ФОРВАРД НА ВСЕ ВРЕМЕНА

Те, кого мы любили

21 июля этого года Эдуарду Стрельцову исполнилось бы 60 лет. От этой даты вздрогнут многие. Совсем недавно, каких-то семь лет назад, скончался в тихой безвестности от скоротечной болезни непризнанный гений советского футбола, которому прочили лавры великого форварда планеты. Заводской самоучка, чья жизнь — настоящий роман, со взлетами и падениями, жуткими безднами и звездными откровениями. О Стрельцове сказано много. Но каждый любитель футбола заметит без зазрения совести: на самом деле не сказано и половины...

...Метко было замечено, что если бы Эдуард Стрельцов поехал в 1958 году на чемпионат мира в Швецию, то неизвестно еще, кто бы на том первенстве стал Пеле — сам Пеле или Стрельцов.

В Швецию Эдуард Стрельцов не поехал.

Вспоминать сейчас тот страшный период в его жизни значит или соглашаться с официальной версией случившегося и искать слова оправдывающие то, что произошло на подмосковной даче за день до отъезда на чемпионат мира в Швецию, или напрочь все отвергать, утверждая, что судебный процесс — фальсификация, показуха, демонстрация борьбы за чистоту морального облика советского человека.

Официальная версия — соучастие в изнасиловании. Людская молва — черт занес, с кем не бывает, нельзя так с гениями...

Но, наверное, существует и что-то третье. То, что называется собственной совестью. Вряд ли спустя семь лет, после тюрьмы он вернулся бы в футбол, если бы действительно чувствовал себя виноватым. После такого прячутся, чтобы забыли.

А Стрельцов вернулся играть, вернулся на многотысячные стадионы, пришел к людям. Значит, ему нечего было скрывать. Поэтому при жизни он ничего не объяснял.

«На Стрельцова» ходили всегда.

И когда он 16-летним юношей появился в основном составе московского «Торпедо» (футбольная молва быстро разнесла по городу, что у «торпедчиков» в нападении появился парень, который в игре может делать все), и когда стал играть за сборную и приехал с ней из Австралии олимпийским чемпионом 1956 года, и когда играл в футбол в лагере, и когда вернулся в Москву и стал выходить на поле в составе клубной заводской команды в чемпионате города (во время первого матча на стадионе на Ширяевом поле публика едва забор не снесла, мечтая увидеть на поле Стрельцова), и когда вновь заиграл в «Торпедо», и когда заканчивал в силу разных причин в дубле, и когда начинал за ветеранов...

«Мяч, посланный Стрельцовым, имеет глаза» — про него было сказано. Стрельцов поражал своей непохожестью на других, кого мы видели и знали. Сейчас ни про одного футболиста — ни нашего, ни зарубежного — нельзя сказать: он похож на Стрельцова. Может быть, только Рональдо напоминает Стрельцова в молодости.

Мастерство Эдуарда Стрельцова — вневременное. Он из очень небольшого числа футболистов, появление которых можно представить в футболе 30-х годов, 40-х, 80-х и в сегодняшнем футболе.

Эдику Стрельцову из подмосковного Перова нравились динамовец Василий Трофимов, спартаковец Николай Дементьев, армейцы Григорий Федотов и Всеволод Бобров — из-за них он за армейцев и болел.

«Но по-настоящему, — признавался Эдуард Стрельцов в книге «Вижу поле...», — моей командой был, конечно, «Спартак». Спартаковская игра удивляла меня своей раскрепощенностью. Никто не жадничал — все играли в пас. Я чувствовал, что в «Спартаке» ценят игрока понимающего: когда придержать мяч, когда отдать. Мне хотелось, не скрою, играть в «Спартаке» и когда я уже вырос и в «Торпедо» считался стоящим игроком».

Вряд ли кто начинал в так называемом большом футболе раньше Стрельцова. Юный слесарь-лекальщик, грызший после войны жмых — есть было нечего, окончив семилетку, пошел на завод и за мужскую команду завода «Фрезер» играл, когда ему было лет пятнадцать. Игроки после матча заходили в кафе выпить-закусить и разговоры слушать.

Шестнадцатилетним Виктор Александрович Маслов, знаменитый торпедовский тренер, взял Стрельцова на южные сборы с командой мастеров — это произошло после того, как сыграли между собой юношеские команды «Торпедо» и «Фрезера». Перовский парень, росший без отца, с перенесшей инфаркт и болевшей астмой матерью, получившей инвалидность, пришел в команду в ватнике, с деревянным чемоданчиком в руках.

Маслов сразу сказал, что в «Торпедо» появился футболист, у которого великое будущее. Тренеры не всегда провидцы с первого взгляда. Несколько месяцев, например, понадобилось Анатолию Владимировичу Тарасову для того, чтобы признать в Валерии Харламове великого хоккеиста. Тот же Маслов, работая в киевском «Динамо», поначалу не воспринял появившегося в дубле Олега Блохина и даже выговаривал за его появление своему помощнику Михаилу Коману.

О Стрельцове Маслов высказался в превосходных степенях сразу.

Связка Валентин Иванов — Эдуард Стрельцов приводила в ужас соперников «Торпедо» и сборной СССР. Однажды оба форварда опоздали на Белорусский вокзал к отходу поезда Москва — Берлин: сборная отправилась в Лейпциг на сверхважный дополнительный отборочный матч к чемпионату мира с поляками. Кто выиграет, решалось, тот и поедет на чемпионат.

На автомашине Стрельцов и Иванов догнали состав в Можайске, на полминуты поезд специально для них остановили. Опоздавших поставили на игру, но сказали, что только забитые мячи и победа позволят не возвращаться в дальнейшем к их проступку.

У Стрельцова была травма. Он попросил доктора Олега Белаковского сделать все возможное и невозможное: он должен был играть. Гол Стрельцов забил. Второй забили с его подачи. Тренер сборной Гавриил Дмитриевич Качалин, по свидетельству Стрельцова, сказал тогда: «Я не видел никогда, чтобы так с двумя здоровыми ногами играл, как сегодня с одной...»

«Знаешь, Эдик, я тоже играл, но как ты играешь...» — сказал однажды Стрельцову кумир его детства Григорий Федотов.

Возвращение Эдуарда Стрельцова в команду мастеров московского «Торпедо» в середине 60-х годов во многом произошло благодаря бывшему директору автозавода Павлу Дмитриевичу Бородину и парторгу завода Аркадию Ивановичу Вольскому — известному сегодня политику.

Первую игру в Москве Эдуард Стрельцов, которого Валентин Иванов считал «сильнее всех на футбольном поле и слабее всех за его пределами», проводил за «Торпедо» в 1965 году против куйбышевских «Крыльев Советов».

«Выглядел он потяжелевшим, — рассказывает биограф Стрельцова Александр Нилин. — Новой пластики его движения по полю мы еще не различали, не умели оценить. Но никакой скованности в действиях его не замечалось — Стрельцов как будто и не уходил с этого поля. По ходу матча с «Крылышками» иногда возникало сравнение его с человеком, вернувшимся домой, где до странного ничего не изменилось. Для полной привычности обстановки не хватало только его самого».

Напрашивалось и возвращение в сборную СССР (он дебютировал в ней летом 1955 года, ему не было и восемнадцати), главный тренер которой Николай Морозов, конечно, хотел видеть Эдуарда Стрельцова в составе своей команды, готовившейся к чемпионату мира — 66 в Англии. Но в ситуации со сборной долгое время не мог помочь никто: КГБ не выпускал Стрельцова за границу.

Все попытки «пробить» Стрельцова в Англию завершились безуспешно. В сборной он появился только после чемпионата мира: первым московским матчем стал матч с турками, первым выездным — 1 ноября 1966 года — в Милане против итальянцев. Всего же за сборную Союза Эдуард Стрельцов сыграл 38 матчей и забил в них 24 мяча — очень высокий коэффициент результативности.

Скончался Эдуард Анатольевич от рака в возрасте 53 лет без одного дня, в Москве, спустя несколько месяцев после того, как проводил в последний путь, отпросившись у врачей из больницы, Льва Яшина.

ЗАМЕНА ПО ХОДУ ЖИЗНИ

Эдик размашистым шагом, не разгибая коленей, идет по краю футбольного поля. Он, двумя руками сжимая струганое древко, высоко над головой несет красный боковой флажок. Эдик задрал голову, смотрит на трепещущую выцветшую материю, щурится на солнце и ничего не слышит

— Ну-ка воткни флаг на место! — кричит ему через все поле Игорь.

Эдик вышагивает по периметру, вычерчивает в воздухе флажком замысловатые фигуры.

Игорь обращается к кому-то загорающему на противоположной стороне трибуны: «Браток! Скажи вон тому, худому, чтоб шел сюда».

Эдик несется к отцу через центр поля, скользя по высыхающей уже грязи...

Как любой мужик

Эдику Стрельцову восемь лет. Он в мае этого года окончил первый класс. Ему с трудом даются примеры с двузначными цифрами и английский.

— Слушай, Игорь, — спрашиваю я у Эдькиного отца, — а если бы Стрельцов не стал великим футболистом, кем бы он был?..

— Отец-то? — переспрашивает Игорь, — да слесарем на заводе был бы... И еще ему машины нравились...

Синякастому, с пупком, торчащим, как слива, Эдьке Стрельцову тоже нравятся машины. Он сейчас хочет стать автослесарем.

— Садись рядом, — говорит он мне, — прокачу...

И крутит в разные стороны руль отцовской «пятерки», на полную громкость врубил «батяню комбата», сам рычит, как работающий двигатель...

— Игорь, — я проникновенно, в соответствии с моментом, заглядываю в глаза капитану-инспектору муниципальной милиции, — расскажи что-нибудь про отца. Жизнь у него удивительная была...

Игорь думает. В тени тоже жарко.

— Мать он ревновал, как любой мужик, — отвечает Игорь, — она иногда с работы задерживается — учет материала или товар поздно придет — отец спать не ложится, ее ждет. Ночью встанет и на кухне курит. Вот так: ногу на табуретку поставит и молчит, думает о чем-то... Мать завскладом в ЦУМе была, а до этого простым продавцом... Он ревновал ее, как каждый мужик. Если задерживается, ревнует. Ну ругались, конечно. Ночью поскандалят, поорут друг на друга, потом утром отец проснется, отойдет уже. Так, мол, и так. Поворчит немного. «Прости... извини...» А с тренировки идет, так охапку цветов матери обязательно купит. Любил он ее. Она красивая была...

Проколотый мяч

— Слушай, — говорю, — это неприятно, прости: а мать с отцом уже после случившегося познакомились?

— После отсидки? — он делает глоток из пластиковой бутылки. — Потом, конечно. В гостях где-то... У него же до нас другая семья была... Дочь от первого брака...

— А мать знала о том, что с ним произошло?

Минерализированная, нагретая на солнце «Лукошкина» шипит под белой пробкой. Игорь утирает испарину. Ему, наверное, не нравятся мои вопросы.

— Знала. Но дома об этом не говорили. Отец, вообще, не любил вспоминать зону. Говорил, конечно, кое-что... О том, как лес валил, моторы делал, в футбол там гонял... Я юношей, когда на Лосиноостровке еще за область играл, то под чужой фамилией. Но знали многие, кто я... Там мужик был, он рассказывал мне, что вместе с отцом сидел. Говорил, что прижимали здорово его там, несладко ему было. Как-то даже за проколотый мяч наказали... Вот только от этого мужика я и слышал отцовские тюремные истории.

— Я на самом-то деле о другом... Он как-то оправдывался перед матерью и тобой?

— Когда отец в больнице лежал, перед смертью уже, тогда сказал мне: «Игорь, я не виноват ни в чем». А я так думаю, что это расплата за что-то была. Может, слишком много ему дано было. За это всегда платить надо. Это я так думаю...

Привет, Лева

Двор у метро «Курская», там где магазин «Людмила», забит гаражами, машинами и бомжами. Мы сидим на загаженной лавочке. Тополиный пух лезет в ноздри. Кто ни пройдет мимо: «Здорово, Игорь». Я чихаю.

— Тут мы с 70-го года живем, — говорит он, — меня здесь все знают.

— Отца узнавали на улицах?

— Он скромный был. Если на фотографии посмотреть, то всегда он где-то на втором плане, одна голова торчит.

— Слушай, а к славе Яшина, скажем, он не ревновал? Ну, понимаешь, официально признанный футбольный гений и, так сказать, неофициально признанный...

— К Яшину мы с ним, кажется, в 1985-м по делам заезжали. Помню, отец к нему в кабинет постучался: «Привет, Лева». Яшин встал сразу, смотрю, у него слезы на глазах. Ну обнялись. «Чего не заходишь? Чего не звонишь?» Ну, как обычно... Он ни на кого зла не держал и обид ни на кого не было. Все в себе носил...

— А, говорят, заводной был...

— Ну, может, в игре только... Помню, рассказывал, что Валю Иванова как-то на поле зацепили. Отец говорит Иванову: «Погоди, я сейчас за тебя их отделаю». Сначала гол забил, а потом того с поля вынесли... Ну того, кто Иванова зацепил... Они в жизни не особые-то друзья были, но на поле — не разлей вода...

— А дома кто из футболистов бывал у вас?

— Гершкович, Золотов, Шустиков... Они и на поле, и в жизни друг другу заменой были...

Игорь вытягивает мускулистые короткие ноги.

— Отец любил Эдьку на ноге качать... — произносит он задумчиво. — Он теперь ко мне все лезет: покатай, как дед. Я ему: да куда тебя, такого кодла, качать, килограмм тридцать небось весишь... Да, добрый был... Из поездки приедет, ко мне в комнату сразу. В любое время суток. Разбудит меня, если сплю: «Смотри, чего привез!» Все достанет из сумки. Разбросает все. Я сижу, осоловелый, засыпаю. А он мне: «Вот выиграли...» — «Пап, ты хоть гол забил?» — «Забил, забил... смотри...» И дальше из сумки все вытряхивает.

Хрипы в груди

Эдуарда Стрельцова привезли в зиловскую больницу с подозрением на двустороннее воспаление легких уже не в первый раз.

Он ходил по больничным коридорам, много курил, надрывно кашлял и разговаривал с медперсоналом о футболе.

— Ты чего здесь лежишь? — узнав его, спросил как-то заезжий сутулый доктор.

— Да вот, легкие замучили, — отвечает Стрельцов.

Доктор не стал прислушиваться к хрипам в груди, первая же пункция показала наличие метастазов.

— Знаете, милочка, — сказал он жене Стрельцова, — везите-ка его завтра в онкологический центр.

Стрельцов «сгорел» за четыре с половиной месяца. Когда он уже не мог вставать, лежал с широко открытыми глазами, слабо сжимал пальцы жены и шептал ей: «Поехали домой... Забери меня отсюда... прямо сейчас...»

Памятник Стрельцову на Ваганьковском кладбище, как положено, установили через год. Не прошло и нескольких месяцев, как у него откололся нос.

— Как так откололся?

— Вот так, откололся, — отвечает Игорь. — Его, видимо, еще в мастерской уронили...

Памятник заменили вскоре.

Фото Д. Беловецкого, А. Бочинина