Возжелай своего

В прокат вышел фильм "Интимные места" — одна из главных премьер сезона. Обозреватель "Огонька" догадывается, почему фильму выдали прокатное удостоверение, несмотря на обилие скандальных сцен

Андрей Архангельский

Все режиссеры знают эту маленькую тайну: нет для российских прокатчиков худшей рекомендации, чем слова "фильм победил на кинофестивале". В их понимании это означает, что фильм страшно далек от народа и его нужно обходить десятой дорогой. С "Интимными местами" поразительная история: по словам авторов Натальи Меркуловой и Алексея Чупова, к фильму — лауреату "Кинотавра" прокатчики уже проявили такой "интерес", что он выходит на 230 копиях (только в Москве — в 50 кинотеатрах). Это невиданно много для независимого кино. Не менее прекрасна история о том, как министр культуры Владимир Мединский специально брал этот фильм с собой в отпуск для просмотра и выдал ему прокатное удостоверение, не сократив ни единой сцены. Правда, в фильме нет ни копейки государственных денег, так что какие претензии.

Я, кажется, знаю разгадку этой тайны — почему министр разрешил этот фильм: дело вовсе не в том, что у нас перестройка-2. Перед министром поставлены две противоречащие друг другу задачи: чтобы кино было патриотическим и чтобы оно было кассовым. И этот вопрос: "Где кассовый успех, где толпы у кинотеатров?" на самом деле задают ему чаще, чем про патриотизм. Власть очень хочет триумфа русского кино, у нее по этому поводу гигантский комплекс. И понимая, что зрители будут ходить на сцену с фаллоимитатором, Мединский довольно точно рассчитал, что выгоднее этот фильм выпустить: можно будет потом сказать, что "интерес к русскому кино возвращается".

Ведь так уже было 25 лет назад, когда выпустили на экраны "Маленькую Веру". Всех интересовало не содержание, не месседж, а та самая сцена, первая в советском кино. Кто сейчас помнит смысл "Маленькой Веры"?.. В России так все устроено, что сам факт выхода "такого" фильма заслоняет все остальное и выводит из-под прицела объективной оценки. Но если выход "Веры" символизировал надежду на обновление кино, возвращение к "правде", то "Интимные места" как бы отчитываются за пройденный этап: никакого "возвращения" не произошло.

Как все писали 25 лет назад о постельной сцене с Натальей Негодой, так и сегодня восхищаются тем, как героиня, глава комиссии по нравственности Людмила Петровна (в исполнении актрисы Юлии Ауг), появляется в кадре с фаллоимитатором, а также тем, что все гениталии в кадре остались как есть. Этот факт — что не вырезано, что показали — всех приводит по-прежнему в необычайное возбуждение. И то, что нам опять это "разрешили", говорит, в сущности, о той ничтожной дистанции, которую наше кино прошло с 1988 года до сегодняшнего дня. Говорит о диком отставании от мирового контекста, где исследование сексуальности и перверсий — норма; где это — регулярная, кропотливая работа, инструмент, а не самоцель. Где этой теме посвящены сотни фильмов. А как только наши авторы собираются устроить подобие осмысления, получается самая слабая сцена в фильме; ее можно было бы назвать "о чем говорят мужчины, когда нет сценария".

"Интимные места", как и "Маленькая Вера",— это фильмы не столько о том, что есть, сколько о том, чего у нас нет. Своего рода эффект зеркала.

Ничего крамольного в фильме нет; это не пародия на депутатов Мизулину и Милонова, потому что все остальные герои фильма точно так же несчастны по своему месту прописки или временной регистрации. Да, высмеиваются всяческие комиссии по нравственности — что их возглавляют люди сексуально неудовлетворенные. Но это нельзя считать политической сатирой, потому что аргумент "найди себе бабу" или "найди себе мужика" считается у нас универсальным решением любой проблемы. И, увы, обывательский фрейдизм не объясняет в полной мере причин такого мрачного явления, как эти комиссии.

Героиня максимально обезличена: мы даже не видим никакой обстановки, никаких деталей — только краешек спальни и краешек кухни с микроволновкой; ни о какой жизненности говорить не приходится — кроме сцен в магазине и депутатской столовой. Точно так же максимально обезличено ее отношение к власти, то есть в смысле политической сатиры этот фильм как раз совершенно невинен. А на общем фоне — где у психоаналитика какая-то редкая разновидность фетишизма, а уставшего от исполнения супружеского долга мужчину тянет к социальным низам — героиня Ауг и вовсе смотрится органично. Тут напрашивается вывод: "Вы все там в Москве извращенцы", и, кстати, именно так мог бы звучать слоган фильма: "А кто не извращенец?.." Тот, кого глава комиссии по нравственности хочет запретить, "модный художник" — самовлюбленный и отвратный тип и тоже несчастный. Причины можно понять: он фотографирует гениталии — тема, которая в современном искусстве стала архаикой уже лет десять назад, даже в России.

В пример тут можно было бы привести последний сериал Валерии Гай Германики, где сексуальность — красной нитью, но при этом все реалистично и люди там взяты, что называется, из жизни — менеджеры и их начальники. Герои "Интимных мест" — не люди, а сексуальная перверсия как таковая.

Она маскирует другое — подсознательную тягу авторов фильма к шикарной жизни, к границе высшей планки среднего класса, к московской буржуазии. Это — когда окна с видом на Кремль и окрестности. Все герои фильма зачем-то живут в апартаментах, лениво тыкают вилками в свои салаты в какой-то бессмысленной и неудобной посуде, на стульях с высокими спинками — изображая усталость от жизни. Когда какая-нибудь Жюльетт Бинош играет у Ханеке представительницу высшего общества, ей это нетрудно: она сама так живет. Наши актеры на самом деле только о такой жизни мечтают, и это очень заметно.

Здесь, безусловно, есть ряд поучительных и по-своему комичных эпизодов, где каждому воздается по его перверсии. И есть одна по-настоящему трагическая сцена: женщина наклеивает очередную фотографию плода в тетрадку — перед тем, как сделать аборт. Но при этом ни одна история в фильме не завершена, не доведена до конца. А закольцовка с фаллоимитатором, который убивает художника, и вовсе сделана по принципу "а давайте будет так, так прикольно" — никакого смысла в ней нет.

Иди мы в ногу с мировым кино, этот фильм числился бы по разряду обычного — небесталанного, но не то чтобы сенсационного. Но в России, с учетом политической реальности, каждый раз выход такого фильма превращается в акт свободомыслия.

Важнейшим достоинством фильма является совершенно не то, о чем все говорят. А то, что авторы — как они сами признаются — сделали кино о том, что их самих волновало в этот момент: кризис личных отношений. И именно за это авторов стоит отметить в первую очередь. Так сложилось, что в России работа и удовольствие суть вещи, противоположные друг другу. В кино это особенно заметно: здесь каждый автор себя ломает и выкручивает — делает не то, что хочет, а то, что надо продюсеру и так называемому зрителю. Именно поэтому наше кино такое неубедительное. То, что молодые авторы нарушили это правило и сделали фильм "для себя",— это есть первый шаг к тому, с чего начинается хорошее кино. И при всех недостатках это дает такой мощный толчок фильму, что, как его ни препарируй, все равно в нем есть завод, есть азарт и вызов — и волчок крутится. И этот момент зацикленности "на своем" дает ему ощущение свежести и правдивости. Кажется, сегодня это самая важная вещь — вернуть в кино удовольствие, личный интерес, влечение, если угодно. Все остальное — убедительные сюжеты, герои и прочее — уже как-нибудь само вернется.