дружно хлопают себя по проблемным местам (эта же песня о счастье и жире звучит в качестве эпилога на финальных титрах). И в этом издевательском эпизоде (какое уж тут счастье в концлагере!) вдруг мелькает что-то обнадеживающее, как нередко бывает у Ульриха Зайдля, который вроде бы издевается над своими зареванными героинями, безжалостно ставит их в идиотские ситуации, жестоко разбивает их романтические надежды, но при этом как бы похлопывает их по плечу: не плачь, старуха, все это пустяки. Про "райскую" трилогию принято писать, что она — о поисках счастья (как правило, синонимичного любви, по крайней мере Ульрих Зайдль с высоты своего мужского взгляда ставит знак равенства между ней и женским счастьем). Третий фильм позволяет немного уточнить: речь идет скорее о состоянии счастья, которое найти совсем нетрудно, если не слишком зацикливаться на поисках, иначе ты не успеешь заметить те несколько мгновений, когда оно действительно было.