"Скажите Путину, чтоб не зажимал наших"

Почему в России практически нет своего вина? Потому что законы такие, уверенно отвечают на Кубани, в краю, где собирают более половины российского винограда

Наталья Радулова, Анапа — Москва

— Закон этот был придуман для того, чтобы задушить отечественное виноделие,— так о 171-м законе, об этой российской "алкогольной конституции", отзывается Геннадий Опарин, кубанский фермер и владелец винодельческой усадьбы "Семигорье", что под Анапой.— Это была диверсия Евросоюза, я вам точно говорю. Им надо было, чтобы мы пили их вино, вот и все.

Опарин — из тех, кто сам когда-то цистернами ввозил в Россию импортное вино. А теперь высадил виноградники на глинисто-известковой почве ("Как в Бургундии земля-то у нас") и производит вино малыми партиями — все свое. "Думал, что это будет место для отдыха. Но после того как компаньоны меня, что называется, кинули — с разборками, стрельбой, ну как положено в лихих девяностых,— я поселился здесь, стал работать на земле. И оказалось, что ничего лучше быть не может. Жена, правда, обещала, что пойдет за мной хоть на край света, но долго не выдержала, уехала в Москву. Я, конечно, тут же на молодой женился".

Свое вино Опарин называет "гаражным". Вдохновил его Жак Тьенпон, который лет тридцать назад переоборудовал свой гараж в винодельню и, используя лишь один чан и дешевый подержанный пресс, создал вино, вошедшее в пятерку самых дорогих вин мира. Жан-Люк Тюневан, который создал целую коллекцию "гаражных вин", тоже является одним из кумиров Опарина. Эту философию — производство качественного вина на семейных мини-винодельнях — Геннадий Всеволодович всячески продвигает, потому и считается главным идеологом гаражного винного движения в России. Гаражисты проводят собственные винные фестивали и конкурсы, но, как шутят сами, если на мероприятие явится УБЭП, то почти на всех конкурсантов придется надеть наручники.

Стоит ли удивляться, что для Опарина и его коллег по "гаражному увлечению" нет сегодня более важной темы, чем обещанные поправки в "винный закон", которые вроде бы будут скоро рассматривать в Госдуме. Опарин, в общем-то, их приветствует — все-таки этим документом, в частности, предусматривается введение понятия "гаражное виноделие". Как же такому не радоваться? Обещанное облегчение лицензирования — срок лицензии увеличится до 15 лет вместо нынешних пяти, а сокращение лицензионного сбора ожидается в 10 раз, с 500 тысяч рублей до 50 тысяч — тоже внушает оптимизм. "Хотя,— говорит предприниматель,— кто его знает, как в итоге выйдет? Это ж Россия. Вот смотрите: в середине июля премьер-министр подписал постановление о внесении вина в перечень сельхозпродукции. А по федеральному закону N 171 вино одновременно является алкогольным продуктом. Поди разберись! Так что вместо облегчения ситуации получилось, что нас курируют теперь два ведомства".

Пока почти все маленькие виноделы в России существуют как партизаны — скрываясь. И очень часто помимо производства вина занимаются чем-то еще. Вот у Опарина 50 га земли — не только виноградники, но и поле, пруд, два ресторана, гостиница — все для любителей эко- и агротуризма. Постоянных работников в хозяйстве — 20 человек. При нас Опарину звонит один из местных жителей: "Как здоровье, Всеволодович?" Винодел обрывает его любезности: "Не возьмем мы тебя на работу, ты пьешь. Пьешь, говорю, горькую. Других взяли". В усадьбе работают молдаване: "У них уже есть вид на жительство!", киргизы: "Ох и трудолюбивые!", дагестанцы: "Они виноделие знают". Местные на работу к Опарину не идут: "Летом — сезон, отдыхающих много. Можно в это время заработать в других местах где-нибудь у моря, не спорю. Но ведь зимой работы нет вообще, а я плачу 20 тысяч за обрезку винограда. Но нет, не хотят, поэтому берем киргизов".

На уборку винограда, правда, местные жители еще соглашаются. Сегодня виноград собирают многодетная мать, армянин Вреж ("Мы тут всей сельской футбольной командой иногда подрабатываем"), 72-летняя баба Валя. За час работники получают 75 рублей. "Хорошая сумма,— объясняет еще одна работница, пенсионерка Фаина Яхина.— Вот мы у другого фермера работали, так он нам зарплату задерживал. А тут с семи утра выходим и каждый вечер — расчет. У меня пенсия маленькая, 8 тысяч, а внуков много. Поэтому после работы мы сразу идем в магазин, покупаем все, что хотим: колбасу, зефир". Баба Валя работает быстро, опыт есть, с 1963 года она на виноградниках трудится: "Раньше на этих склонах одна разруха после совхоза была. А теперь все виноградом засадили, душа радуется. Вы там скажите Путину, чтоб не зажимал наших-то. Трудяги они. Посмотрите, какую красоту Всеволодович сделал".

Красотой усадьбы восторгаются и клиенты. У самого пруда, на зеленой лужайке, в кружевной тени деревьев сидят гости из Новороссийска. "Мы сюда часто заезжаем,— говорит Анна Данилова, директор школы.— Местное вино даже возили друзьям в Англию, и они его высоко оценили". Геннадий Всеволодович победно вскидывает руки: "А? Узнают люди о нас, узнают. Но пасаран! Французы не пройдут!"

"Свалить бы куда-нибудь"

— Мне не нравится слово "гаражное",— говорит фермер Владимир Андрющенко, гость Опарина.— Сразу представляешь не авторское вино, а "жигули", канистру с бензином. Если так нужно было, то назвали бы лучше — "сарайное вино". Но не мне решать. Я вообще-то к Всеволодовичу записываться в кооператив гаражистов приехал, нам сейчас вместе держаться надо.

У Владимира 600 кустов винограда, выходит где-то 3 тысячи бутылок вина в год. Работает он вместе с дочерью. "Такого крутого оборудования, как у Опарина, у меня нет, конечно,— признается.— Один бак я с разрушенного молокозавода утащил, а другой — из мясного цеха". Владимиру много раз предлагали сдавать собранный виноград на крупные предприятия — так, по крайней мере, законно. Но выгоды от этого никакой, виноград скупают за копейки. Да и как человек, который держит в руках гроздь винограда и говорит: "Посмотрите, какое чудо!", может согласиться сбросить это чудо в общий котел? Даже всемирно известное французское вино производят в основном маленькие частные производители, их доля на рынке во Франции составляет 80 процентов, попробуй найди там винодела, который согласится обезличить свое авторское вино. "Так почему наши чиновники думают, что у нас гордости нет?"

В то, что новые поправки спровоцируют на юге страны "винный бум", Владимир не верит: "Всегда нам только гайки закручивали посильнее, а теперь вдруг льготы дадут? Да не будет такого!" Действительно, 171-й закон с самого момента его принятия в 1995 году только ужесточался, "благодаря" этому виноделие в нашей стране стало доступным лишь для среднего и крупного бизнеса. Поэтому фермер Андрющенко со своими 600 кустами давно уже ни на что не рассчитывает: "Я посчитал недавно: за годы вложил уже более миллиона рублей в свое вино, а еще и половины от этой суммы не заработал. Как заработаешь, если вздохнуть не дают? Так что это просто хобби для нас, что ли. Просто любим мы это дело".

Мелкие винодельни в России действительно дело исключительно фанатов. Еще в прошлом году президент Союза виноградарей и виноделов Леонид Попович подсчитал, что фермеру нужно иметь не менее 100 гектаров виноградников, чтобы получать хоть какой-то доход. А это требует не миллиона, а минимум 50 млн рублей инвестиций. Так что ни Андрющенко с дочерью, ни другим мелким хозяйствам не светит.

Некоторые фермеры считают, что в России, как и в других странах, необходимо принять отдельный закон о винограде и вине, который позволит сформировать условия для развития отечественных малых форм в виноградарско-винодельческой деятельности по типу французских шато. Другие уверены, что надо первым делом вносить поправки в закон о рекламе, ведь, даже создав уникальный напиток, виноделы сейчас не имеют права рассказывать о его качествах покупателю. А кто-то в сердцах заявляет: "Погрузить бы свою землю на какой-нибудь корабль и свалить — туда, где можно спокойно трудиться и зарабатывать".

Продавать свое вино семейные фермы в России не могут. Выращивать и сдавать продукцию — пожалуйста, делать алкогольные напитки для себя и семьи — на здоровье, а вот продавать — ни в коем случае. Для этого надо соблюсти целый ряд административных требований и купить ту самую лицензию на производство и продажу алкогольной продукции за полмиллиона. Поэтому Попович предупреждает: "Процесс перехода вина от виноделов к знакомым или незнакомым людям, если он сопровождается обменом на деньги,— это уже незаконно". Вот поэтому кубанские виноделы, увидев диктофон, рапортуют: "Вино у нас прекрасное. Но мы его не продаем, а... дарим".

Таких мест, где "дарят" местный алкогольный напиток, в Краснодарском крае много. Трасса между Анапой и Новороссийском пестрит самодельными табличками со стрелками-указателями — "Вино". Иногда это просто курени у дороги, иногда покупателям приходится сворачивать к дому винодела. В одном из дворов таджикские рабочие, ни о чем не спрашивая, сразу направили нас в подвал: "Туда". Там хозяин уже угощал каких-то мужчин: "А вот ребята тоже из Москвы, дегустируют". После вопроса "А можно сфотографировать?" хозяин насторожился. А уж после "Вы продаете вино?" заволновался: "Нет, ну что вы, никогда!" — "А почему так много бутылок в погребе?" — "Ну так это... запаслись, ждем когда новый закон примут".

Москвич вдруг вскидывает голову:

— А сколько стоит каберне совиньон?

— Триста рублей!

"Здесь они воруют, а там гадят"

— Только вы меня к гаражистам не приписывайте,— первым делом сообщает нам Янис Каракезиди.— Назовите как-нибудь иначе, например микровинодел. И еще совет: никогда не пейте промышленные вина. В супермаркетах вино не покупайте, это опасная для здоровья жидкость.

Янис, грек и потомственный винодел, на хуторе Куток создал свое хозяйство "Деревенское подворье", которое в год выпускает около 15 тысяч бутылок вина по цене от 100 евро — а предела цены для авторского вина не существует. Как и всякий преисполненный чувства собственного достоинства хозяин, Янис клянется, что в округе и близко нет ничего похожего на его продукт: "У нас никаких гербицидов, никаких дрожжей, сахара и емкостей из нержавейки. Мы свое вино подвергаем только грубой фильтрации, а храним в дубовых бочках. Запомните: бочка делает вино!"

В экспертных кругах Каракезиди давно стал чуть ли не культовой фигурой: в профессиональных изданиях о нем пишут с восторгом: "За малыми масштабами стоят неповторимая индивидуальность и качество!", у него есть золотые медали международных форумов и выставок, на его подворье приезжают ценители вина из разных стран, трактористом у него вообще скоро француз работать будет — едет человек специально, чтобы поучиться мастерству у кубанского винодела. А вот случайные гости, привыкшие к массовым недорогим напиткам кубанских винзаводов, от авторских цен Каракезиди вздрагивают.

— Что это за цифры такие? — удивляется дама, которая заехала к Янису в надежде купить "дешевого винца".— Дорого.

— Вам дорого — так снимайте туфли, сажайте виноград, собирайте его, давите, храните минимум пять лет, и вам будет бесплатно.

Каракезиди уверяет, что трудится по 20 часов в день: "Столько сил на это положено, здоровья, средств. Я работаю без выходных, и у меня в голове не укладывается, как это люди могут по нескольку раз в год ездить отдыхать за границу". Но такой образ жизни ему, похоже, нравится — ничто, действительно нас интересующее, не тяжело для нас.

А вот бюрократия и законы мешают. Очень. Каракезиди едва ли не единственный в крае микровинодел, кто пытался получить лицензию. Но чиновники предъявили его маленькому хозяйству те же требования, что и сверхприбыльному водочному заводу: обязали оборудовать автоматическую линию розлива, контрольно-пропускной пункт с рабочим местом инспектора, лабораторию с дипломированным персоналом, провести отдельную телефонную линию в цех, построить огромный склад с компьютерной системой учета, при том что вся площадь предприятия Каракезиди меньше, чем этот требуемый склад. Будто крупного промышленника, его вынуждали покупать оборудование на миллионы рублей и все эти его "Ребята, я просто вино дома делаю!" никого не трогали. Пожарная инспекция, санэпидемнадзор, местная администрация тоже радостно подключились к проверкам. "С нашими чиновниками я в аду побывал! — почти кричит Янис.— Без взяток проходу не давали. Но не могу же я каждый раз платить по 50-60 тысяч евро за каждое разрешение!"

Лишь одно успокаивало — не он первый, не он последний. В России всем так. Может, поэтому Каракезиди тоже, как и Опарин, основал небольшую артель таких же местных микровиноделов, как и он, объединил соратников на всякий случай. И даже письмо Владимиру Путину отправил с требованием: "В первую очередь — не мешать свободно трудиться!"

Микровиноделы, конечно, очень ждут обещанных поправок к закону. Но не верят, что эти поправки вот так, с ходу, могут что-то изменить. "Ну что даст лицензия? Думаете, ее покупать все сразу кинутся? — говорит Каракезиди.— Во многих странах для производства вина вообще никакой лицензии не требуется, как во Франции, Италии, Испании, Грузии, Румынии — самых винодельческих краях! В США для маленьких хозяйств вроде моего лицензия стоит от 50 до 250 долларов. И бессмысленного контроля там на порядок меньше. Ай, да что говорить! Вот наши чиновники ездят же по другим странам, восторгаются семейными хозяйствами, где контролируют весь процесс — от лозы до бутылки, а потом приезжают домой и начинают таким же российским хозяйствам устраивать вырванные годы! Подозревают нас во всем! Не верят, что делать вино — это просто счастье".

Янис ведет нас на свои виноградники и еще больше мрачнеет. Из собранных камней он сделал возле дороги декоративный забор, провел электричество, посадил розы. "Думал, будет красиво: закат, виноградник, розы. А они все мои цветы украли! Повырывали с корнями!" Они — это местные жители. У Яниса к ним тоже сложное отношение. "Работать не хотят, сколько раз предлагал у себя вакансии на подворье — никто не идет, лень им. Приходится нанимать, сами знаете кого". А еще фермер ведет многолетнюю борьбу со свалкой — прямо у дороги граждане выбрасывают мусор. "Здесь они воруют, а там гадят. Я нанимал машину и вывозил их мусор. Они бросали, я вывозил. Думал, может, совесть рано или поздно проснется. Куда там! Повесил видеокамеру прямо над этой свалкой — такую, знаете, что крутится туда-сюда, вж-ж-жи. На какое-то время затихли. А потом украли и камеру. Какие чиновники, такие и люди".

Янис, по совместительству джазовый музыкант, со вздохом достает флейту, играет нам что-то невыразимо печальное. Пес Штопор сидит рядом и тоже страдает от гнусной реальности. Что же будет дальше? Выстоит ли подворье, изменят ли новые поправки судьбы маленьких винодельческих предприятий, не вырубят ли этот виноградник для того, чтобы построить очередные дачи "для блатных", как это уже не раз бывало? Выживет ли Янис и его сосед Опарин, перестанут ли селяне каждый год вырывать розы, приедет ли сюда французский тракторист перенимать передовой опыт?.. Каракезиди отставляет флейту, разливает по бокалам темно-рубиновый напиток и улыбается: "Выпьем. Поднять настроение может только вино, в котором солируют нотки спелой сливы на фоне нюансов кедровых орехов..."

Проверено: и правда может — поднимает!